Дверь закрылась за ней.
В большом камине слева трещал огонь, отбрасывая на просторную опочивальню скачущие оранжевые отблески. Казалось, черные стены притягивают и поглощают освещение, углубляя тени по краям.
Сири неподвижно стояла в своем изукрашенном бархатном платье; сердце бешено колотилось, лоб взмок. Справа ей удалось разглядеть массивное ложе – чернота простыней и одеял соответствовала комнате. Кровать казалась пустой. Сири всмотрелась во тьму, приспосабливая зрение.
Пламя щелкнуло, отбросив свет на огромное, похожее на трон кресло, стоявшее у кровати. Его занимала фигура в черном, тонувшая во мраке. Сидевший наблюдал за ней, сверля глазами и не мигая при свете огня.
Сири задохнулась, потупила взор, и сердце подпрыгнуло при воспоминании о предостережениях Синепалого. «Вместо меня здесь должна быть Вивенна, – в отчаянии подумала она. – Мне с этим не совладать! Отец ошибся, отправив меня!»
Она зажмурилась и часто задышала. Уняла дрожь пальцев и нервно потянула завязки по бокам платья. Руки стали липкими от пота. Может быть, она чересчур затягивает с раздеванием? Разгневается ли он? Убьют ли ее до конца первой ночи?
И не будет ли это к лучшему?
«Нет, – решительно подумала она. – Нет. Мне нужно это сделать. Для Идриса. Ради полей и тех детей, что взяли у меня цветы. Ради отца, Мэб и всех во дворце».
Она наконец развязала тесемки, и платье упало с удивительной легкостью – теперь она не сомневалась, что так и было задумано. Она помедлила, взирая на свое белье. Белая ткань разбрасывала радужные краски, как призма, пропустившая через себя солнечный свет. Сири изумленно рассматривала ее, не понимая, чем вызван такой эффект.
Не важно. Она слишком нервничает, чтобы думать о чудо-красотах. Стиснув зубы, Сири заставила себя снять белье и осталась обнаженной. Она быстро преклонила колени на холодном каменном полу. Сердцебиение отдалось в ушах, когда лоб коснулся пола.
В опочивальне царила тишина, только потрескивало в камине. Огонь не был нужен для обогрева Халландрена, но Сири радовалась ему, будучи совершенно раздета.
Она ждала; ее волосы стали белоснежными; упрямство и гонор сгинули без следа. Вот куда привела ее судьба; вот где пришел конец ее мнимой свободе. Теперь не имеет значения, что она о себе думает и кем себя ощущает, – ей пришлось склониться перед властью.
Как и любому другому.
Сири скрипнула зубами, представив Бога-короля, восседающего на троне и наблюдающего, как она, покорная и голая, стоит перед ним. Его она видела плохо, могла только оценить рост – Сьюзброн был на добрый фут выше большинства мужчин, шире в плечах и крепче сложением. Внушительнее прочих, низших особей.
Он был возвращенным.
Сама по себе возвращенность не считалась грехом. В конце концов, возвращенные приходили и в Идрис. Однако халландренцы сохраняли возвращенным жизнь, кормя их душами обывателей, каждый год вырывая дохи из сотен людей…
«Не думай об этом», – приказала себе Сири.
Тем не менее, когда она попыталась прояснить мысли, в памяти вспыхнули глаза Бога-короля. Черные очи сверкали при свете пламени. Она ощущала их взор на себе – холодный, как камни, на которых она стояла.
Огонь потрескивал. Синепалый сказал, что король постучит, призывая ее. Вдруг она не услышала? Сири не осмелилась поднять глаза. Она уже встретилась с возвращенным взглядом, хотя и случайно. Сейчас она продолжала стоять на коленях, упершись локтями в пол. Спина опять разболелась.
«Почему он ничего не делает?»
Недоволен ею? Она оказалась не так хороша собой, как он ожидал, или его рассердил этот взгляд в глаза? Или то, что она слишком тянула с раздеванием? Будет весьма забавно, если окажется, что его злят старания Сири не вести себя, по обыкновению, дерзко.
Может, проблема в чем-то еще? Богу-королю обещали старшую дочь идрисского короля, но вместо нее он получил Сири. Понятна ли ему разница? Не все ли ему равно?
Минуты текли, пламя пожирало дрова, и в комнате темнело.
«Он играет со мной, – подумала Сири. – Заставляет дожидаться своей блажи».
Наверное, приказ встать в такую неудобную позу служит посланием – ей показывают, кто здесь хозяин. Он возьмет ее, когда пожелает сам, и не раньше.
Время шло, Сири сжимала зубы. Сколько она простояла? Час, может быть, дольше. Но Бог-король не издавал ни звука – не стучал, не кашлял, даже не шевелился. Возможно, это была проверка с целью узнать, как долго она продержится в таком положении. А может быть, она излишне вникает в происходящее. Так или иначе, ей велено оставаться на месте; отойти можно только при крайней необходимости.
Вивенна прошла подготовку. Вивенну научили выдержке. Но в Сири сохранилось упрямство. Чтобы оценить это, достаточно вспомнить ее прогулы и невыполнение обязанностей. Со временем она сломила бы и отца. Он уже начал поступать ей в угоду – лишь бы остаться в здравом рассудке.
И вот она, обнаженная, ждала при свете углей, а ночь все длилась.
Взорвались фонтаны огней. Отдельные искры фейерверка упали невдалеке от Жаворонка и разожглись ярче. Они горели ослепительно, пока не угасли.
Он лежал на кушетке, поставленной под открытым небом, и наблюдал за действом. Вокруг ждали слуги, державшие наготове зонты, ларец с напитками, исходящие холодным паром полотенца, чтобы при надобности обтереть ему лицо, и еще уйму предметов роскоши, которые были для Жаворонка не более чем мишурой.
Он наблюдал за фейерверком с умеренным интересом. Запальщики нервозно толпились вокруг. За ними ждали менестрели – Жаворонок позвал их, но выступить еще не попросил. Сколько раз уже они развлекали возвращенных при Дворе богов на всевозможных празднествах, но сегодняшнее – бракосочетание Бога-короля – было особенно пышным.
Сам Сьюзброн, конечно, не появился. Он выше подобных мероприятий. Жаворонок посмотрел в ту сторону, где над Двором мрачно возвышался королевский дворец. Через некоторое время покачал головой и обратил взор на внутренний двор. Дворцы богов образовали кольцо, и в нижней части каждого здания имелось патио, а выше – балкон; то и другое были обращены к центру. Жаворонок сидел невдалеке от своего патио, среди пышной травы, которой был покрыт главный двор.
В воздух взметнулся новый фонтан огня, отбросив на двор тени. Жаворонок вздохнул, принимая от слуги очередную чашу с фруктовым напитком. Ночь выдалась прохладная, уютная, подходящая для бога. Или богов. Жаворонок видел других, сидевших перед своими дворцами. По сторонам двора топтались актеры в ожидании возможности порадовать кого-нибудь из возвращенных.
Фонтан поник, и запальщики посмотрели на Жаворонка, с надеждой улыбаясь в свете фонарей. Жаворонок с благосклонным видом кивнул.
– Еще фейерверков, – потребовал он. – Мне нравится.
Три человека взволнованно зашептались и махнули помощникам.
Когда все устроили, в фонарном кольце Жаворонка обозначилась знакомая фигура. Лларимар, как всегда, был одет в жреческую рясу. Даже выходя в город – а именно там ему следовало провести эту ночь, – Лларимар представлял Жаворонка и его духовенство.
– Шныра? – спросил Жаворонок, садясь.
– Ваша милость, – поклонился Лларимар, – довольны ли вы торжеством?
– Конечно. Можешь передать, что я наторжествовался вдосталь. Но что ты делаешь при Дворе? Ты должен быть дома, с семьей.
– Я лишь хотел убедиться, что вам все по нраву.
Жаворонок потер лоб:
– Шныра, у меня от тебя болит голова.
– Ваша милость, у вас не бывает головной боли.
– Ну, спасибо, что просветил, – сказал Жаворонок. – Надо думать, за стенами священной тюрьмы гульба такая же бурная, как здесь у нас.
Лларимар насупился, услышав пренебрежительные слова Жаворонка о божественной обители.
– Праздник в городе поистине фантастический, ваша милость. Т’Телир десятилетиями не видывал таких торжеств.
– Коли так, повторю: ты сейчас должен быть там, веселиться вместе с горожанами.
– Я всего лишь…
– Шныра, – сказал Жаворонок, сверля жреца взглядом, – если и существует единственная вещь, которую ты можешь ответственно мне доверить, то это развлечения. Я буду – обещаю со всей серьезностью – всячески проматывать время, надираясь и глядя, как эти милые люди поджигают разные штуки. А теперь убирайся. Ступай домой.
Помедлив, Лларимар встал, отвесил поклон и удалился.
«Этот человек слишком уж серьезно относится к своей работе», – подумал Жаворонок, потягивая фруктовый напиток.
Мысль развеселила Жаворонка, и он снова вытянулся на кушетке, любуясь сполохами. Однако вскоре его отвлекло приближение кого-то нового. Или, точнее, кого-то очень важного во главе группы куда менее знатных особ. Жаворонок отпил еще.
Явилась красавица. Богиня. Лоснящиеся черные волосы, бледная кожа, аппетитные формы. Оделась она гораздо скуднее, чем сам Жаворонок, но это выглядело типично для придворной богини. Тонкое вечернее платье из зеленого и серебристого шелка с длинными разрезами по бокам, обнажающими бедра, а вырез на груди так глубок, что воображению почти не осталось места.
Рдянка Прекрасная, богиня честности.
«Будет занятно», – подумал Жаворонок, мысленно улыбнувшись.
Ее сопровождало около тридцати служанок, не говоря уже о верховной и младших жрицах. Запальщики возбудились, обнаружив, что у них теперь не один, а два божественных зрителя. Их подмастерья принялись носиться вихрем, готовя новые заряды. Стайка служанок Рдянки Прекрасной метнулась, спеша поставить на траве рядом с Жаворонком узорную кушетку.
Рдянка Прекрасная с обычной грацией возлегла на бок, скрестив безупречные ноги в соблазнительной, но приличествующей даме позе. Обзор позволял ей любоваться какими угодно зрелищами, но все ее внимание адресовалось Жаворонку.
– Мой дорогой Жаворонок, – проворковала она, когда служанки поднесли виноград, – почему ты меня не приветствуешь?
«Началось», – подумал Жаворонок.
– Моя дорогая Рдянка Прекрасная, – проговорил он, отставив чашу и сплетя перед собой пальцы. – С чего бы мне делать нечто столь грубое?
– Грубое? – весело переспросила она.
– Разумеется. Ты преднамеренно попыталась обратить на себя внимание – детали, между прочим, великолепны. Это что у тебя на бедрах, косметика?
Она улыбнулась, раскусив виноградину:
– Своего рода краска. Узоры нарисованы талантливейшими художницами из моего духовенства.
– Мои комплименты им, – сказал Жаворонок. – Но ты все равно спрашиваешь, почему я тебя не приветствую. Что ж, предположим, я поступил в точности так, как ты ожидала. Ведь пока ты не подошла, я должен был тобой восторгаться?
– Естественно.
– Ты бы заставила меня признать, что выглядишь убойно, а я онемел бы от восхищения?
– Я бы не огорчилась.
– Сказать, что в свете фейерверка твои очи слепят и пылают, как горящие угли?
– Это было бы галантно.
– Поразглагольствовать о том, что твои губы настолько безупречно красны, что всякий мужчина задохнется от изумления, но прочитает лучшие стихи, какие вспомнит?
– Мне это, безусловно, польстило бы.
– И ты хочешь таких же слов от меня?
– Хочу.
– Блестяще, женщина, – похвалил Жаворонок, берясь за чашу. – Если мужчина нем, ослеплен и задыхается, как ему, во имя преисподней, приветствовать? Ведь я лишусь дара речи.
Она рассмеялась:
– Ладно, ты уже снова обрел язык.
– Поразительно, он был у меня во рту. Я вечно забываю проверить, на месте ли он.
– Но разве не там ему положено находиться?
– Дорогая моя, – сказал он, – неужели ты не знаешь меня достаточно давно, чтобы понять: мой язык, в отличие от всего остального, редко оправдывает ожидания?
Рдянка Прекрасная улыбнулась, когда вновь запылал фейерверк. В аурах двух божеств искры сразу приобрели поистине неописуемые цвета. Другие искры, за пределами этих аур, выглядели тусклыми, чахлыми, как будто жару в них было всего чуть.
Рдянка Прекрасная отвернулась от фейерверка:
– Значит, ты все же находишь меня красивой?
– Конечно. Помилуй, дорогая, ты безусловно королева красоты. Ты в буквальном смысле олицетворяешь часть мира – и это, если не ошибаюсь, отражено в титуле.
– Мой милый Жаворонок, почему-то кажется, что ты надо мной издеваешься.
– Я никогда бы себе такого не позволил, – возразил Жаворонок, снова берясь за свое питье. – Издеваться над женщиной – все равно что злоупотреблять вином. Какое-то время весело, но недолго, а похмелье превращается в ад.
Рдянка Прекрасная помолчала.
– Но у нас не бывает похмелья, ибо мы не можем напиться, – заметила она чуть позже.
– Разве? – удивился Жаворонок. – Зачем тогда все это великолепие и вино?
Рдянка Прекрасная изогнула бровь:
– Бывает, Жаворонок, мне не понять, когда ты валяешь дурака, а когда говоришь серьезно.
– Что ж, в этом я запросто помогу тебе разобраться, – ответил он. – Если ты хоть раз сочтешь меня серьезным, можешь не сомневаться, что перетрудилась, вникая в этот вопрос.
– Понятно, – сказала она, перевернувшись на живот.
Она оперлась о локти, груди аппетитно натянули ткань; на обнаженной спине меж острых лопаток играли отблески фейерверков.
– Значит, так. Ты признаешь меня сногсшибательной. Не хочешь ли удалиться с торжеств? Поискать… других развлечений?
Жаворонок заколебался. Неспособность вынашивать детей не мешала богам жаждать близости, особенно с другими возвращенными. Более того, насколько догадывался Жаворонок, невозможность иметь потомство лишь усиливала распущенность Двора. Многие боги брали смертных любовников – известно было, что Рдянка Прекрасная располагала несколькими среди своих жрецов. Боги не считали изменой утехи со смертными.
Рдянка Прекрасная разнежилась на кушетке – податливая, зовущая. Жаворонок открыл рот, но в воображении нарисовал… ее. Женщину из снов; лицо, о котором он не сказал Лларимару.
Кто она?
Возможно, никто. Проблеск прошлой жизни или же образ, созданный подсознанием. Даже может быть, как утверждают жрецы, пророческий символ. Это лицо не должно стать помехой.
Жаворонок услышал свои слова:
– Я… вынужден отказаться. Мне нужно посмотреть фейерверк.
– Неужели он красивее меня?
– Вовсе нет. Но мне кажется, что так я обожгусь куда меньше.
– Тогда почему нам не подождать, пока фейерверк не закончится, а после уединиться?
– Увы, – ответил Жаворонок, – все-таки я слишком ленив.
– Слишком ленив для близости? – уточнила Рдянка Прекрасная, снова переворачиваясь на спину и разглядывая его.
– Я правда совершенно вялый. Плохой образчик бога, как я твержу моему первосвященнику. Меня, похоже, никто не слушает, и я боюсь, что мне приходится настойчиво доказывать мою правоту. К несчастью, забавы с тобой подорвут всю основу моих доводов.
Рдянка Прекрасная встряхнула головой:
– Я могла бы смутиться, Жаворонок, если бы не твоя репутация. Я считаю тебя союзником. Как ты мог спать с Кроткой, но постоянно уворачиваться от меня?
«Кроткая была последней достойной возвращенной в этом городе, – подумал Жаворонок, отпивая из чаши. – Ни у кого из оставшихся нет и капли ее благочестия. Включая меня».
Рдянка Прекрасная умолкла, наблюдая за последним выступлением запальщиков. Шоу становилось все красочнее, и Жаворонок подумывал, не прекратить ли веселье, пока на него не истратили все фейерверки, не оставив ничего другим богам.
Рдянка Прекрасная не спешила с возвращением в свой дворец, а Жаворонок больше ничего не говорил. Подозревал, что она явилась не только для словесного поединка и даже не ради попытки его соблазнить. Рдянка Прекрасная всегда была себе на уме. Опыт подсказывал Жаворонку: эта женщина умнее, чем кажется по безвкусным нарядам.
В итоге его наитие окупилось. Она отвернулась от фейерверка и вгляделась в темный дворец Бога-короля.
– У нас новая королева.
– Пожалуй, это действительно так, – сказал Жаворонок, – поскольку мне несколько раз о ней напомнили.
Они помолчали.
– Что-нибудь думаешь об этом? – спросила наконец Рдянка Прекрасная.
– Я стараюсь не думать. Одни мысли приводят к другим, а те, если не соблюсти осторожность, – к поступкам. Поступки утомляют. Сие мне вполне достоверно известно от человека, который однажды об этом прочел.
Рдянка Прекрасная вздохнула:
– Ты избегаешь мыслей, избегаешь меня, избегаешь любого усилия – есть ли что-нибудь, чего ты не избегаешь?
– Завтрака.
Рдянка Прекрасная не ответила, и Жаворонок огорчился. Она чересчур сосредоточилась на королевском дворце. Обычно Жаворонок старался не обращать внимания на большое черное здание; ему не нравилось, как оно нависает над ним.
– Возможно, ты сделаешь исключение, – сказала Рдянка Прекрасная, – и малость поразмыслишь над этой исключительной ситуацией. Королева – не шутка.
Жаворонок повертел чашу в пальцах. Он знал, что жрицы Рдянки Прекрасной на придворных ассамблеях громче всех призывают к войне. Не мог он забыть и ночной кошмар: Т’Телир охвачен пламенем. Этот образ не шел из головы. Жаворонок никогда не высказывался ни за, ни против войны. Он просто не хотел вмешиваться.
– У нас уже была королева, – заметил он.
– Вовсе не королевской крови, – возразила Рдянка Прекрасная. – По крайней мере, со времен Калада Узурпатора не было ни одной.
Калад. Человек, развязавший Панвойну, использовавший свои познания в биохроматических дохах, чтобы создать несметную армию безжизненных и захватить в Халландрене власть. Он защитил королевство своими войсками, но раздробил его и прогнал королевских особ на Высоты.
Теперь они вернулись. По меньшей мере одна из них.
– Сегодня опасный день, Жаворонок, – тихо произнесла Рдянка Прекрасная. – А если эта женщина родит вовсе не возвращенного?
– Не может такого быть, – ответил Жаворонок.
– Да ну? Ты уверен?
Жаворонок кивнул:
– Из всех возвращенных только Бог-король способен зачинать детей, и все они рождаются мертвыми.
Рдянка Прекрасная покачала головой:
– Мы знаем это от придворных жрецов. Однако я слышала… расхождения в отчетах. Даже если смотреть на это сквозь пальцы, есть масса других соображений. Зачем нам королевская особа, которая «узаконит» наш трон? Не правил ли Двор богов сотни лет – достаточно, чтобы сделать королевство легитимным?
Жаворонок не ответил.
– Из этого брака следует, что мы все еще признаем королевскую власть, – сказала Рдянка Прекрасная. – Вдруг горный король замышляет вернуть эти земли? Что, если королева выносит чужого ребенка? Кто наследник? Кто правит?
– Правит Бог-король. Это известно каждому.
– Он не правил триста лет назад, – напомнила Рдянка Прекрасная. – А правили короли. Затем, после них, – Калад, а за ним – Миродатель. Все может быстро измениться. Пригласив эту женщину в наш город, мы, возможно, навлекли гибель на власть возвращенных в Халландрене.
Она умолкла и задумалась. Жаворонок рассматривал очаровательную богиню. Прошло пятнадцать лет после ее возвращения – она слишком стара для возвращенной. Стара, мудра и несказанно коварна.
Рдянка Прекрасная взглянула на него:
– Я не хочу, чтобы меня застигли врасплох, как было с королевским родом, когда Калад захватил трон. Некоторые из нас строят планы, Жаворонок. Если угодно, можешь присоединиться.
– Ах уж эта политика, дорогая моя, – вздохнул он. – Ты знаешь, как я ею брезгую.
– Ты бог отваги. Нам пригодится твоя самоуверенность.
– Пока я уверен только в том, что буду бесполезен.
Ее лицо закаменело в попытке не выдать досаду. Наконец она вздохнула и еще раз потянулась всем своим безупречным телом.
– Когда-нибудь, Жаворонок, тебе придется принять чью-то сторону. Для народа ты бог.
– Не по хотению, дорогая.
Она улыбнулась, затем наклонилась и нежно его поцеловала.
– Обдумай мои слова. Ты лучше, чем думаешь о себе. По-твоему, я предложила бы себя первому встречному?
Он поколебался, потом нахмурился:
– Вообще-то… да. Именно так я и думаю.
Рдянка Прекрасная расхохоталась. Служанки подняли ее ложе.
– Ох, ладно тебе! Есть как минимум те, которым я ни за что не позволю до меня дотронуться. Наслаждайся праздником и попробуй представить, как обращается сейчас король с нашим наследством. – Рдянка оглянулась на Жаворонка. – Особенно если эта картина наведет на мысли о том, чего ты только что лишился.
Подмигнув, она уплыла.
Жаворонок сел на кушетке и с похвалой отпустил запальщиков. Когда заиграли менестрели, он попытался выкинуть из головы зловещие слова Рдянки Прекрасной и видения войны, омрачавшие его сон.
В обоих случаях он потерпел фиаско.