Вдавлю до боли
кнопку «автореверс»
на плеере от модной фирмы «Жизнь».
Я памятью, как батареей, греюсь
и чьими-то далекими
«Держись».
Перемотаю годы,
намотаю
на собственную руку бечевой:
Там детство,
где мороженка не тает…
А больше и не скажешь
ничего.
Я выберу топ-10 незабудок
увядших, но запомнившихся мне
моментов, где Америку как будто
себе я открывала. И сине́й
казалось небо над моею рыжей,
любви еще не знавшей головой.
Вот номер раз.
А номер два – не дышит.
Ведь крысе не пристало быть живой,
моей любимой и декоративной,
спустя года. Но правила игры-с
я приняла. И мне теперь противны
все те, кто змеям скармливает
крыс.
Мой третий номер – зарубежный отдых:
с расчески кашу кушала в Керчи.
Об этом я не сочиняла оды,
но было экстремально,
хоть кричи.
Четвертый потерялся между станций
того санкт-петербургского метро,
чьим запахом хотелось бы остаться,
отдав за это горсть чужих миров.
А номер пять вначале был тройбаном
по алгебре, труба ее шатал.
Мне было, господа, по барабану,
что есть еще учительский
журнал.
Шестое чувство – первым поцелуем,
дурманящий и жгучий
красный мак.
Он догорел. И собрала золу я,
и выбросила в урну
для бумаг.
Седьмое было – люди, люди, люди.
Восьмое – уплыло волной Невы.
Девятым подала мне жизнь на блюде
тех, кто
учил меня
идти на Вы.
Десятое… десятое – увы, но
приватный доступ
к этому. В сердцах
я из кармана внутреннего выну
в осенне-зимне-летних месяцах
рождённую отстуканным триолем
клавиатуры, сердца и дождя
вот это… то ли книжицу,
а то ли
мой автореверс,
сыгранный шутя.
Калачиком в углу свернутся тертым
стихи былым,
гори они огнём.
Мой автореверс
Курит кент четвертый.
И думает, что это –
не о нём.