Тиски горя сжимали намертво. Алла боялась, что мысль о трагедии будет преследовать всю жизнь, не ослабевая. «Так с ума можно сойти! – в ужасе думала она. – Надо как-то отвлечься. Хорошо, что завтра в школу – это, как спасательный круг».
Утром, войдя в класс, Алла читала на лицах ребят искреннее сочувствие. Но такое здесь случилось впервые, и, судя по всему, одноклассники не знали, как себя вести. Алла заметила, что некоторые, уловив её взгляд, опускали глаза. Другие подходили, осторожно заговаривали, пытаясь отыскать нейтральные темы.
Игорь, подвинув Илью с законного места, сел с Аллой. Она не возражала. Видела, что тот старается её расшевелить.
Гоша зашептал, как на днях Олег на географии Австрию с Австралией перепутал. Однако история не показалась Алле забавной. Набросок карикатурного портрета учительницы на салфетке, стянутой из столовки, тоже не впечатлил, показался нелепым.
Надломленная смертью отца, Алла за эти дни почувствовала себя намного взрослее, серьёзнее. Забавы Игоря больше не трогали, ребячество казалось странным. Но всё же она была благодарна ему за человеческую заботу, которая помогала хоть немного отвлечься от гнетущих мыслей.
Усилием воли Алла попыталась углубиться в учёбу. Когда поняла, что это удаётся, приободрилась. Пропущенного материала оказалось немерено. Теперь, чтобы всё наверстать, требовалась полная концентрация.
– Ир, можно, приду к тебе домашку делать? У себя в квартире тяжко, – спросила после школы.
– Конечно, приходи! – обрадовалась подруга. – Родители на работе, Дэн на тренировке. В тишине поучим… Хм, так пойдём сразу!
Дома Ира разогрела обед. Накрыла на стол.
Сидя в уютной кухне, Алла рассказывала, как всё происходило. Подруги тихо плакали.
– Знаешь, Ал, я всегда завидовала, что у тебя такие родители, – проговорила Ира, утирая слёзы. – Какие лыжные походы твой папа устраивал! Я однажды тоже с вами была, помнишь? Я-то никогда не забуду! А всей семьёй – на каток! А каждое лето – на море! Даже к йоге он тебя приобщил?
– Ты откуда знаешь? – встрепенулась Алла.
– У тебя около магнитофона увидела стопку фоток с упражнениями.
– От долгого сидения за уроками шею защемляет… Папа принёс комплекс «Крокодил»… – начала оправдываться Алла, зная, что заграничные духовные практики под запретом.
– Да ты не переживай. Никому не скажу. Я от твоих родителей балдею. Мои вот только в учёбу носом тычут…
– Зря ты так, Ир. Они о тебе тоже заботятся, – чуть слышно прошептала Алла, глаза её снова наполнились слезами.
– На тебя и голос никогда не повышают, а мне даже ремнём прилетало. Вот скажи, тебя хоть раз били? Ты ж далеко не идеальная. Да и в детстве не всегда же слушалась, бедокурила, небось, как все?
– Нет, не били. Мне тихим голосом строго говорили что-то вроде: «Не делай так, а то будешь наказана и сидеть в своей комнате одна». Я не понимала, что значит «будешь наказана», но представляла огромное чудовище, которое может броситься и разорвать на мелкие кусочки. И вот, чтобы от него спрятаться, изо всех сил старалась выполнять все требования. Так научилась понимать родителей с полуслова, даже со взгляда.
– Всё равно ж бывало что-то не так. Что тогда?
– Ну да, оставляли в комнате одну. Не разговаривали и вообще не замечали, будто меня не существует. До сих пор – это мой самый большой страх.
– Что именно?
– Изоляция. Тогда – в детстве – мир просто рушился. Я плакала и думала, что больше никому не нужна; мечтала, чтобы со мной оказалась бабушка или чтобы куклы стали живыми – уж они-то точно меня любят и жалеют.
Алла грустно улыбнулась от воспоминаний о наивных детских желаниях.
– В общем, чувствовать себя одинокой – самая страшная катастрофа.
Ира помолчала в задумчивости.
– Ну, уж лучше так, чем ремнём, – заключила твёрдо.
– Хм, даже поверить не могу, что такие интеллигентные люди, как твои родители, способны детей ремнём воспитывать.
– Ещё как. Чуть что не по ним – отец сразу за коньяк, а потом давай нас с Дэном гонять.
– А мама?
– А что мама? Верещит, что мы неблагодарные! Они для нас из кожи вон лезут – всё покупают, а мы даже учиться не хотим, как им надо.
– Мрак какой-то! А разве Ильдар Маратович пьёт? – удивилась Алла.
– Не то чтобы пьёт, но коньячок каждый вечер потягивает. А твой отец совсем не пил? – спросила Ира, заваривая травяной сбор в пузатом фарфоровом чайнике.
– Только по праздникам. Родители приглашали друзей, или мы в гости ходили. Детям всегда накрывали в соседней комнате. Мы только тосты слышали, но как взрослые выпивали – не видели. В настольные игры играли или во дворе бегали.
Щёлкнул замок. Хлопнула дверь.
– У нас гости?! – донёсся из прихожей радостный возглас.
На ходу скидывая куртку, в кухню вбежал Дэн.
– Чай ещё не пили? Отлично! Я – с вами!
– Ты же с тренировки! Пообедай сначала, – на правах старшей настоятельно проговорила Ира.
Но брат уже достал с полки огромный именной бокал. Следом на стол отправились две ажурные чашки из тонкого фарфора, куда смачно заструилась свежая заварка. Кухня наполнилась терпкими ароматами мяты и смородины.
Дэн вытащил из холодильника слоёный черничный торт. Большими треугольниками разложил на десертные тарелки от того же сервиза, что и чашки с чайником.
– Как красиво сервировал, – отметила Алла, любуясь нежно-розовыми цветами по краю посуды. – А кто у вас печёт?
– Мама, – ответил Дэн. – Ирка тоже умеет, но ей некогда, она всегда зубрит.
– Да заткнись ты, – цыкнула сестра.
Он не отреагировал. Подвинул торт ближе к Алле.
– Попробуй, как вкусно.
Слушая весёлую болтовню Дэна и наблюдая за его короткими безобидными перепалками с сестрой, Алла думала, как здорово иметь друзей – таких открытых, понимающих, способных к состраданию. Жизненные силы потихоньку возвращались, как и решимость, воплотить все свои планы. И не только ради себя, но и для мамы – ведь только так можно её поддержать.
Алла встала из-за стола.
– Ребят, спасибо! Вы такие классные! Жаль, что не успели ничего поучить. Надо домой, скоро мама с работы придёт, не хочу её одну оставлять.
– Я провожу, – сказал Дэн, выходя из кухни следом.
– Только потом сразу домой, наши тоже скоро заявятся, – предупредила Ира.
Алла решительно отказалась.
– Нет, нет! Я сама дойду, – сказала твёрдо, обняла подругу, помахала Дэну и торопливо вышла.
Улица без снега и фонарей казалась беспросветно тёмной, но внутри у Аллы было светло.
Она размышляла о семье. Переполняло чувство гордости, смешанное с изумлением от того, какой внутренней силой, оказывается, обладает её мама.
Раньше Алла была уверена, что мамино предназначение было исключительно в создании чего-то возвышенного. Тёплое спокойствие дома, увлекательная атмосфера на работе – всё это возникало с маминым появлением.
Где бы ни оказывалась, она украшала жильё самодельными диковинными статуэтками, оригинальными вазочками, подушечками, вышитыми цветными нитками и бисером.
Алла бывала на маминых уроках немецкого, организованных, как театральные представления. А ещё вся школа пела под её аккомпанемент на старинном пианино с канделябрами.
На папе в семье висела техническая часть. Он любил повторять: «Женщина в доме для красоты и уюта. Мужчина же должен брать на себя всё самое тяжёлое, чтобы оно случайно не упало и не придавило красоту».
И вот теперь, когда папы не стало, всё то – тяжёлое – свалилось на маму, такую воздушно-неземную. Но, вопреки ожиданиям, не придавило, а вскрыло задраенные шлюзы подсознания мощным потоком новых возможностей, спрятанных до времени так глубоко, что о них не подозревала даже она сама…
«Успела!» – подумала Алла, взглянув на угловые окна четвёртого этажа, чернеющие пропущенными ячейками на ярком полотне светящейся мозаики.