Ночь после ужина у герцога де Лароша была беспокойной. Анри вернулся в свой особняк, но сон не шел к нему – он лежал, глядя в темноту, слушая, как тикают часы на камине. Зеркала гостиной Версаля, голоса Пьера и Клодин, стихи Мариэтты – все это кружилось в его голове, как вихрь, который он не мог остановить. К утру он принял решение: больше нет смысла сидеть между двух миров. Он должен выбрать.
Когда первые лучи солнца пробились сквозь шторы, Анри надел тот же простой плащ и отправился в Латинский квартал. Париж просыпался медленно: улицы были пусты, лишь дворники сметали грязь да кошки крались вдоль стен. Он постучал в знакомую зеленую дверь, и Мариэтта открыла, ее лицо осветилось удивлением.
– Вы рано, – сказала она, отступая, чтобы впустить его. На ней была ночная рубашка, поверх которой наброшен старый платок, а волосы спадали на плечи темной волной. В комнате пахло свежими чернилами и дымом от вчерашней свечи.
– Я не мог ждать, – ответил он, входя. – После вчерашнего ужина… я больше не могу притворяться.
Мариэтта посмотрела на него внимательно, ее карие глаза будто читали его мысли.
– Притворяться? – переспросила она, садясь за стол. – Или прятаться?
Он опустился на стул напротив, чувствуя, как слова рвутся наружу.
– И то, и другое, – признался он. – Я был у герцога. Ел их фазанов, слушал их тосты за короля, но все, о чем я мог думать, – это вы, Пьер, Клодин. Ваш мир стал моим, Мариэтта, и я не знаю, как вернуться назад.
Она молчала, перебирая перья на столе. Потом встала, подошла к полке и достала тонкую тетрадь, перевязанную веревкой.
– Это мои записи, – сказала она, протягивая ему. – О том, что происходит. О людях, которых вы видели в таверне. Если вы хотите быть с нами, начните с этого.
Анри взял тетрадь, открыл ее. Страницы были испещрены ее почерком – стихи, заметки, наброски речей. Одна строчка привлекла его внимание: «Пламя спит под пеплом лет, но стоит дунуть – и его нет». Он поднял взгляд.
– Это о революции? – спросил он.
– Это о нас, – ответила она. – О том, что внутри. Вы чувствуете это, Анри? Этот огонь?
Он кивнул, ощущая, как что-то теплое и тревожное разгорается в груди. Это был не страх, а предвкушение – как перед прыжком в неизвестность.
– Я хочу пойти дальше, – сказал он. – Не просто слушать, но действовать. Скажите, что мне делать.
Мариэтта улыбнулась – впервые за утро искренне, без тени насмешки.
– Тогда приходите сегодня ночью. В «Красном петухе» будет собрание. Пьер и Клодин планируют что-то большое. Они не доверяют вам полностью, но я попрошу за вас.
Анри встал, чувствуя, как решимость крепнет в нем, как корни дерева в земле.
– Я буду там, – сказал он. – И… спасибо, Мариэтта.
Она проводила его до двери, и когда он шагнул на улицу, обернулся. Ее силуэт в проеме, освещенный утренним светом, казался ему символом – не просто женщины, но надежды, что он искал.
День прошел в ожидании. Анри вернулся домой, но не мог усидеть на месте – он ходил из комнаты в комнату, перебирал книги, смотрел в окно. Париж за стеклом был тем же, но теперь он видел в нем не только красоту, но и трещины – нищету, гнев, жажду перемен. К вечеру он снова надел плащ и отправился в таверну, сердце его билось в ритме шагов.