– Дождь, – обронил Жаворонок.
– Очень тонко подмечено, ваша милость, – сказал Лларимар, шагая подле своего бога.
– Я не люблю дождь.
– Вы не впервые его ругаете, ваша милость.
– Я бог, – ответил Жаворонок. – Разве я не должен повелевать погодой? Какой может быть дождь, если я не хочу?
– Сейчас при Дворе, ваша милость, двадцать пять богов. Возможно, дождь нравится большинству.
Красно-золотой наряд шуршал на ходу. Пальцы в сандалиях на босу ногу касались холодной мокрой травы, зато стая слуг несла над Жаворонком широкий балдахин. Дождь тихо капал на ткань. В Т’Телире дожди не редкость, но они никогда не бывают проливными.
Жаворонку хотелось повидать настоящую бурю, из тех, о которых рассказывали побывавшие в джунглях.
– Тогда я устрою опрос, – заявил Жаворонок. – Среди богов. Проверю, многие ли из них желали сегодня дождя.
– Как вам угодно, ваша милость, – не стал перечить Лларимар. – Это мало что докажет.
– Это покажет, кто виноват, – огрызнулся Жаворонок. – И… если выяснится, что большинство не хотело этой мокрети, то возможен теологический кризис.
Конечно, Лларимар и глазом не моргнул, столкнувшись с желанием бога подорвать веру в самого себя.
– Ваша милость, – сказал он, – уверяю вас, что наша доктрина вполне основательна.
– А если боги не хотят дождя, а он идет?
– Вам, ваша милость, охота, чтобы всегда было солнечно?
– Конечно, – пожал плечами Жаворонок.
– А как же фермы? – осведомился Лларимар. – Без дождя урожай погибнет.
– На посевы пусть себе льет, – согласился Жаворонок, – только не в городе. Для бога не слишком великий подвиг создать несколько вариантов погоды.
– Вода нужна для питья, ваша милость, – напомнил Лларимар. – Приходится мыть улицы. А что же станется с городскими растениями? Без дождя погибнут прекрасные деревья – даже эта трава, по которой вы с удовольствием шествуете.
– И что? – спросил Жаворонок. – Я мог бы пожелать, чтобы растения сохранились.
– Именно это вы и делаете, ваша милость, – подхватил Лларимар. – Вашей душе известно, что для города благостен дождь, он и идет. Невзирая на ваши сознательные потуги.
Жаворонок насупился:
– Так можно каждого объявить богом, Лларимар.
– Не каждый восстает из мертвых, ваша светлость. Опять же не каждый имеет власть исцелять больных и уж точно не каждый обладает вашей способностью прозревать будущее.
«Да, это неплохо», – подумал Жаворонок, когда они приблизились к арене.
Большое круглое сооружение стояло в задней части Двора богов, за кольцом дворцов. Свита Жаворонка вошла внутрь, продолжая держать над господином красный балдахин, и ступила на усыпанную песком арену. Затем она двинулись по пандусу к сидячим местам.
Арена представляла собой четыре ряда мест для обычных людей – каменные скамьи для тех граждан Т’Телира, которых ценили, кому везло или кто был достаточно богат, чтобы попасть на сессию ассамблеи. Верхние зоны арены резервировали для возвращенных. Там размещались ложи: достаточно близко, чтобы слушать дебаты, но достаточно далеко, чтобы держаться отстраненно и величественно. Изрезанные каменными узорами, они были просторны и вмещали всю свиту бога.
Жаворонок увидел, что несколько его коллег уже прибыли и ознаменовали свое явление цветастыми балдахинами над ложами. Там были Животворец и Милосердная. Процессия миновала ложу, обычно остававшуюся за Жаворонком, описала круг и подошла к другой, увенчанной зеленым навесом. Там разлеглась Рдянка Прекрасная. Ее серебристо-зеленое платье, как обычно, было нескромным. Несмотря на богатую отделку и вышивку, оно немногим отличалось от длинного полотнища с парой тесемок и прорезью для головы. Богиня оставалась совершенно открытой с боков – от щиколоток до плеч, и бедра обольстительно выступали. Она с улыбкой села.
Жаворонок глубоко вздохнул. Рдянка всегда была с ним добра и, похоже, имела о нем высокое мнение, но ему казалось, что в ее обществе нельзя терять бдительность ни на секунду. Мужчине ничего не стоит угодить в сети к такой женщине.
Пленив, его уже не отпустят.
– Дорогой Жаворонок, – произнесла она, улыбаясь шире, когда слуги Жаворонка бросились ставить для него стул, скамеечку для ног и столик с закусками.
– Рдянка, – отозвался Жаворонок, – мой первосвященник сказал, что это ты устроила такую ужасную погоду.
Рдянка выгнула бровь, и Лларимар, стоявший с остальными жрецами в стороне, залился краской.
– Я люблю дождь, – сказала Рдянка, разваливаясь на кушетке. – Он… отличается. Мне нравится все, что не похоже на остальное.
– Тогда, моя милая, я должен был тебе смертельно надоесть, – заметил Жаворонок, присаживаясь и беря из чаши горсть виноградин, заботливо очищенных от кожицы.
– Надоесть? – переспросила Рдянка.
– Я устремлен исключительно к заурядному, а в заурядности едва ли есть что-то особенное. Должен сказать, что нынче это высокая мода при Дворе.
– Не говори так, – сказала Рдянка. – А то люди, чего доброго, уверуют в тебя.
– Ты заблуждаешься насчет меня. Я не стану никого обманывать. Если уж мне не под силу творить поистине божественные чудеса вроде погодных, то хотя бы удовольствуюсь чудом меньшим – буду тем, кто говорит правду.
– Хм… – ответила она, потягиваясь и разнеженно играя пальцами ног. – Наше духовенство говорит, что задача богов не забавляться с погодой или предотвращать бедствия, но делиться видениями и служить народу. Возможно, твое отношение – не лучший способ соблюсти интересы халландренцев.
– Ты, конечно, права, – сказал Жаворонок. – Мне только что было откровение. Заурядность – не лучший способ послужить нашим людям.
– Тогда что же?
– Средней прожарки бифштекс с медальонами из сладкого картофеля, – ответил он, бросая в рот виноградину. – Чуть приправленный чесноком и в белом винном соусе.
– Ты неисправим, – сказала она, закончив разминку.
– Я то, что сделала из меня вселенная, дорогая.
– Значит, склоняешься перед капризами вселенной?
– А что мне остается?
– Сражаться с нею. – Сузив глаза, Рдянка рассеянно взяла с ладони Жаворонка виноградину. – Бороться всегда, в любых обстоятельствах. Заставить вселенную саму склониться перед тобой.
– Это очаровательный подход, Рдянка. Но боюсь, мы со вселенной в разных весовых категориях.
– По мне, так ты ошибаешься.
– Намекаешь, что я разжирел?
Рдянка окинула его бесстрастным взглядом:
– Я хочу сказать, что не нужно быть столь смиренным, Жаворонок. Ты бог.
– Бог, который не может даже остановить дождь.
– А я желаю штормов и бурь. Может быть, эта морось – наш с тобой компромисс.
Жаворонок бросил в рот очередную виноградину, раскусил и ощутил сладость сока. Минуту он думал, жуя.
– Рдянка, дорогая, – произнес он наконец, – у нашей беседы есть какой-то подтекст? Наверное, ты знаешь, что я на дух не переношу подтекстов. У меня от них болит голова.
– Она у тебя не может болеть, – сказала Рдянка.
– Ладно, я в любом случае их не терплю. Для меня это слишком тонко. Приходится делать усилие, вникать, а усилия, увы, противоречат моей религии.
Рдянка воздела брови:
– Новый догмат для твоих почитателей?
– Догмат, но не этой религии, – возразил Жаворонок. – Я тайный приверженец Остра. Его теология восхитительно тупа – черное-белое, никаких заморочек с полутонами. Вера без утомительных размышлений.
Рдянка выкрала еще виноградину.
– Ты плохо знаешь остризм. Он сложен. Если ищешь чего-нибудь по-настоящему простого, опробуй веру Пан-Каля.
Жаворонок нахмурился:
– Разве там не почитают возвращенных, как везде?
– Нет. У них своя религия.
– Но всем известно, что Пан-Каль – почти Халландрен.
Рдянка пожала плечами, глядя на арену.
– И как же это мы ухитрились перейти на такую тему? – продолжил Жаворонок. – Клянусь, моя милая, наши разговоры порой напоминают мне о сломанных мечах.
Она вопросительно вскинула брови.
– Дьявольски острых, но разящих без цели, – добавил Жаворонок.
Рдянка тихо фыркнула:
– Ты же сам искал встречи со мной, Жаворонок.
– Да, но мы оба знаем, что и тебе этого хотелось. Что ты замышляешь, Рдянка?
Богиня покатала в пальцах виноградину.
– Подожди, – сказала она.
Жаворонок со вздохом махнул слуге, чтобы подал орехи. Один поставил чашу на стол, другой выступил следом и принялся их колоть.
– Сначала ты намекаешь, что я должен объединиться с тобой, а теперь не хочешь сказать, зачем я понадобился. Клянусь тебе, женщина, когда-нибудь твой нелепый драматизм приведет к катастрофе – например, заскучают друзья.
– Это не драма, – ответила она. – Это уважение. – Она кивнула через арену, где ложа Бога-короля по-прежнему пустовала, а поверх нее возвышался на постаменте золотой трон.
– Ах! Сегодня мы настроены патриотично?
– Я не праздно любопытствую.
– Насчет?
– Нее.
– Королевы?
Рдянка холодно взглянула на него:
– Конечно насчет нее. О ком мне еще говорить?
Жаворонок подсчитал дни. Неделя истекла.
– Гм, – сказал он себе под нос. – Значит, время ее изоляции кончилось?
– Тебе и правда, Жаворонок, надо быть внимательнее к происходящему.
Он пожал плечами:
– Перемены наступают быстрее, когда за ними не следишь, моя милая. И этим время поразительно похоже на большинство знакомых мне женщин. – С этими словами он принял горсть орехов и снова вознамерился ждать.
Жители Т’Телира явно не жаловали карет – даже для перевозки богов. Сири немного развеселилась, когда бригада слуг понесла ее в кресле к большому круглому строению в задней части Двора богов. Шел дождь, но ее это не заботило. Она слишком долго просидела взаперти.
Изогнувшись, она оглянулась на группу служанок, которые несли ее длинный золотой шлейф над мокрой травой. Еще больше женщин окружало Сири, прикрывая ее внушительным балдахином.
– А можно это убрать? – спросила Сири. – Я хочу под дождь.
Служанки переглянулись.
– Совсем ненадолго, – сказала Сири. – Обещаю.
Женщины снова обменялись мрачными взглядами, но замедлили шаг, позволив носильщикам унести Сири вперед. Она подняла глаза, радуясь мелкому дождю. «Неделя в помещении – слишком долго», – решила новоиспеченная королева, наслаждаясь прохладной влагой на коже и одежде.
Трава манила. Сири вновь оглянулась.
– Я, знаете, могу и пешком…
«Ощутить пальцами эти зеленые лезвия…»
Такая идея вовсе не пришлась по душе служанкам.
– Или нет, – сдалась Сири, развернувшись, когда женщины прибавили шаг и снова загородили день нелепым балдахином.
Наверное, мысль и правда была неудачной, если вспомнить о длинном шлейфе. Сири выбрала наряд намного более откровенный, чем все, что когда-либо носила, – с вырезом чуть ли не до пупа и без рукавов. Занятен был и покрой: впереди ноги слегка скрывала короткая юбка, однако сзади та достигала пола. Сири выбрала его отчасти за новизну, хотя краснела при мысли, насколько открыты ее ноги.
Вот и арена; носильщики внесли Сири внутрь. Она с интересом отметила отсутствие потолка и песчаный пол. Выше уже собирались пестрые компании, заполнявшие скамьи. Хотя у некоторых были зонты, многие не обращали внимания на мелкий дождик и предавались дружеской болтовне. Сири улыбнулась толпе; сотни разных цветов и столько же стилей одежды. Приятно было вновь узреть известное разнообразие, пусть даже и немного кричащее.
Носильщики вознесли ее к большой каменной расселине, встроенной в стену здания. Здесь женщины вставили в проделанные в камне отверстия шесты балдахина так, чтобы он стоял свободно и прикрывал ложу целиком. Вокруг сновали слуги, готовя все необходимое; носильщики опустили кресло. Хмурясь, Сири встала. Она наконец выбралась из дворца, но ей все равно предстояло возвышаться над всеми. Даже другие боги, которые, как она полагала, разместились под балдахинами в ложах, оказались далеко, отгородившись от нее стенами.
«Как им удается делать так, чтобы я, даже в окружении сотен людей, оставалась одна?»
Она обратилась к служанке:
– Где же Бог-король?
Женщина махнула на другие, похожие ложи.
– Там?
– Нет, Сосуд, – потупилась женщина. – Он не появится, пока не прибудут все боги.
«Ага, – подумала Сири. – Пожалуй, в этом есть смысл».
Она села в кресло, слуги же принялись сервировать стол. В сторонке менестрель заиграл на флейте, заглушая собравшихся внизу зрителей. Сири предпочла бы послушать публику, но решила не поддаваться скверному настроению. По крайней мере, она вышла наружу, видит других людей, пусть даже без возможности пообщаться с ними. Она улыбнулась себе и подалась вперед, упершись локтями в колени и рассматривая экзотические краски внизу.
Как относиться к жителям Т’Телира? Такие разные! У одних темная кожа уроженцев окраин Халландренского королевства. У других – желтые, а то и вовсе причудливой окраски волосы: синие и зеленые. Сири решила, что дело в красителях.
Все одевались вычурно, словно иных вариантов не ведали. И у мужчин, и у женщин пользовались популярностью узорные шляпы. Одежда встречалась всякая – от жилетов и коротких штанов до длинных ряс и халатов. «Сколько же времени тратят они на покупки?» Самой ей было довольно трудно определиться с нарядом, а выбирать каждый день приходилось всего из дюжины – и никаких шляп. Когда она забраковала десяток, служанки перестали их предлагать.
Прибывал кортеж за кортежем, добавляя красок – обычно оттеночных и металлик. Сири пересчитала ложи. Хватало места для пятидесяти богов, но Двор насчитывал около пары дюжин. Вроде бы двадцать пять? В каждой процессии выделялась фигура выше остальных. Некоторых – в основном женщин – несли на кушетках и в креслах. Мужчины преимущественно шли: одни – одетые в замысловатые балахоны, другие – не имевшие на себе ничего, кроме сандалий и юбок. Сири наклонилась, рассматривая бога, который как раз прошествовал мимо ее ложи. От вида его обнаженной груди она зарделась, но зато были отлично видны его развитые мускулы и упругая кожа.
Он взглянул на нее и почтительно склонил голову. Его жрецы и слуги поклонились почти до земли. Бог прошел, ничего не сказав.
Она вернулась в кресло и помотала головой, когда служанка предложила перекусить. Прибыть осталось еще четырем-пяти богам. Очевидно, божества Халландрена были не так пунктуальны, как внушал строгий распорядок Синепалого.
Вивенна прошла через ворота на халландренский Двор богов, где стояли внушительные дворцы. Она колебалась, а стайки людей прибывали с обеих сторон, хотя большой толпы не было.
Дент оказался прав: ей не составило труда проникнуть внутрь. Жрецы у ворот махнули Вивенне, даже не поинтересовавшись ее личностью. Они пропустили и Парлина, приняв его за слугу. Она оглянулась на жрецов в голубых рясах. Их окружали цветные пузырьки, выдававшие мощные биохромы.
Это ей преподали. У духовенства, охраняющего ворота, достаточно дохов для первого повышения – состояния, в котором человек способен определять их количество в окружающих. Владела этим и Вивенна. Дело было не в том, что ауры и цвета представали другими. По сути, умение различать дохи напоминало приобретенный ею идеальный слух. Другие люди слышали те же звуки, которые ей удавалось разделять.
Она прикинула, как близко нужно встать к жрецу, чтобы цвет стал гуще, и насколько обогатится гамма. Это знание дало понять, что все жрецы соответствуют первому повышению. У Парлина был один дох. Обычные граждане, обязанные предъявлять у входа бумаги, тоже располагали всего одним дохом. Вивенна могла судить, насколько силен этот дох и не болен ли человек.
У всех жрецов насчитывалось ровно по пятьдесят дохов, как и у большинства проходивших в ворота людей побогаче. У многих гостей – не меньше двухсот, то есть достаточно для второго повышения и идеального слуха. Только у пары имелось больше, чем у Вивенны, которая достигла третьего повышения и безукоризненного цветовосприятия.
Она перестала изучать толпу. Ее просветили насчет повышений, но она и не думала, что когда-нибудь вознесется сама. Вивенна казалась себе нечистой. Извращенной. Особенно потому, что цвета были так прекрасны.
Ее наставники говорили, что Двор образован широким кольцом дворцов, но не обмолвились о гармонии красок. Каждое здание было произведением искусства, и обычные люди не могли оценить тончайших цветовых градиентов. Простолюдины расселись на безупречно ухоженной лужайке. Она была ровно подстрижена, ее не пересекали дорожки. Вивенна ступила на нее, сопровождаемая Парлином, и тут же захотела скинуть туфли и зашагать по росе босиком. Но это было совершенно неуместно, и она сдержалась.
Изморось пошла на убыль, и Парлин опустил зонтик, который купил, чтобы обоим не вымокнуть.
– Значит, вот он какой, – сказал он, стряхивая воду. – Двор богов.
Вивенна кивнула.
– Здесь хорошо пасти овец.
– Сомневаюсь, – негромко возразила она.
Парлин нахмурился.
– Тогда коз? – спросил он, подумав.
Вивенна вздохнула, и они примкнули к небольшой процессии, направлявшейся по траве к массивному сооружению вне дворцового кольца. Она волновалась, как бы не выделиться, ведь на ней было все то же простое идрисское платье с высоким воротом, из грубой ткани, тусклой расцветки. В то же время она начинала понимать, что выделиться в Т’Телире попросту невозможно.
Народ вокруг был разодет настолько диковинно, что оставалось дивиться фантазии. Одни наряды были скромны, как у Вивенны; другие – вообще невзрачны, хотя обычно дополнялись яркими шарфами или шляпами. Умеренность была не в моде, но попадались и скромники.
«Привлечь внимание – главное, – подумала Вивенна. – Белое и выцветшее – ответ ярким цветам. Но если каждый старается отличиться, в итоге это не удается никому!»
Почувствовав себя чуть увереннее, она посмотрела на Парлина, который, похоже, успокоился вдали от городского столпотворения.
– Занятные постройки, – произнес он. – Народ расфуфырен, а дворец одноцветный. Интересно почему.
– Он не одноцветный, в нем много оттенков.
– Красное есть красное, – пожал плечами Парлин.
Как ему объяснить? Оттенки красного различались, как ноты. Стены были чисто-красными. Черепица, боковые колонны и прочие украшения имели свой оттенок – отчетливый и запланированный. Так, в колоннах чередовались пятерки полутонов, сочетавшиеся с основной окраской стен.
Это напоминало симфонию. Очевидно, здание выстроили для человека, достигшего как минимум третьего повышения и способного оценить идеальный резонанс. Для остальных же… это лишь красное пятно.
Миновав дворец, они приблизились к арене. Увеселения были главным в жизни халландренских богов. В конце концов, не стоило ждать от этих созданий полезного времяпрепровождения. Нередко они рассеивались по своим дворцам или придворной лужайке, но для особенно крупных событий существовала эта арена, которая также служила местом для халландренских законодательных прений. Сегодня жрецы намеревались отстаивать забавы своих божеств.
Вивенна и Парлин стояли в очереди у входа. Вивенна глянула на другие ворота, удивленная, что ими никто не пользуется. Ответ стал ясен с приближением фигуры в окружении слуг, часть которых несла балдахин. Все облачились в серебристо-голубое, уподобившись предводителю, который был на целую голову выше прочих. Он распространял биохроматическую ауру, какой Вивенна в жизни не видела, хотя, признаться, ее опыт насчитывал считаные часы. Предводителев пузырь усиленного цвета был колоссален, охватывал почти тридцать футов. Чувствам Вивенны, обеспеченным первым повышением, дох представился неисчерпаемым. Неизмеримым. Вивенна впервые увидела в возвращенных нечто по-настоящему отличное. Это были не просто могущественные пробуждающие; похоже, они имели всего один дох, но он обладал такой мощью, что в одиночку возносил их к финальным повышениям.
Бог вышел из ворот на арену. Благоговение Вивенны рассеялось. Надменность в поступи, пренебрежение к людям, ждущим в очереди у забитого входа…
«Чтобы жить, – подумала Вивенна, – он должен еженедельно поглощать человеческий дох».
Она расслабилась, и омерзение вернулось. Цвета и красоты не могли скрыть ни неимоверной спеси этого бога, ни греха превращения в паразита, живущего за счет обычных людей.
Бог исчез на арене. Вивенна выждала какое-то время, думая о своей биохроме и о том, что это значило. Она была до печенок потрясена, когда стоявший рядом мужчина вдруг оторвался от земли.
Он взмыл, будучи поднят необычно длинным плащом. Одежда затвердела, уподобившись руке, которая вознесла его, позволяя взглянуть поверх толпы. «Как это получается?» Вивенне говорили, будто дох способен оживлять предметы, но что означает «жизнь»? Казалось, волокна плаща напряглись, словно мышцы, но каким образом он поднял груз намного более тяжелый?
Мужчина опустился на землю. Он что-то пробормотал, чего Вивенна не разобрала, и его аура укрепилась, когда он вернул свой дох из плаща.
– Скоро двинемся дальше, – сообщил человек спутникам. – Толпа впереди редеет.
И правда, вскоре та подалась вперед. Это произошло незадолго до того, как Вивенна и Парлин сами шагнули на арену. Они пробрались меж каменных скамей, выбирая не самое людное место, и Вивенна нетерпеливо посматривала вверх на ложи. Здание было орнаментированным, но не очень большим, а потому она довольно быстро увидела Сири.
У нее зашлось сердце.
«Моя сестра, – содрогнулась Вивенна. – Моя несчастная сестра».
На Сири было скандальное золоченое платье, не достигавшее даже колен. Глубок оказался и вырез на груди. Волосы Сири, которые даже она умела сохранять темно-каштановыми, на радостях пожелтели, и в них вплели темно-красные ленты. Ее обхаживала дюжина служанок.
– Глянь, что с ней сделали, – сказала Вивенна. – Должно быть, она до смерти напугана и вынуждена так одеваться, а волосами соответствовать одежде…
«Ее превратили в рабыню Бога-короля».
Квадратное лицо Парлина окаменело. Он редко гневался, но Вивенне выдался случай на это взглянуть. Она была с ним солидарна. Сири эксплуатируют; ее выставляют напоказ, как трофей. Вивенне это казалось самоочевидным. Халландренцы заявили, что возьмут целомудренную, невинную идриску и поступят с ней, как сочтут нужным.
«Я поступаю правильно, – подумала Вивенна с растущей решимостью. – Прибыть в Халландрен было мудро. Пусть Лемекс мертв, но я должна завершить начатое. Во что бы то ни стало найду способ спасти сестру».