Спустя две недели я еще жива. Матвей Градов никак не показывает своей ненависти ко мне. Даже больше, он не делает ничего, чтобы как-то «наказать» за мой «проступок».
Он просто меня не замечает.
Я на нервах. Взбешена. Не верю, что Градов оставил все как есть. Но эта тишина заставляет пугаться каждого шороха. И самое паршивое, что я не могу ни с кем поделиться своими страхами. Не хочу выглядеть трусихой.
– Привет, Анечка, – Матвей присаживается рядом со мной в кафе между парами.
Я одна, поэтому оглядываюсь по сторонам в поиске хоть кого-нибудь знакомого. Глаза Градова обманчиво-спокойные.
– Как у тебя дела? – берет мой кофе, нагло и шумно отпивает, – сколько сахара ты туда положила? Мерзость.
– Что тебе нужно, Матвей?
– Признавайся, думаешь обо мне? – наклоняется через стол. Учитывая, какой Мот высокий, то он даже не поднимается со стула.
Громко сглатываю, во рту моментально становится сухо. Будто целую булку съела, а запить забыла. Неприятное чувство.
– Не дает покоя своя суперважность, да, Градов? О тебе должны все думать? Прости, но я исключение из твоей теории. И буду всегда.
Короткий «хмык» и долгий взгляд, который задерживается на моих губах. Хочется их облизнуть. Тоже ведь сухие.
Мот берет со стола салфетку и касается моей верхней губы. Его пальцы задевают мою щеку, жар тут же устремляется к голове. Я как соломинка вспыхиваю и отвожу взгляд.
Вот ведь черт!
– Пенка от кофе, – комкает использованную салфетку и расслабленно откидывается на спинку стула.
Пить больше не хочется. Мне нужна обычная вода из Норвежских фьордов. Холодная, даже ледяная, чтобы окунуться туда с головой.
Не думала, что когда-нибудь скажу это, но Матвей меня смущает: своим взглядом, действиями. А еще я помню его голую фотку.
Градов словно чувствует, о чем я думаю. Прищуривается и расплывается в своей хищной улыбке.
– Рассматривала, Анечка?
– Сразу же удалила. Я не забиваю телефон всяким мусором.
– Уф, снова грубо, – многократно цыкает, – вроде девушка же. Но нечестно, когда у тебя есть фотка моего члена, а у меня фотки твоих сисек нет.
– Больной? – зверею и огрызаюсь.
На расстоянии полуметра вижу бьющуюся жилку на его шее. Кровь перекачивается по кругу в его теле, и этот поток хочется прекратить, пережав аорту.
Градов смиряет меня равнодушным взглядом, за которым прячется нечто большее. Я, конечно же, не про теплые чувства, а про лютое желание отомстить. Его эго не пережило проигрыша, а мой отказ обернуть все в шутку был воспринят им как повод к войне.
Я поднимаюсь и, не говоря ни слова, выхожу из кафе. Спину прожигает его взгляд. Прямо между лопаток. Раскаленное железо можно вытерпеть, но то, что творится сейчас с кожей моей спины – за гранью.
Весь день наш короткий разговор не выходит из головы.
После того как мы оказались на паре, Градов по привычке игнорировал меня всеми способами. Десять минут напряженного разговора выпали из матрицы наших отношений.
А если все это мне привиделось?
Вдоль позвоночника стекают струйки лавы. Нет, не привиделось. Наш разговор был, и именно сейчас Матвей смотрит на меня так же, как в кафе.
Тренировка проходит мимо меня. Я часто ошибаюсь, забываю. Потягиваю заднюю мышцу бедра и остаток времени отсиживаюсь под строгий и недовольный взгляд тренера.
Если Градов хотел вывести меня из строя, он на верном пути. Ожидание чего-то плохого любого сведет с ума.
Как бы я ни храбрилась и не изображала равнодушие, мой испуг как перед надвигающейся волной. Или это цунами, которое поглотит как муравьишку. Барахтаюсь, захлебываюсь, а Матвей нависает надо мной и смеется. Все это происходит во сне.
Утром голова гудит. Под глазами залегли тени, и самый мощный консилер не справляется.
Выпиваю лишь кофе на завтрак. Жгучий, горький, без кусочка сахара. Мама с удивлением смотрит, папа прищуривается и откладывает телефон, чтобы скрестить руки и раскрошить меня своим любопытством.
– Плохо спала, – отвечаю. Поверили или нет – не знаю, но я быстро накидываю кожанку и выбегаю к машине.
До института еду медленно. Опаздываю. Сердце после кофе взламывает грудную клетку, а пульс зашкаливает. Дважды нарушаю: не замечаю знаки. Один раз не посмотрела в зеркало и чудом избежала аварии. Водитель крикнул мне «сука», показала ему средний палец.
Сегодня чертовски плохой день.
– Физкультура сегодня в малом зале, – Олеся плюхается около меня в кафе.
– Наконец-то. На улице днем десять градусов, я мерзну, – отвечаю быстро и отпиваю от второй чашки кофе. На этот раз капучино с сиропом.
Я сижу за тем же столом, что и вчера, постоянно смотрю на пустующее место напротив.
Градову удалось сделать так, что я о нем думаю. Постоянно.
Хитрый мудак.
– Ты, кстати, в костюме кого будешь на Хэллоуин?
– Я? – Какой, на фиг, Хэллоуин? Нет, я знаю, что это за день, но ее вопрос заводит в тупик.
– Ну ты же видела объявление в чате? На Хэллоуин Градов договорился с клубом «Clouds». Мы все идем праздновать. Условие – все в костюмах. Или… Подожди…
Беру ложку со стола и начинаю размешивать кофе. Зачем только? Из груди прорастают шипы, что не дают говорить. Протыкают кости, кожу, легкие. До слез больно и обидно.
Я. Не могу. Быть. Изгоем.
– Я не видела это сообщение. И про вечер тоже не в курсе, – сипло говорю.
Олеся берет в руки телефон и слишком долго прокручивает сообщения. Сколько их там с того дня, как мы с Мотом играли в покер?
Она все листает, листает.
– Вот.
Показывает.
Картинку еще прикрепил, текст разными шрифтами выделил. На аватарке у Градова обрезанная фотка. Та, что прислал мне. Члена не хватает.
И первый раз за долгое время я давлюсь улыбкой: если я перешлю фотку в группу? Нет, безусловно, все разглядели достоинство Матвея, и я не про эго, но лишний раз напомнить о его проигрыше было бы супер.
В моем телефоне никаких сообщений нет. Я решила, что нет новостей. А в итоге:
– Мне кажется, ты в черном списке.
– Как мелко, Градов, – говорю Олесе, но она грустно усмехается. Понимает, что я так с Градовым общаюсь.
Это и есть твоя месть? Выкинуть меня из группы? Не приглашать на следующую вечеринку?
С души посыпались камни. Мелкие пока, потому что Матвей не так прост, как думала раньше. Но раз это единственное, что он придумал, то, может, он не такой уж и гений?
Король института, всезнайка, гордость и прочее, прочее.
– Допила? Идем? – Олеся кивает на пустую чашку кофе. От него меня затошнило. Или от новостей.
– На вечеринку я иду, но пусть это останется секретом.
– Почему? Девчонки обрадуются. Они все думают, что ты знаешь. Отмалчиваешься в группе и все.
И как заставить ее не раскрывать нашу маленькую тайну? Прикусываю губу и преграждаю Олесе путь. С Баженой было бы легче договориться.
– Хочу сделать сюрприз.
Не тупи, Олеся.
Она дергает плечом и быстро соглашается. Пока Олеся не видит, как закатываю глаза. Неужели моя задумка может провалиться из-за ее длинного языка? Вот поэтому я мало с кем дружу. Ни с кем, точнее. Если только с Баженой. Но наша дружба странная.
В раздевалке много девчонок. Почти все переоделись.
Быстро снимаю с себя колготки, юбку и кофту. Для занятий в зале надеваю шорты и белую футболку. Выхожу самая последняя, сталкиваясь в коридоре с Матвеем. Раздевалка парней напротив нашей.
Он в широких спортивных штанах и облегающей футболке. Стоит, спиной опирается о стену. Ноги скрещены, руки тоже. Вижу каждую мышцу на его предплечьях, так четко она выделяется.
И да, я разглядываю своего врага.
– Закончила? – холодно спрашивает.
Боже, почему все симпатичные парни такие гадкие?
Не отвечаю и иду в зал. Градов за мной и идет он слишком тесно. Его дыхание дотягивается до моих плеч и шеи. Волосы я собрала в пучок. Жаль, нельзя собрать мурашки в невидимый уголок.
– Раз, два, три, четыре, пять, хочет Анечка сыграть? – Матвей протягивает руку и останавливает меня перед дверью, положив ее на мою грудь. К себе прижимает.
Дышу его туалетной водой. Ни молекулы кислорода не долетает до меня. В носу, на языке, в каждой поре он.
Хватка сильная, животная. Сердце бьется в горле. Дыхание Мота частое. В ушах треск от него, из-за которого зажмуриваюсь.
Заканчивается все резко, как и началось.
Градов отпускает меня и подталкивает вперед, и вот я уже в спортивном зале, присоединяюсь к Олесе, которая спрашивает, почему я так долго.
Произошедшее между мной и Градовым вновь кажется галлюцинацией. Но грудь продолжает ныть, а горький аромат его одеколона травит рецепторы.