Проснись…
Проснись…
Роккайо проснулась от тревожного сна, не до конца понимая откуда доносится голос, словно что-то пыталось достучаться до нее из глубин сознания. Луна слабо освещала комнату, мебели было мало, кровать стояла напротив двери, вызывая неприятное чувство, будто она в любой момент откроется.
Она идет… не бойся…
Едва голос стих, дверь медленно сдвинулась с места. Черная полоса становилась все шире, по спине цыганки поползли мурашки от ужаса. Она хотела вскочить на ноги и закричать, но тело предательски обмякло, а горло сковал страх. Приподнявшись, она лишь больно вжалась в спинку кровати лопатками.
Не бойся…
Снова раздался голос. На этот раз он звучал знакомо, даже заботливо. Темная полоса поглотила уже половину дверного проема. Что-то мелькнуло в темноте. Блеск глаз? Фигура подалась вперед и свет луны придал ей форму. Безумно выкаченные глаза таращились на цыганку. Иссохшая кожа вваливалась во впадины черепа, рот блестел слюной как у бешеного зверя. Костлявая рука, дрожа и неестественно искривляясь от напряжения, поднималась указывая пальцем перед собой. Прерывистое хрипение заполнило комнату – старуха замерла.
Не бойся…
«Голос… был… чей?». Едва цыганка обрела способность мыслить, как старуха взревела и резко кинулась к кровати угорающей тыча пальцем.
– Мертвец! Мертвец! – ревела она не моргая и брызжа слюной. – Привели в дом мертвеца! – ее рыбьи глаза на миг закатились, рот искривился подобием улыбки. – Так ты еще и убийца! – Мерзкий смех резал уши, старуха сделала шаг назад, будто готовилась к нападению. Позади нее из коридора послышался топот. Старуха этого и ждала. Когда Роккайо встретилась взглядом с мертвецки бледным Дунканом, старуха резко обернулась и пытаясь схватить его за нательную рубаху взревела: «О, ты следующий! Она убила своего муженька, ты следующий!». Дункан попятился назад испугавшись ее слов сильнее, чем безумного вида. Он посмотрел на Роккайо поверх старухи в ожидании… Чего? Отрицания этих слов? Но та, лишь застыла в ужасе, сидя на кровати как каменная статуя. Старуха размахивала тощими руками и истерически радуясь верещала: «Шрам! Шрам самоубийцы!». Не справившись с перевозбуждением она качнулась вперед и наконец схватила ткань рубашки в поисках опоры. Дункан отшатнулся назад и врезавшись в грудь подоспевшего Нило резко пришел в себя. Отпихнув старуху он проскользнул мимо Нило в коридор и помчался на улицу. Старуха, вопя, повалилась на пол. Нило же, не обращая на нее внимания, в два прыжка очутился у изголовья кровати и схватил цыганку за плечи. Та медленно перевела взгляд с вопящей на полу старухи на лицо Нило, капельки пота блестели на его лбу отражая лунный свет.
– Надо уходить, быстрее. Я позову хозяев, это их мать, наверное…
Он аккуратно стаскивал ее с кровати настойчиво повторяя, что нужно уходить. Старуха немного притихла лишившись внимания. Ее вопли стали походить на плач. Нило уводил Роккайо из комнаты, старательно закрывая ее собой от старухи, к его счастью, она неподвижно сидела на полу и вовсе замолчала. Едва они приблизились к выходу из комнаты, старуха очертя комнату пустым взглядом бросилась им в ноги. Холодная костлявая рука вцепилась в лодыжку цыганки.
– Помоги мне… – стонала она. – Я хочу лишь забвения… прошу… Избавь меня от этого…
Неожиданно, старуха обмякла и тихо заплакала, совсем как обычная женщина. Роккайо остановилась, вынудив Нило тоже задержаться в комнате. Его этот концерт вовсе не волновал, он очень хотел убраться подальше, и еще раз потянул за талию цыганку. Но Роккайо лишь утвердилась в своём намерении остаться, и собравшись с духом наконец заговорила.
– Мы же не можем ее так бросить.
– Я позову хозяев, они позаботятся об этом.
– Нет, тут что-то другое… – цыганка потянулась рукой к старухе, та лежала на полу и тихо плакала. Нерешительно замерев, едва коснувшись распластанного тела, она уже хотела податься давлению уверенной руки Нило, как снова услышала голос.
Не бойся… она все покажет.
Убедившись, что разочарованный ее решением Нило не изменился в лице, а значит ничего не слышал, она снова потянулась к плечу старухи.
Святой отец, я согрешил… – глухо доносилось из обветшалой исповедальни.
– Он снова ее избил?
– Вас это не касается, сестра.
– Но она каждое воскресенье приходит на службу и молится о спасении, неужели мы не можем спасти ее от мучений? Почему вы не вразумите его, Отец?
– Это последнее предупреждение, сестра. То, что вы подслушиваете исповеди, кажется мне более серьезной проблемой, чем личные дела этой семьи. Вы лишь думаете о бренном теле, забывая, что страдания – и есть земная жизнь.
– Избиения пьяницей, которому вы отпускаете грехи, тоже замысел божий? Где же его кара небесная?
– Как вы смеете осуждать замысел Творца своим низким человеческим умом?! Ваша гордыня ведет вас путем богохульства, я запрещаю вам нести службу и распространять ересь. Уходите, немедленно!
– Но…
– Немедленно!
– Думаешь, если ты была святошей, то можешь меня поучать?! Тебя прогнали в наш мир, мир безбожников, интересно за что?
– Не смей говорить со мной таким тоном! Я вышла за тебя и родила двоих детей не для того, чтобы ты разорил нас и смешал с грязью своим пьянством и воровством!
– О, неужели я одна паршивая свинья в семье? За что тебя выгнали?! Говори, или я вышвырну тебя как твои святоши!
– Ты не посмеешь!
– Кому поверят? Мне, хозяину Ранчо, мужчине, что взял тебя в жены несмотря на твое прошлое. Кто знает, как ты оступилась в тот раз? Воровство? Сбежала с мужчиной? За что гонят паршивых овец? Честно, мне было плевать, хоть ты прирезала кого, но сейчас ты стоишь на моей земле и уверяешь, что я конченый человек, не признавая при этом своей вины! В этом все вы святоши. Тычете людей в их пороки, пряча свои собственные за масками благодетелей. Мы уже разорены! Ты плохо молишься за наше благополучие, может за это тебя выгнали? Ты им, так же как и мне, принесла проклятье и неудачи? За это тебя выгнали? Может ты ведьма?
– Я никогда… Я всегда заботилась о тебе, о детях… Почему ты винишь меня?
– Мне ведь всегда везло, до твоего появления. Вот я и задумался, может это ты толкаешь меня к пьянству? Искушаешь как демон?
– Не смей перекладывать на меня свою слабость! Ты катишься вниз из-за своего невежества, а не злого рока! Ты сам портишь отношения с работниками, все избегают тебя, а не меня! Твой яд…
– Вот как ты запела. Я ждал этого, продолжай. Говори все что думаешь, говори как нужно правильно. Но сперва расскажи, за что тебя выгнали.
– Я лишь боролась… за угнетенных. Я требовала справедливости…
Он разразился смехом. – Справедливости?! – засмеялся еще громче. – Всего-то?! До самой границы придумывали наиболее грязные и чудные предлоги для твоего изгнания. Но ты лишь боролась за справедливость! – Он снова разразился смехом и закашлялся. – Я думал в тебе есть что-то от дьявола, мне это нравилось. Мысль, что даже в таком ангеле как ты, внутри сидит сам дьявол, нравилась мне. Я думал, это оправдывает меня, что нет идеальных, а ты… Ты сделала все еще хуже. Теперь я еще большее чудовище на твоем фоне. Лучше бы отпиралась и дальше, мне нравилась эта игра… Я представлял самые страшные злодеяния, и мне становилось легче. Но сейчас все стало еще хуже. Справедливость… Ты прижала даже святош своей порядочностью, как ты могла выйти за меня? Ты же всегда знала, что я картежник и конокрад, почему ты выбрала меня?
Ты боролась за справедливость, так скажи правду.
– Нет…
– Что? Отвечай, почему?
Скажи эту правду, и тебе откроется вся правда мира.
– Я… Ты… Ты был моим единственным шансом…
– Что?! Скажи громче, что ты там мямлишь?
Скажи.
– Ты был моим единственным шансом, я никогда не любила тебя, не уважала, не верила в тебя. Но мне нужен был дом, и я всегда хотела детей. Чистых и невинных, чтобы хоть кому-то верить…
– Ах, Рози, как поживаешь? Как твои сломанные ребра? Я бы тебя пожалела, но я слышала все, что ты говорила обо мне. Я слышала все, за что тебе стоит вырвать язык. Но у тебя уже свой есть палач.
– Доброе утро, Шериф! Я могу рассказать вам много занятных историй, но сперва, вам нужно получить заслуженное наказание за сделки с некоторыми преступниками.
– Здравствуй, мой нелюбимый муж. Снова пропил недельную ставку погонщика и будешь расплачиваться скотом? Я вижу слишком много твоих черт в моих сыновьях. В моих любимых крохах. Как же мне спаси их от твоего влияния?
– Ори, солнце мое, почему ты меня обманываешь? Я знаю, что это ты разбил окна на заднем дворе. Почему ты мне лжешь?
– Мама, это я сделал, – вмешался старший ребенок.
– Не лги и ты мне, я знаю правду!
– Мама, ты нас пугаешь, кто тебе все это говорит?
– Проваливай отсюда, жалкий коновал! Я мыслю яснее любого из вас! Если ты, Генри, еще раз притащишь кого-то в дом, чтобы назвать меня сумасшедшей, я спалю здесь все к чертям! И расскажу о всех твоих грешках!
– Доктор, вы же слышали, она опасна! Сделайте что-нибудь!
– Сэр, я не могу насильно ее забрать.
– Она жестоко наказывает детей в своем бреду.
– Наглая ложь!
– Прошу вас! Я заплачу сколько угодно, я не хочу вернуться домой и застать растерзанных детей! Умоляю, придумайте что-нибудь.
– Хорошо, сэр. Я свяжусь с коллегами, мне нужно это обсудить. Это необычный психоз, мне кажется им будет интересно.
– Скольких вы замучили доктор? Сколько слабоумных страдали от ваших методов? Я вот знаю сколько боли вы причинили, если тронете меня хоть пальцем, я расскажу и о вас всю правду!
– И так, Мистер Квиквел, даете ли вы согласие на изоляцию вашей супруги, Маргарет Квиквел, в лечебницу для душевно больных, при монастыре святого Стефана?
– Да.
– Даете ли согласие на лечение передовыми методами?
– Да, если ей это поможет.
– Подтверждаете ли вы, что ваша супруга – Маргарет Квиквел, будет находиться в лечебнице не менее 15 лет?
– Да, за это время вырастут наши дети.
– Тогда распишитесь здесь и здесь, а еще вот здесь, что вы даете согласие на подавление сопротивления в случае особо буйных пациентов.
– Вы не причините ей вреда?
– Лишь дадим успокоительный препарат на время переезда.
– Хорошо.
– Советуем вам увезти детей, туда где они будут чувствовать себя в безопасности. Мы госпитализируем ее когда вы будете готовы.
– К этом невозможно быть готовым… Я взял детей, мы уедем сегодня же, у нас тут есть друзья… Но она очень подозрительна, что если она сбежит?
– Мы свое дело знаем. Как думаете, куда она может направиться в таком случае?
– Эм… Она редко покидает наши земли. У нее не осталось друзей, родных тоже, весь город ее ненавидит. Свой бывший монастырь она презирает. Если только в лес. Но она долго там не протянет.
– Мы ее найдем, не переживайте.
– Дай мне больше! Я хочу знать, все что будет!
Ты не справишься с этим.
– Твоя сила привела меня сюда! Из-за тебя на меня охотятся с псами, как ты можешь меня бросить?
Это уничтожит тебя. Ты станешь никем и всем одновременно.
– Тогда я буду знать больше правды и добьюсь справедливости! Я слаба, меня никто не слушает, но я говорю правду! Мне нужна сила, чтобы меня услышали.
Больше не будет тебя и желания за что-то бороться. Ты будешь никем и всем одновременно.
– Плевать! – она расплакалась. – Я слышу псов… Я лишь хочу вернуться к детям… Давай же!
Псы громко лаяли подзывая всадников. По среди леса, на земле, в припадке корчилась женщина. Точнее оболочка, что от нее осталась.
– Осторожнее с ней. Она очень ценный экземпляр. Грузите в фургон.
– Я хочу лишь забвения… прошу… Избавь меня от этого… – Повторяла она все 17 лет остатками сознания. Эти слова предназначались той силе, что покинула ее, обременив знанием. Знанием, что стерло ценность любой жизни, даже собственной. Но волей судьбы, эти слова услышал единственный человек, способный понять это бремя.
– Нило, принеси мою сумку с ядами.
– Что? Вы хотите, буквально…
– Нет. Доверься мне. Прошу.
Озадаченный решением Роккайо, Нило выбежал на улицу к фургону. Неподалеку, в конюшне, кто-то в темноте седлал лошадь. Вернувшись в комнату, он застал Роккайо на полу, она погрузилась в свои мысли, обняв старуху как ребенка выбившегося из сил после истерики. Ее тощее тело теперь выглядело хрупким и невесомым, а расслабленное лицо и закрытые глаза показали ее истинный возраст.
– Боже, она так изменилась. Она же гораздо моложе… – сказал он тихо, стараясь не потревожить ее сон.
– Да, она пережила много боли, больше, чем мы можем представить.
Нило не стал расспрашивать, что это значит, лишь протянул сумку с маленькими бутыльками, которые прятались в фургоне самым тщательным образом. Цыганка аккуратно нащупала нужный бутылек в форме капли. Ее руки уже не дрожали, кто-то наблюдал за происходящим со стороны из темноты. «Я исправляю твои ошибки, не так ли?» – подумала она, мысленно обращаясь к тьме в углу комнаты.
Осторожно приподняв веко, она капнула в каждый глаз ровно по одной капле. Тело женщины обмякло. Нило все это время сидел рядом едва дыша, до тех пор, пока Роккайо не попросила его отнести женщину в соседний домик, о котором говорил Ори. Поборов брезгливость, он считал, что от стариков разит смертью, и что лучше к ним лишний раз прикасаться, чтоб не навлечь ее на себя, он смиренно поднял ее легкое тело на руки и пошагал во двор задаваясь вопросами: «Она же ее не убила?», «Как она в кромешной тьма поняла сколько было капель? Или это не важно?», «А где вообще хозяева? Как можно было не слышать таких криков?». Его Размышления прервал огорченный голос Роккайо.
– Дункан, ты уезжаешь?
Тот держал в руках поводья оседланного рыжего, нервно перебирая их в руках.
– Я не уеду, если ты скажешь, что все это неправда.
– Пусть катится отсюда, пришибленный, если слова сумасшедшей так его напугали. – Процедил сквозь зубы Нило, все еще оберегая сон женщины, что держал на руках.
– Это не твое дело, щенок, – ответил Дункан.
– Прекратите оба! – Повысила голос цыганка. – Если ты еще не понял во что ввязался, то да, она сказала правду обо мне. То, что она говорила о тебе, мне неизвестно! – выпалила она, поддавшись гневу нахлынувший из ниоткуда. До этого момента она и забыла, в каком положении находится, и как это выглядит со стороны. Но она слишком устала, чтобы нянчиться с его чувствами, когда он стоит одной ногой в стремени и собираясь ее бросить.
– Это слишком сложно… Я не могу, прости. Мне нужно подумать. – Он топтался на месте опустив голову. Все его мысли и чувства складывались в одно единственное слово – «Беги». Наконец, подняв глаза, он понял, что фигуры удалялись в глубь построек. Дункан ощутил резкую боль опустошения, словно из его груди что-то вырвали. Он медленно поднялся в седло, несколько раз хотел кинуться в сторону Роккайо, но страх смерти тянул поводья в обратную сторону. Альдо чувствовал смятение наездника и вертелся на месте, ничуть не помогая принять решение. Когда он наконец нервно взбрыкнул, пытаясь избавиться от боли во рту, повод ослабился, затем последовал посыл ногами в сторону дома. Через ночную прерию, едва освещенную луной.