Велия исчезла в ночи, словно призрак, оставив Гарольда наедине с его мыслями. Он стоял, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь шелестом листвы, и пытался понять, что же произошло.
Впервые за долгие годы, проведенные в водовороте дворцовых интриг и сражений, Гарольд почувствовал нечто, что выбивалось из привычной колеи. Это был не холодный расчет, не жажда власти, не стремление к справедливости. Это был интерес. Живой, неподдельный интерес к этой хрупкой девушке, появившейся из ниоткуда и исчезнувшей в никуда.
Ее образ стоял перед его глазами: большие, полные слез глаза, дрожащие губы, бледное лицо, освещенное лунным светом. Она была такой беззащитной, такой… земной. И это странным образом притягивало его.
Но вместе с интересом в душе Гарольда зародился и страх. Страх, который он тщательно скрывал даже от самого себя. Ведь он, Гарольд, виконт, верный друг и соратник императора, не мог позволить себе увлечься простой землянкой. Это было бы… неправильно. Недостойно.
Он ненавидел губернатора Гомеша, этого жирного борова, который упивался своей властью над землянами. Презирал стражников, этих трусливых шакалов, которые пользовались слабостью беззащитных людей, чтобы утолить свою похоть. Брезговал лекарями, этими шарлатанами, которые выкачивали из землян последние соки, прикрываясь благородной целью.
Гарольд всегда считал себя выше этого. Он был воином, аристократом, человеком чести. Он не мог, не имел права уподобляться тем, кого презирал.
Но сейчас, стоя под холодным светом луны, он вдруг осознал, что грань, которую он так тщательно оберегал, пошатнулась. Желание обладать этой девушкой, этой Велией, жгло его изнутри, как огонь. Он хотел узнать ее, разгадать загадку ее души, почувствовать вкус ее губ…
«Нет! – одернул он себя. – Это безумие.» Но разум, твердивший правильные слова, уже не мог заглушить голос сердца. Гарольд понимал, что эта встреча изменила его. Она пробудила в нем нечто, что дремало долгие годы. И теперь он уже не мог быть прежним.
*****
–Встать! Всем встать! – голос стражника, грубый и пронзительный, как удар кнута, ворвался в зыбкую дрему, безжалостно вырывая из объятий сна. Велия, как и остальные землянки, вскочила, невольно кланяясь, как того требовал обычай. Сердце забилось в испуге, а по спине пробежал холодок.
Их выгнали на улицу, построив в неровную шеренгу. Солнце, едва проклюнувшись из-за горизонта, скупо освещало бледные, испуганные лица. Сегодня их подняли ни свет ни заря, и Велия нутром чуяла, что это как-то связано со вчерашним вихрем. Наверняка, кто-то из сильных мира сего, кто-то, стоящий на вершине этой прогнившей пирамиды власти, выбирал себе новую игрушку. Очередную наложницу.
Именно для этого их и держали здесь, в этом забытом богом куске земли. Землянки, низшие из низших, были лишь сосудами, предназначенными для удовлетворения похоти левантийских аристократов. Их насиловали, надеясь, что они забеременеют и выносят дитя-полукровку, ребенка, наделенного магической силой. Но все попытки были тщетны. Полукровки рождались слабыми, без намека на дар, ничем не лучше обычных землян.
Казалось бы, надобность в таком варварском использовании землян отпала. Но похоть, извращенное удовольствие от обладания беззащитным телом, оказались сильнее здравого смысла. И вот, они снова стоят здесь, дрожа от страха и утреннего холода, ожидая своей участи.
Из роскошной кареты, запряженной четверкой вороных лошадей, показались сначала ноги, облаченные в серебристые, искусно отделанные доспехи. Затем и сам их обладатель, высокий, статный мужчина, чье лицо скрывала тень от капюшона. Рядом с ним, словно преданный пес, семенил губернатор Гомеш, его жирное, лоснящееся лицо расплывалось в угодливой улыбке.
Велия узнала эти доспехи. Узнала и замерла, не смея дышать. Тот рыцарь. Он был здесь, среди них, и от этого осознания по телу пробежала волна ужаса, смешанного с каким-то странным, необъяснимым волнением.
Гарольд медленно шел вдоль шеренги, его взгляд, холодный и проницательный, скользил по лицам землян. И вдруг, он остановился. Остановился напротив Велии, задерживая на ней свой взгляд чуть дольше, чем следовало. Этого короткого мгновения хватило, чтобы Гомеш, этот проклятый змей, все понял.
–О, она одна из четырех девушек, которые войдут в ваши покои в качестве наложниц, мой виконт, – его голос, вкрадчивый и елейный, резанул слух. – Мы выбрали только тех, кто подходит под ваши стандарты, достигших совершеннолетия.
Гомеш сделал паузу, выжидающе глядя на Гарольда.
–Но если вы все же захотите… свежую плоть, скажем так, то мы вам подготовим и юных тел, – добавил он, и его змеиная улыбка стала еще шире.
В империи за такие слова его бы уже давно судили. Насилие над несовершеннолетними каралось строго, особенно если речь шла о женщинах. Но здесь, на этой проклятой земле, Гомеш был и богом, и царем. Он был законом. Он был правосудием.
Велия замерла, вслушиваясь в каждое слово, в каждую интонацию. От ответа Гарольда зависела ее судьба.
–Нет надобности. Я не нуждаюсь в наложницах, – голос Гарольда прозвучал сухо и отстраненно. Он небрежно прошел мимо, даже не взглянув на Гомеша.
И только когда он скрылся из виду, Велия позволила себе выдохнуть. Она была спасена. По крайней мере, на этот раз.
*****
Отказ Гарольда, брошенный как кость голодной собаке, больно ударил по самолюбию Гомеша. Этот надменный аристократ, этот выскочка, посмел отвергнуть его "дар"! Губернатор привык, что все пресмыкаются перед ним, исполняют любые его прихоти, а тут такой афронт! Нет, он не мог оставить это безнаказанным.
"Он пожалеет об этом,– процедил Гомеш сквозь зубы, наблюдая за удаляющейся фигурой Гарольда. – Я найду его слабое место. У каждого есть своя цена, и этот гордец не исключение."
С этого дня Гомеш превратился в тень Гарольда. Он следил за каждым его шагом, за каждым словом, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть малейший намек на то, что могло бы его скомпрометировать. Он подсылал к нему шпионов, пытался подкупить его слуг, но все было тщетно. Гарольд был безупречен, как отполированный клинок.
Но Гомеш не сдавался. Он был терпелив, как паук, плетущий свою паутину. И он знал, что рано или поздно его жертва попадется.
А в это время, в своем убогом жилище, Велия терзалась сомнениями. Почему Гарольд ее пощадил? Уже во второй раз он мог распорядиться ее судьбой, но вместо этого отпустил. Что это? Милосердие? Сострадание?
Она вспоминала его взгляд, холодный и проницательный, но в то же время… какой-то странно-заинтересованный. Вспоминала его слова, сухие и отстраненные, но почему-то врезавшиеся в память.
"Он не такой, как они,"– думала Велия. -" В нем есть что-то другое. Что-то, что отличает его от всех этих жестоких, похотливых тварей."
Но что именно? Этого она не могла понять. И это непонимание мучило ее, не давало покоя. Она хотела разгадать эту загадку, понять, что же на самом деле скрывается за маской холодного безразличия Гарольда.