– И что я по твоему должен был сделать ?
– Поговорить с ней. – Леон сидел у костра за походным столиком, вращая в руке стеклянный стакан с виски.
– О чем же?
– О своих чувствах. Не только ты страдал от всего этого. Тебе не кажется, что ты сам построил стену между вами?
– Хорошо. Будь по твоему. Я бы приполз к ней с моим обливающимся кровью сердцем в руках. Бросил бы к ее ногам, сказал бы, что это из-за неё. – Он держал перед собой перевёрнутую шляпу, изображая сердце, и швырнул ее на пол к ногам Леона. – Сказал бы, что из-за любви к ней я не способен жить спокойно? – Его челюсть сжалась до скрежета зубов. Леон знал, что делал. Перед ним был раненый зверь, с огромной запущенной раной. Вжимаясь в стул и стараясь не смотреть Дункану в глаза, он сделал глоток виски. Дункан продолжал, уже истерически посмеиваясь и расхаживая туда обратно у костра. – Нет, чтоб плюнуть и сказать: «Да, к чёрту! После зимы всегда приходит весна. Не наша с тобой, так с кем-то ещё», и пойти чинить забор, как в том дрянном фильме. Но нет! Вместо этого, я чувствую удавку на своей шее! И чем дальше она отходит от меня, тем сильнее петля затягивается! – Он схватил и сильно натянул платок на шее. Его лицо исказилось гримасой гнева и боли, а голос начал дрожать. – Понимаешь, какая шутка? Раньше, эта петля сжимала меня страхом потерять ее. Каждый раз, когда я уезжал на зимовку и оставлял ее одну. По ночам я думал: «А что если чужаки забредут в наши края? А если чертов медведь залез в дом?». Мое сердце сжималось от ужаса и я шептал себе под нос: «Боже, какой я кретин… Как я мог оставить ее одну?». – Он сжал в кулаке платок так, что костяшки рук побелели, и уставился в пустоту. – Эта петля сжималась каждый раз, когда меня выбивал из седла дичок, сотрясая все мои кости, словно они вот-вот поменяются местами сверху вниз и обратно. Душила меня, когда в темноте, куда не дотягивается свет костра, еле слышно рыскали волки. «А что если я не вернусь?». – Он уставился на Леона. Тот на секунду поднял глаза и снова отвёл вниз, к стакану. Дункан медленно перевёл взгляд на огонь костра. Пламя плясало в его остекленевших глазах. Спустя несколько мгновений он заговорил. – Когда я возвращался, я забывал обо всем этом, как о страшном сне. Мое сердце было спокойно и безмятежно рядом с ней. Только я был слеп. Я думал только о ней, а не о том, что все это время чувствовала она. Я и не замечал, что со временем эта удавка не ослабевала даже когда она была рядом. Другой взгляд, другая улыбка. Грустнее, чем обычно. Реже, чем обычно. Что я должен был с этим делать? – Он спрашивал уже сам себя, продолжая смотреть в огонь. – Я уже отдал ей сердце. Всю теплоту на какую я был способен. Я связал себя вечным страхом потерять ее. Я приплелся бы к ней через любую бурю, но я не выдержал ее же холода. – Он долго молчал, проглатывая ком, который годами распирал его горло. Но сегодня у него хватило мужества сказать все вслух. Даже после двух бутылок виски ему страшно было вскрывать эту старую рану. Слёзы душили его, пытаясь прорваться наружу. Несколько раз едва начиная говорить, но отворачивался и делал глубокий вдох. Он не хотел признаваться даже себе, в том, что хотел сказать сейчас брату. – Она имела право разлюбить меня в любую секунду, я знал это. Я даже думал, что я справлюсь с этим, потому что… Потому что, на то должны быть весомые причины… – Он покачал головой и с усмешкой, горькой, выдавливал из себя, казалось бы несвязные фразы: «Поговорить?», «Сказать, что мне необходимо то, чего у неё больше нет?», «Выпрашивать любовь?», «Как голодный пёс подбирать огрызки, даже если они были брошены из милосердия?», «Из жалости?». – Его плечи содрогались, дыхание сбивалось, а горло жгло огнём. «Какого черта так больно до сих пор», – подумал он. Леон молчал и смотрел в пляшущие языки пламени. Это лучшее, что он мог сделать. Дункан отвернулся, будто всматриваясь в черноту безлунной ночи. По грубой коже, выжженной солнцем и высушенной ветром, бежала слеза. Жгло уже во всей груди. Он очертил круг головой, пытаясь смахнуть эту слабость. Сжал переносицу пальцами, и сдавленно, едва слышно сказал:
– Кто, кроме меня, имеет право прекратить эти страдания, чтобы спасти свою душу? – Леон молчал, вращая в руке пустой бокал, не решаясь потянуться к бутылке. – Это точило бы меня, как вода точит камень. Это мое слабое место и сделать его прочным я не в силах. Так что я ушёл. Сбежал. – Он сорвался на крик. – Струсил! Называй это как угодно! И по сей день я избегаю новой удавки, как зверь познавший капкан… – Едва он замахнулся на бокал стоявший там, где его оставил, что-то екнуло в его груди, он замер. Через пару мгновений его рука расслабилась и медленно опустилась. – Может я слаб? Да, я слабак, Леон, я все понял! Но сейчас это не важно. Наверное, не всем дано это. Да… и неважно уже это всё. – Он вылил виски из бокала на землю, и сел за стол. Леон не поднял глаз и сейчас, казалось, он вовсе перестал дышать. – Мое сердце губит меня. Уж лучше я буду «черствым отшельником», как ты говоришь…
Той ночью они больше не проронили ни слова. Но это было единственным верным исходом. Дункан вскрыл гниющую годами рану и прижег ее огнём. Теперь нужно было лишь время. Мясо покроется коркой, а после рубцом.
Зачем ты меня позвал?
– Я прошу ответов.
Всего лишь ответов?
– Да. Прошу! Умоляю! Зачем я вообще здесь? Все что я делаю, это ненавижу себя! Я не способен быть один, но стоит поверить, что я кому-то нужен…
Ты прямо сейчас мочишься на плечи своего единственного близкого друга. Прямо сейчас ломаешь его жизнь на «до и после» этой ночи. Прямо сейчас обрекаешь его и родителей, что тебя приняли, задаваться вопросами без ответов: «За что?» и «Что мы сделали не так?». Ты стыдишься только того, что обмочился умирая? Нет, не стоит. Твой друг не замечает этого. Он надрывает голосовые связки, сотрясая лес нечеловеческими криками. Его колени предательский слабеют, под весом твоего тела. Он понимает, что в одиночку не снимет с тебя петлю и не перережет веревку. Он в ужасе. Он будет видеть твое багровое и распухшее лицо в кошмарах, твои слюни…
– Нет!!! Не надо… – Его голос пронзила боль. – Я хочу быть как они, честно! Я хочу быть добрым, счастливым… Но я словно проклятье, вечная боль и злоба, что пачкает все вокруг…
Там где есть любовь – всегда приходит боль. Там где есть боль – всегда приходит любовь.
– Я устал от жалости! Их любовь выжигает на мне клеймом мою ничтожность! Я ненавижу их! Ненавижу их жертвенность! Каждое их доброе слово – плевок мне в лицо! Я устал от этого!!!
Ты пришел за ответами?
– Да!
Тогда вернись.
– Что?! Нет, я не могу!
Здесь нет ответов. Ты задаешь вопросы, которые следует задавать живым.
– Что?! Это все что ты скажешь??? Я всю жизнь ждал этого момента! Я ждал ответов! Я влез петлю ради этого!!!
ЗДЕСЬ НЕТ ОТВЕТОВ. Ваш гнев…
– Наш гнев? Ну да, это чертовски разочаровывает! Ни кому не известно зачем родиться, страдать, и сгинуть без ответов. Наверное, многие в последний момент высказывают тебе свои ощущения.
По твоему, свеча живет, когда горит, или когда лежит на полке дожидаясь своего часа?
– Горит – значит умирает. Но в то же время, нет, хм… Свеча невредима на полке, но не имеет смысла пока не горит. Хотя, можно же сжечь и собрать ее заново, лишь фитиль заменить…
Так что по твоему, что в этом жизнь, а что смерть?
– Я не… Это одно и тоже?
Здесь нет ответов. Здесь свечи лежат на полке.
– Кажется, я начинаю понимать.
Значит твое тело еще борется. Иначе ты бы прекратил мыслить – здесь можно лишь помнить.
– Черт!! Я и забыл… Если я захочу вернуться… Это еще возможно?
Я не влияю на происходящие. Но я могу позвать ту, что сможет.
– Роккайо? Боже… Я знал, что будет не просто… Она ненавидит меня, за то что я сбежал.
Ты был прав на счет фитилей. Смотри.
– Дункан? Я чувствую, что ты рядом, что здесь происходит? Где мы?
– Роккайо?! Я так рад тебя слышать. Прости меня, что я сбежал. Я трус и слабак, поэтому я здесь. И поэтому мне нужна твоя помощь. Правда, я не совсем могу объяснить где мы.
– Та женщина… Она пришла в норму, я не думаю, что ее предсказаниям стоит верить. Мы все были напуганы, но я жду тебя. Я очень скучаю по тебе.
– Женщина? Предсказания?
– Да, это случилось пару дней назад, ты не помнишь?
– Д-да, помню, наверное… Ты ждешь, значит… Ты все еще любишь меня?
– Ох, Дункан, я хотела запрячь всех своих коней и вырвать с корнями дуб, под которым мы впервые заговорили о чувствах, так сильно ты меня разозлил своим уходом. Но я всем сердцем жду, когда ты вернешься, любовь моя. Я жду тебя.
– Это невозможно… Было невозможно… Не хочешь остаться здесь, со мной?
– Почему ты не веришь? Здесь так странно. Это сон?
– Да. Долгий сон, где нас никто не потревожит.
– Звучит прекрасно. Я устала от тревог. Где ты, покажись?
Покажи ей правду.
– Нет!
– Что-то не так? Где ты? Мне не по себе, Дункан.
– Останься, все хорошо. Здесь хорошо… Иди на мой голос.
– Дункан, здесь пахнет смертью. Я ничего не вижу. Только… Дуб?
– Да, иди ко мне, я тут!
– Ты вернулся, я знала!
Дункан уловил странный запах. Стоя в темноте, он неожиданно ощутил в руках свечу и зажигалку. Не раздумывая, он высек искру и пламя осветило что-то у его ног. Давая свече разгореться он сделал шаг назад и его ботинок в чем-то запутался. В чем-то опутывающем и длинном… Едва разглядев, что это было, он в ужасе выронил свечу и пламя быстро занялось на сухой траве. Под его ногами, окруженные ползущим пламенем, лежали два изуродованных выстрелами тела. Молодой, черноволосый мужчина навсегда остался лежать в объятьях женщины. Его голая спина, когда-то напряженная от страсти, зияла рваными дырами. На Дункана смотрели стеклянные глаза цыганки, навсегда запечатлевшие удивление и ужас.
– Это невозможно… Это не могут быть они!
Здесь нет ответов. Здесь только память. Память каждого, кто когда-либо горел.
– Я не понимаю… Я не понимаю!!!
– Дункан, мне страшно! Где ты?
– Не подходи! Я был не прав! Уходи отсюда, сейчас же!
– Я не уйду без тебя, где ты?
– Уходи, Роккайо! А ты! Сделай же что-нибудь?!
Я не влияю на происходящее.
– Сделай!! Ради все святого!
Здесь нет святого. Но мы можем попросить мальчонка… Он медлит.
– Возьми ее за руку, щенок!
Роккайо резко проснулась от кошмара, жадно хватая свежий воздух. Металлический запах еще витал в воздухе. Нило ошарашено смотрел на цыганку.
– Я слышал Дункана.
– Я тоже, Нило. Он перешел черту…
– Она в безопасности?
Да.
– Значит я отсюда не выберусь?
Твоя судьба изменилась. Скоро ты и не вспомнишь этого разговора, все будет иначе, но и этого ты не поймешь. Останется только легкое предчувствие.
– Что??? А как же, Леон, и… я, в петле?
Так же, как и убитые тобой мальчонка с цыганкой.
– Я не мог этого сделать!!! Я не убийца!
Не думай об этом, для тебя это не постижимо. Запомни только то, что она ждет тебя. У тебя есть шанс начать с начала.
– Но это тоже невозможно… Это место сплошная ложь! Ты рассказываешь мне сказки перед смертью?
Рассказываю их не я. Я лишь запоминаю, и хочу это исправить. Еще увидимся, волчонок, петля затянулась. Ты нам нужен.