Если Зоряна была лесным пожаром – ярким, всепоглощающим и очевидным, – то Милава была глубоким лесным омутом. Снаружи – тихая, темная вода, подернутая ряской. Но стоило заглянуть поглубже, и можно было почувствовать холодное течение, скрытые коряги и бездонную глубину, способную затянуть любого, кто неосторожно подойдет слишком близко.
Она была дочерью Еремея, самого богатого бортника в округе. Её красота не била в глаза, как у Зоряны. В ней не было золота спелой пшеницы и лазури летнего неба. Природа одарила её более приглушенными, но не менее чарующими красками. Волосы её были цвета темного лесного ореха, густые и тяжелые, всегда аккуратно уложенные в две тугие косы, что обрамляли её спокойное, немного бледное лицо. Губы не были вызывающе-пухлыми, но их изгиб хранил тень лукавой улыбки. А глаза… Глаза у неё были болотного, зелено-карего цвета, с золотистыми крапинками. В них редко отражались бурные чувства; чаще всего они были внимательными, изучающими, словно она постоянно взвешивала и оценивала всё, что видела.
Но если лицо её было сдержанным, то фигура говорила о другом. Милава была невысокого роста, но сложена на диво ладно. Под скромным, закрытым платьем угадывались мягкие, округлые линии. Не по-деревенски тонкая талия, которую она всегда подчеркивала широким поясом, плавно переходила в полные, женственные бедра, а грудь была не такой вызывающей, как у Зоряны, но высокой и упругой, колыхавшейся при каждом шаге. Она двигалась плавно, без резких движений, как кошка, которая знает цену своей грации и никогда не тратит лишней энергии.
Милава наблюдала. Это было её главным талантом. Пока Зоряна летела на Ратибора, как мотылек на огонь, в надежде либо обжечься, либо погасить пламя, Милава сидела в тени и изучала. Она видела, как Зоряна подходит к кузнице, видела, с каким лицом выходит. Она слышала обрывки мужских разговоров у колодца и тихонько усмехалась в кулак, когда слышала о пари. «Глупцы, – думала она, – они пытаются таранить дубовые ворота лбом, когда нужно всего лишь найти щеколду».
Она наблюдала за Ратибором не один месяц. Видела его за работой, когда ходила мимо по своим делам. Видела, как он рубит дрова у сарая – мощно, ритмично, всем телом отдаваясь делу. Видела, как он возвращается с реки после умывания – с влажными волосами, обнаженным торсом, на котором блестят капли воды, похожие на алмазы. И в отличие от других девок, которые при виде него лишь томно вздыхали, Милава анализировала.
Она видела его силу. Но не она привлекала её в первую очередь. Сильных мужиков в деревне хватало. Её отец, хоть и стар, мог один завалить медведя. Нет, в Ратиборе она видела иное. Она видела его одержимость своим делом. Его стремление к совершенству. Он не просто ковал подковы, он создавал их. Она видела его отстраненность от деревенской суеты, его молчаливую гордость. И понимала: этот мужчина не просто сильный самец. Он – будущий крепкий хозяин. Основа. Камень, на котором можно построить не просто семью, а целое состояние.
Её отец был богат, но стар. Братьев у неё не было. Всё, что Еремей собрал за свою жизнь – пасеки, борти в лесу, запасы меда и воска, – должно было перейти к её будущему мужу. И Милава не собиралась отдавать это наследство какому-нибудь пьянице или лентяю. Ей нужен был лучший. Тот, кто не промотает, а приумножит. Тот, чьи дети будут такими же сильными и умными. И она выбрала Ратибора. Не сердцем, как глупая Лада. Не похотью, как прямолинейная Зоряна. А холодным, ясным умом.
В один из дней она сидела на крыльце своего дома, перебирая сухие травы, и смотрела на кузницу, из трубы которой валил густой дым. Её отец, кряхтя, вышел из дома.
– Опять на кузнеца глядишь, дочка? – пробасил он, прищурив умные, выцветшие глаза. – Что, приглянулся парень?
Милава не смутилась. Она подняла на отца спокойный взгляд.
– Приглянулся, батюшка. А разве плох?
Еремей хмыкнул в бороду, сел рядом на ступеньку.
– Плох? Нет, парень не плох. Рукастый. Сильный. Не пьет, языком попусту не мелет. Хороший корень. Только дикий он. Как лесной яблоко. С виду румяное, а на вкус – кислое, рот вяжет. Зорянка-то, вишь, уже зуб об него обломала.
– Зоряна – дура, – ровным голосом ответила Милава, откладывая пучок зверобоя. – Она пытается это яблоко с ветки силой сорвать. А его не рвать надо. Надо, чтобы оно само в руки упало, когда созреет.
Отец посмотрел на неё с удивлением и гордостью.
– Ишь ты, какая мудрая у меня. И как же ты его созреть заставишь?
– Лаской, батюшка. И хитростью. Мужчины, даже самые сильные, они как дети. Любят, когда их хвалят, когда видят в них то, чего другие не замечают. Зоряна видит в нем только мускулы и упрямство. А я вижу… художника. И хозяина. Надо просто дать ему это понять. Показать ему, что я ценю не то, что снаружи, а то, что внутри. И что я могу быть ему не просто бабой в постели, а помощницей в деле.
Еремей пожевал губами, обдумывая её слова.
– И что же ты удумала?
– Удумала, – Милава загадочно улыбнулась. – У тебя ведь старый медовый нож совсем затупился? И ручка у него треснула.
– Ну, есть такое дело, – согласился отец. – Собирался к Ратибору нести, да все ноги не доходят.
– А я сама схожу, – сказала она. – Только не просто так. Я посижу, посмотрю, как он работает. Спрошу совета. Дам ему почувствовать себя самым умным, самым умелым. Мужчины это любят. Они любят учить. Особенно, когда ученица красивая и смотрит на них с восхищением.
– Хитра ты у меня, дочка. Как лиса, – с уважением проговорил Еремей.
– А без хитрости в нашем мире, батюшка, и гриба в лесу не найдешь, – ответила Милава, поднимаясь. – Надо знать, когда молчать, а когда говорить. Когда просить, а когда требовать. А главное, надо знать, на какую наживку твоя рыба клюет.
Она пошла в дом, чтобы найти старый нож, и её походка была плавной и уверенной. Она не торопилась. Она знала, что её время ещё придет. Она даст Зоряне наиграться в свою страсть, вымотать себя, разозлить Ратибора. А потом, когда поле боя будет свободно, на него выйдет она. Не с огненным мечом, а с шелковой сетью. И она была уверена, что её сеть окажется куда прочнее самой лучшей стали, которую только мог выковать этот угрюмый и такой желанный кузнец.
«Ты будешь моим, Ратибор, – думала она, её зелено-карие глаза потемнели от решимости. – Ты ещё не знаешь этого, но ты уже в моей сети. Просто я ещё не начала её затягивать».