На истории Алла с интересом наблюдала, как одноклассники, открыв рты, слушают лекцию о борьбе с религией в годы становления Советской власти. Учитель с рвением декларировал своё согласие с расстрелом священников и подрывом православных храмов.
«Зачем он так кипятится, отстаивая позицию неверия? – поражалась Алла. – Все давно уже маршируют под знамёнами коммунизма. Любому ребёнку известно: поп – это смешно, церковь – то, что давно пора снести, креститься и молиться – пережиток прошлого. А взрослый человек, пусть только рот откроет, что Бог есть, сразу с должности слетит, статусность долой, презрение общества гарантировано».
Постепенно мысли ушли в сторону семьи, где взгляд на религию был единственным камнем преткновения. Иногда мама аккуратно говорила о Боге, но всякий раз встречала жёсткий отпор со стороны папы.
Взрослея, Алла больше прислушивалась к маминым доводам. Как-то в разговоре по душам та рассказала, что, будучи в оккупации, бабушка постоянно читала молитвы, по выходным вместе с детьми отправлялась в церковь. И всегда была совершенно уверена, что только благодаря Божьей помощи никто из семьи не погиб в те страшные годы.
Алла стала чаще просить маму рассказывать, как случайные на первый взгляд события при ближайшем рассмотрении оказываются звеньями одной цепи, созданной какой-то могучей, неведомой силой.
Однажды за ужином спросила:
– Мам, а меня при рождении крестили?
– Нет… Нельзя было.
– И сейчас запрещено. И правильно. Незачем «опиум для народа» распространять, – убеждённо процитировал папа.
– А я хотела бы креститься, – продолжила Алла.
– Только через мой труп! – отчеканил отец, подтвердив мнение грозно сползшимися к переносице бровями.
Это расхожее выражение упоминали по делу и без дела все подряд. Но Алла заметила, что мама вздрогнула.
– Меня тут же со службы уволят, – сурово продолжал отец. – На гражданке-то опасно, а в армии так подавно церемониться не будут.
Тот диалог на кухне преследовал Аллу с начала осени, а сейчас всплыл, отозвавшись уколом.
– Покровская! Отвечай! – откуда-то извне донёсся голос историка.
– Извините, не расслышала вопрос, – промямлила Алла очнувшись.
– В следующий раз поставлю два в журнал. Похоже, десятый «А» полагает, что апрель – самое время портить себе аттестаты!
***
В целом школьный день задался. Алла с Ирой возвращались домой, радостно обсуждая пятёрки за контрольную по военной подготовке, зачёты по физике, отлично сданные диалоги по английскому.
На подходе к дому Алла заметила у своего подъезда машину скорой помощи.
– Ир, – голос дрогнул, – пойду побыстрее, вдруг это к нам.
– С чего ты взяла? В подъезде пятнадцать квартир.
– Ни с чего не взяла, просто пойду. Что-то неспокойно.
Алла побежала к дому. Взлетела на четвёртый этаж. Запыхавшись, остановилась, достала из рюкзака ключ. Заметила, что дверь приоткрыта. Толкнула плечом, вбежала. Из прихожей увидела: в комнате на диване лежит отец, врач производит какие-то манипуляции, рядом белая как полотно мама еле держится на ногах, оперевшись о спинку стула.
– Что с папой? – испуганно зашептала Алла.
– Девочка, тише. У нас тут сердечный приступ, – буркнул врач.
В подъезде затопали. Вошли санитары с носилками.
– Доктор, может быть, его дома полечить? – с мольбой простонала мама.
– Только госпитализация! Как можно скорее! – ледяным тоном ответил врач и, обратившись к санитарам, распорядился: – Больного в машину!
Дрожащими пальцами Екатерина Михайловна достала из комода документы, затолкала в сумочку. Слегка опираясь на худенькую руку дочери, пошла к машине, ссутулившись, будто под тяжестью груза.
Алла плыла как в тумане. «Папочка! Мой милый папочка! – накатывало внутри. – Ты же за здоровый образ жизни. Гордишься, что в ведомственной поликлинике нет ни одного обращения по болезни, а в карте лишь отметки о прохождении плановых медосмотров. Что же случилось? Что будет с нами? Кто будет оберегать нас с мамой от излишних забот и переживаний, пока тебя лечат?»
В госпитале МВД отца на каталке увезли в реанимацию. От Екатерины Михайловны в приёмном отделении потребовали лишь его документы.
– Всё. Поезжайте домой. В палату вас всё равно не пустят. Вот телефон, звоните завтра, – сказала медсестра, завершив формальности с бумагами.
Алла ладонью свезла со стола визитку. Подняв обессилившую от страха и волнения маму, повела к выходу.
Пахнуло прохладным весенним воздухом, дышать стало легче. Добрались до остановки. Пришёл почти пустой автобус. Ехали молча.
***
– Аллочка, пожалуйста, принеси аптечку и стакан воды, – слабым голосом попросила мама, как только вошли в квартиру.
Выпитые одна за другой три таблетки успокоительного дали незамедлительный эффект. Екатерина Михайловна, едва добравшись до дивана, легла прямо в платье и тут же отключилась.
Алла передвигалась как в забытьи. Головная боль гвоздём впивалась в затылок, дополняя и усиливая душевные муки. Держась за стену, страдалица дошла до соседней комнаты, стащила с дивана большую подушку, которая сейчас казалась неподъёмной. Вернувшись, заботливо подсунула маме под голову. Так, в чём была, легла рядом, прижалась.
Представила, как врачи колдуют над больным, как завтра они с мамой поедут в госпиталь навещать папу, как тот снова будет весело шутить…
С этими мыслями Алла провалилась в тревожный, беспокойный сон.