Вопреки своим привычкам, Дункан переночевал под терновником. Он не рискнул ехать во тьме до самого Уотерфорда. После тяжелого пробуждения на рассвете, не в состоянии вспомнить, что именно ему снилось, он не мог отделаться от мерзкого чувства сдавливающего горло. Он несколько раз пытался прочистить горло и связки, вспоминая не мерз ли он ночью, и не простыл ли, но все безуспешно. Он даже проверил не саднит ли где пчелиный или змеиный укус, вдруг это аллергия на яд. Это тоже не внесло ясности, по ощущениям все было в порядке. Наконец, разозлившись, Дункан снял с шеи платок, и швырнул его в кусты позади дерева. Стало чуть легче. Он очень сильно хотел выпить чего-то горячего и, на удивление, еще сильнее, хотел увидеться с Леоном.
Утренняя прохлада постепенно прояснила голову. Вздрогнув от мурашек, он свернул попону, которую ночью бросил на землю для сна. Альдо спал стоя под деревом. Он был привязан к дереву за шею с небольшим колокольчиком под узлом, чтобы разбудить Дункана в случае опасности, гораздо раньше, чем ее смог бы заметить сам Дункан. Ночь была спокойной, не считая странного и тревожного сна, которого вспомнить он не мог. Только непонятное чувство ныло в груди. Иногда, оно было похоже на нетерпение, иногда, на страх, иногда, и вовсе, на тоску по чему-то важному… Кому-то важному? Его тревога росла, Альдо уже был оседлан. Желудок сжался от голода и волнения, руки немного дрожали. «Сейчас бы кофе, или сигарету.» – думал он. Поставив ногу в стремя, он представил путь домой, и чем дальше уносили его мысли, тем сильнее ныло в груди. Он выругался, сплюнул, перекинул поводья на шею Альдо и поставил ногу в стремя. В голове вспыхнуло отчетливое желание выпить пива. Во рту все словно наполнилось горьковатым вкусом ржаного хмеля. Волна удовольствия прокатилась вниз по горлу, желудок ответил урчанием.
– Может я тоскую по брату? – На последнем слове он почувствовал отголосок того странного чувства, что кажется притупилось мыслями о пиве. – По брату… – Повторил он, словно вспоминая, насколько это важное слово. – Леон еще в городе. К вечеру я тоже буду там, если выдвинусь сейчас. А почему бы и нет? – Он улыбнулся, и с усилием, но как обычно плавно, поднялся в седло, похлопал по шее рыжего за терпение, и двинулся в путь.
…
Дункан зашел в бар рядом с постоялым двором, что занимал его отец, из года в год посещая ярмарки и сезонные выставки. Его надежды оправдались, среди мужчин и женщин, окруживших барную стойку, в самой гуще, виднелась рыжая копна волос. Лавируя между зеваками и бывалыми гостями бара он, как и многие, прислушивался к истории, что рассказывал Леон. Он бурно жестикулировал изображая всадника родео, и его эпичное падание. Потом описывал восхищение конем, что высадил того бедолагу, и его щеки ярко румянились под ирландскими веснушками. Дункан подошел еще ближе и с улыбкой на лице слушал до тех пор, пока Леон не остановился на нем взглядом, явно недоумевая, от факта его присутствия. Еще немного помедлив, он бросился с объятиями к Дункану.
– Даже не буду спрашивать, что тебе занесло в город, но я так рад тебя видеть! – Леон по привычке стиснул Дункана в медвежьих объятиях, отметив, что тот стиснул его ни чуть не слабее.
– Я немного заскучал дома. Решил разделить с тобой пару пинт пива.
– Ооо, брат, парой не обойдется. Я уехал как раз когда оставил тебя одного с гостями. Я должен знать все!
– Тогда дай мне набить живот горячей едой и пивом, чтобы я не издох на середине рассказа от голода.
Дункан смеялся, а Леон ломал голову, что же так его обрадовало, какие новости он принес, какие перемены случились за месяц его отсутствия. «Словно подменили», – думал он, подставляя уже сытому и довольному Дункану пинту за пинтой, в ожидании заветного рассказа, сам он был уже крепко пьян.
– Я мечтал о полном брюхе весь день, – Дункан стер пенные усы и расплывшись от хмеля глупо улыбнулся.
– Давай пройдемся, от духоты я совсем дурею.
– Веди.
После заката люди рассыпались по барам и гостиницам, толкотня прекращалась, и можно было спокойно разговаривать. Спустя пару улиц они вышли на центральную площадь, рассеченную аренами и бочками. В некоторых из них еще устраивали импровизированное родео на лошадях и мулах, давно не трезвые наездники.
– Ну как тебе? Ты еще днем не видел какая тут суматоха. Музыка, крики, танцы со всех сторон.
– Как раз все то, чего я стараюсь избегать, – сказал Дункан с улыбкой.
– Ты выглядишь таким счастливым. Не томи, что там было, дома?
– Дома, все хорошо… – Они подошли к одной из бочек, ее перекладины тесно облепили шумные наездники и простые гуляки. Происходящее внутри, с каждой секундой все сильнее и сильнее, распаляло наблюдателей. Через спины и свисающие сверху ноги, вблизи уже можно было различить вздымающийся силуэт серого, рослого коня. Его тело в изящной ярости сокращалось и растягивалось ударяя ногами в воздух, раз за разом сильнее выбивая седока из седла. Когда зад паренька окончательно съехал в бок, конь сделал заключительный рывок. Его длинная и гордо изогнутая шея сложилось почти что пополам в противоположную сторону, мощным рывком выдергивая повод из рук седока, обрекая его на жесткую встречу костями с перекладинами бочки. С пылью поднялся смех и свист.
– Красавец не правда ли? Вообще он не для родео, его привели на продажу, но он никому не дается второй день.
– Пегас, – неожиданно для себя сказал Дункан.
– Пегас? Ты тоже так думаешь? Я хотел его купить, когда закончатся желающие его опробовать. Он словно из мифов.
– Да, он смышленый… – Дункана охватило чувство дежавю. – Давай купим его? Где продавец?
– Вот это я понимаю, пойдем! Посмотри его своим наметанным глазом, я уверен он великолепен, просто…
– Просто ему одиноко. – В ушах зазвенело, что-то накатывало волной, готовое прорваться, но Дункан лишь встряхнул головой, убеждая себя, что это кружит голову хмель, а может и тошнота.
Леон недоверчиво посмотрел на брата. Он ожидал чего угодно, но не такого ответа.
– Я уже говорил с торговцем, что его привел. Он просил четыреста долларов за этого рысака, я намерен торговаться до суммы вдвое меньше, раз уж второй день он калечит людей.
Торг был бурным, владелец, будучи разочарованным поведением серого рысака, гордости его ранчо, неохотно сбавлял цену. Леон наседал все сильнее, комментируя падения молодых парней, что до сих пор испытывали судьбу, в надежде, что конь наконец устанет и сдастся именно под ними. Но этого не случалось. Цена упала до заветных двухсот долларов. Леон гордо зашел в бочку, расстегнул подпругу под громкие улюлюкания и сбросил недоуздок для родео на землю. Конь громко дышал и выгибал шею, пока Леон вязал недоуздок с одного конца веревки прям на его длинной и изящной голове. Словно мурлыкая под нос, он говорил с конем отхаживая его в бочке. Зрители расходились, пока у перекладин не остался один Дункан.
– Я все еще жду, – сказал сияющий от счастья Леон, обвороженный своим новым рысаком, не переставая водить его под уздцы.
– Ах, да… – Дункан пытался сосредоточиться, в груди снова заныло, отвлекая его от рассказа. – Когда ты уехал, мы сблизились – не с Нило, с Роккайо. Если какой-то месяц и можно было назвать медовым, так этот точно. Я от нее без ума.
– Я знал, что так будет, – Леон усмехнулся, продолжая идти, тихо что-то мурлыкая рысаку. – Помнишь, как ты одурел в первую нашу встречу, я думал придется разжимать тисками челюсть мексиканца на твоей глотке. Как он вообще тебе это позволил?
– Нило? Нило хороший парень, я не сразу это понял. Да, он безгранично предан ей, но он уважает ее выбор.
– Вау, у него точно есть яйца. Я думал он как влюбленный ребенок за ней волочится.
– Я тоже так думал, пока… – Рысак поравнялся с Дунканом и его лиловый глаз пытливо всматривался в него. Темный, глубокий, он смотрел с укором, надменно. Дышать стало невыносимо тяжело, в голову ударила тошнота, ноги подкосились. Словно вспышка молнии, в голове пронеслись мысли, не его, чужие, он такого никогда не видел и не знал: Два трупа под деревом, и его нога запутавшаяся в ее волосах. Он роняет лампу, и яркое пламя освещает его самого, в судорогах, с петлей на шее, ноги дрыгаются в поисках опоры, из-под штанин на землю капает… Раскат грома за вспышкой ударил новой волной тошноты, вывернув его наизнанку прямо под ноги. Крик старухи гремел в его голове: «Она убьет тебя, беги!». Отражаясь от стен его сознания, это неравномерное эхо сливается в гул, из которого едва слышно прорывается: «Я жду тебя.». Снова и снова, пока не становится четким, мягким, спасительным. «Я жду тебя, Дункан.». Он повис на перекладине, оглушенный этими видениями. Колени подгибались от слабости. Его плеча коснулся Леон.
– Ну ты и набрался. Пойдём умоем тебя. Она ждет тебя.
– Что?! —Дункан не различал реальность и бред.
– Я говорю, пойдём тебя умоем в той бочке. Не надо было есть как волк, и пить как медведь. – Леон, смеясь, перекинул руку Дункана себе через плечо, помогая ему встать.
Дункану хотелось расплакаться. Он как ребенок, напуган, слаб, но его так легко прощают за это.
– Неужели, все всегда было так просто?
– Что, ты о чем?
– Может я сошел с ума, но кажется, мне дали чью-то другую жизнь. Жизнь, которой я не достоин.
– Ты и правда на себя не похож, но я думаю это из-за того что ты влюбился. Я так рад за тебя, Дункан.
– Почему тогда я здесь, и не помню, где я последний раз ее видел?
– Потому что ты нажрался до чертиков, до того, как начал рассказывать все что было. Будь ты умнее, сделал бы это сразу. – Леон умывал его, ни капли не испытывая отвращения от прикосновения к кусочкам рагу, что заказывал ему совсем недавно в баре. Не нащупав платок на его шее, он снял свой. – Где твой платок, я так старался выбрать его под цвет твоих глаз. – Дункана охватил ужас. Леон заботливо вытирал капли воды неприятно стекающие по шее, норовясь спрятаться под рубашкой. «Я никогда не носил платок. Я его не принял…». Его стеклянный взгляд начал беспокоить Леона. – Что-то ты совсем разучился пить, братец. Давай-ка, пойдем, тебе надо проспаться. Завтра утром мне все расскажешь.
Дункан смутно слышал, как Леон без умолку рассказывал кому-то о родном доме в Ирландии. О бесконечных каменных заборах, о туманах и дождях, о бурях и снегопадах, ледяных реках и ветреных фьордах. Дункан блуждал в картинах, что рисовали рассказы Леона в его сознании. Ему чудилось, что он стоит у обрыва, его одувает штормовой ветер разбивающийся о скалы. Ветер пахнет морем и грозой, гнет и без того кривые и приземистые деревья, бросает на волнах лодки. Но Дункан стоит, твердо, неподвижно. Он прикован взглядом к солнцу, что скрывается за тучами. Он чувствует его, чувствует как его лучи несутся на него, завлекая к себе навстречу, с огромной силой. Он чувствует его тепло, его непоколебимость. Он чувствует прикосновение, такое знакомое.
…
– Я слышал Дункана.
– Я тоже, Нило. Он перешел черту.
Нило бережно держал ее ладонь, она была холодной, хотелось ее согреть. Роккайо не противилась этому. Они просидели так какое-то время не нарушая тишину.
– Так что с этим подонком? – наконец, тихо спросил Нило.
– Мне многое нужно тебе рассказать, чтобы ты понял.
– Мы уложимся до заката? Если честно, я не хочу здесь задерживаться. – Нило обернулся, солнце склонялось к горизонту бросая длинные тени деревьев, которые угрожающие тянулись к ним по земле, как длинные руки. – Последнее время мне не по себе после закатов.
– Мне тоже, Нило. Давай переночуем у Квиквеллов, и там все обсудим.