В тюрьме есть особая вонь. В столовой, в душевых, в телефонных кабинках, даже в маленькой тюремной мечети. По углам падали замертво мыши. Тараканы. Ящерицы. Это место было пропитано разложением.
Дни тянулись мучительно долго. Арестанты изучали анатомию скуки. Время наполнилось бесконечной пустотой. Они перекатывали сообщения друг другу по полу, играли в шатрандж [32], выстукивая код на трубах. Заворачивали в самокрутки рассыпанный табак. Они лепили из нута коней, слонов, ладьи и пешки, чтобы были шахматные фигуры.
Им не разрешалось носить традиционную одежду. Они мастерили куфии из любых подручных материалов: кухонных тряпок, полотенец для посуды, резинок из-под трусов. Требовались недели на то, чтобы сшить все вместе, и мгновение, чтобы конфисковать.
Ночью можно было услышать сутры из Корана. Они не войдут в Рай, пока верблюд не пройдет сквозь игольное ушко. Неужели ты не веруешь в Того, Кто сотворил тебя из земли? Были организованы занятия по поэзии и гимнам, которые выкрикивались от камеры к камере. Антар, Абу Зайд Аль-Хилали, Саиф ибн Дхи-Язан, и Маркс с Лениным.
Стихотворения Махмуда Дарвиша читали с постоянством молитвы: Тюремная камера с холодным окном. Море за нас, море против нас. Я работал с товарищами в каменоломне. Сбрызните меня благоуханной водой с базиликом.
Бассам терпел побои. В основном они происходили в столовой. Охранники приходили в полном комплекте защитной экипировки для усмирения протестов. Выстраивали заключенных в одну линию. Приказывали снять одежду. Они стояли нагишом. Бассам защищался пластиковым подносом для разноса еды, как щитом. Он треснул ровно посередине, прямо у него над головой.
Хромая, он шел в душевую полностью одетый, чтобы смыть кровь, потом вывешивал одежду из окна своей камеры и завязывал на прутьях. Он вставал на колени и молился в мокрую рубашку.
Большую часть времени, проведенного в тюрьме, он находился в одиночной камере. По требованиям ритуала, он должен был молиться на чистом ковре, отведенном специально для этих целей. Бассам использовал кусок голубой ткани, на котором нарисовал михраб [33]. Тюремный охранник Герцль дал ему эту ткань на свой страх и риск. Бассам с величайшей аккуратностью свернул ее и убрал подальше от глаз.
Они с Герцлем поначалу не ладили. Герцль высокий и жилистый, с резкими худыми чертами лица и большим кадыком. Родители воспитали его в традициях ортодоксального иудаизма, студентом он изучал математику в Тель-Авиве. Его привлек тюремный номер Бассама – 220–284. Он сказал, что это дружественные числа, или как-то так.
Бассам пытался вспомнить урок из школы про аль-Хорезми и Дом мудрости. Он не мог воспроизвести его полностью по памяти, но сказал Герцлю, что вся хорошая математика пришла от арабов, и это всем известно. Завязался разговор. Тихий и настойчивый, у двери его камеры.
– Эй, Герцль, мы уже тысячу лет занимаемся вашей математикой, ну и скажи мне, кто теперь здесь поселенец?
Он выучил иврит, потому что хотел знать своего врага. Ivrit hee sfat ha’oyev. Держи его близко. Знай, как его хоронить. Читай Тору. Знай его паскудное идолопоклонство. Сломай его тюрьму. Загони в клетку, которую он создал сам.
Почти все, что окружало Бассама, было настроено к нему враждебно. Еда, которую он потреблял. Окна из оргстекла, на которых он царапал. Воздух, которым он дышал. То, как он наполнял его легкие и расширял грудную клетку. Даже кто-то вроде Герцля мог оказаться предателем.
Только на четвертый год семилетнего срока – после просмотра документального фильма в тюремном кинотеатре – равновесие Бассама полетело к чертям.