Тупик, где укрылись Анри и Мариэтта, был тесным и сырым, окруженным высокими стенами, что пахли плесенью и старым деревом. Ночь стояла глухая, без ветра, и только далекий лай собак да редкие крики стражи нарушали тишину. Анри прижимал ключ к груди, чувствуя его холод через ткань плаща. Это была их добыча, их надежда – но Пьер оставался за решеткой, и каждая минута делала его спасение сложнее.
Мариэтта прислонилась к стене рядом, ее дыхание все еще было неровным после бега. Она смотрела в темноту, туда, где переулок сливался с тенями, и молчала. Анри заметил, как ее пальцы сжимают край плаща – не от страха, а от напряжения, что копилось в ней с площади Сен-Мишель.
– Мы вернемся за ним, – сказал он тихо, пытаясь убедить и ее, и себя. – У нас есть ключ.
Она повернулась к нему, ее глаза блестели в слабом свете, пробивавшемся из-за угла.
– Ключ – это только начало, Анри. Стража теперь настороже. Они будут ждать нас, или хуже – переведут Пьера туда, где мы его не найдем.
Он кивнул, ощущая тяжесть ее слов. Это была не игра в прятки, как в детстве, а шахматная партия с противником, у которого больше фигур. Но отступить он уже не мог – не после того, как увидел кровь Пьера и не после того, как почувствовал огонь, о котором говорила Мариэтта.
– Тогда что делать? – спросил он. – Клодин, Матье… они ждут нас?
Мариэтта выпрямилась, отряхивая грязь с рук.
– Мы идем к пекарне. Клодин должна знать, что случилось. Если Матье выбрался, он будет там. Нам нужен новый план – быстро.
Они двинулись обратно, держась подальше от главных улиц. Париж в эти часы был городом призраков: пустые мостовые, закрытые ставни, редкие фонари, чей свет тонул в тумане. Анри чувствовал, как ключ оттягивает карман, напоминая о незавершенном деле. Он смотрел на спину Мариэтты, ее уверенные шаги, и думал, откуда в ней столько силы – в этой хрупкой фигуре, что казалась сотканной из чернил и воли.
Пекарня встретила их теплом и запахом хлеба, но внутри было тихо. Клодин сидела у печи, ее рыжие волосы растрепались, а лицо было бледным от усталости. Рядом стоял Матье, его куртка была порвана, а на щеке виднелся свежий синяк. Остальные ушли – или не вернулись.
– Вы живы, – сказала Клодин, вставая. – А Пьер?
– Еще в тюрьме, – ответила Мариэтта, бросив капор на стол. – Но у нас есть ключ от его камеры.
Матье сплюнул на пол, его взгляд был мрачен.
– Они чуть не схватили меня у ворот. Телега сгорела, но стража вызвала подкрепление. Сен-Лазар теперь как крепость.
Анри достал ключ и положил его на стол. Металл звякнул о дерево, и все посмотрели на него – маленький, ржавый, но полный обещаний.
– Мы были внутри, – сказал он. – Дошли до комнаты надзирателя. Но нас заметили. Пришлось бежать.
Клодин взяла ключ, повертела его в руках.
– Это шанс, – сказала она. – Но одной ночью мы не обойдемся. Они будут искать нас – и тебя, Анри. Ты понимаешь, что теперь ты не просто зритель?
Он кивнул, чувствуя, как ее слова врезаются в него. Он больше не был месье де Лормоном, сыном аристократа, живущим за стеклом. Он стал частью чего-то большего – и опасного.
– Я понимаю, – ответил он. – И я не уйду.
Мариэтта посмотрела на него с чем-то похожим на облегчение. Клодин положила ключ обратно на стол и скрестила руки.
– Тогда слушайте. Утром я узнаю, где держат Пьера —, Жиль может пробраться в тюрьму как уборщик. Если его перевели, мы найдем его. Но нам нужно больше людей – и оружие. Анри, у тебя есть связи. Можешь достать хоть что-то?
Он задумался. Его мир – Версаль, салоны, герцоги – был далеко, но там остались люди, которых он знал. Оружейники, лакеи, даже шевалье де Монфор, чьи насмешки скрывали острый ум. Это был риск, но другого пути не было.
– Я попробую, – сказал он. – У меня есть знакомый в гвардии. Он может знать, где взять мушкеты.
Матье фыркнул, но Клодин кивнула.
– Хорошо. Мариэтта, ты с ним. Держитесь тихо, никаких площадей. Встретимся здесь завтра ночью.
Они разошлись, оставив Анри и Мариэтту у печи. Она взяла ключ и спрятала его в карман.
– Ты правда готов просить помощи у своих? – спросила она, глядя ему в глаза.
– Если это спасет Пьера, – ответил он. – И нас.
Она кивнула, и они вышли в ночь, где шаги их звучали как эхо будущего.