Регулярно в балетоманской тусовке появлялись молодые люди, стремящиеся в неё влиться. Мажористые детки влиятельных родителей ими же и отправлялись облагораживаться балетом, и это вполне объяснимо: балетоманы составляли самую богемную прослойку советского общества, а плотность интеллигентов в их среде была на порядок выше, чем в среднем по стране победившего пролетариата. И хотя клуб этот всегда оставался предельно закрытым, сына секретаря райкома откровенно послать невозможно – начнутся проблемы по партийной линии…
Случалось, что и не раз за сезон такие появлялись, а имя всем этим мажорам было одно – Хлыщ! И, не имея возможности прямо отшить, таких выживали другим способом – говорили им глупости с очень умными лицами, плотно нашпиговывая речь непонятными балетными терминами. А когда те, возомнив, что что-то в балете понимают, пытались повторять такую околесицу – их высмеивали прилюдно. Максимум несколько месяцев хлыщи это терпели, потом самооценка падала ниже плинтуса, и молодые люди предпочитали слиться сами и тихо. Но попадались и совсем упёртые!
Один из таких мозолил глаза Кабриолеву весь сезон и надоел ему страшно. И как назло, внешне он был очень даже ничего – высокий, красивый, по западной моде одетый, с зализанной причёской и неизменной розочкой в петличке. Хлыщ этот всегда приятно благоухал, говорил комплименты и радостно улыбался, от чего пользовался особым покровительством женской половины тусовки, и расцветал ещё противнее. Вольдемар Альбертович бессильно бесился, но придумал-таки на него управу!
Пустил он слух, что он того, мальчиков любит… И путём мощных махинаций подстроил так, что его наедине со «штатным» геем театра застукали. Сомнений быть не могло, и женщины от него отвернулись. Оставшись же один, протянул он недолго, да и слухи дальше поползли. И папа быстренько его отправил в посольство, в какую-то африканскую страну, помогать им там социализм строить. Ни про балет, ни про геев там и слыхать не слыхивали…