Про суровое военное акушерство.
Родильный дом Военно-Медицинской академии
города на Неве дал мне многое.
Опыт, благодаря которому мне, наверное,
уже мало что может быть страшно…
Настоящих друзей, которых я надеюсь
никогда не потерять в будничной суете дней.
Несколько серьезных проблем со здоровьем,
которые теперь навсегда со мной.
Это была любовь с первого взгляда, с уклоном в абьюз:
ты понимаешь, что эти отношения тебя убивают,
но вырваться из них не можешь (не хочешь?)
Я рада, что была там. И рада, что ушла.
Забыть это невозможно:
до сих пор, проходя мимо здания Клиники,
я ловлю себя на приступе болезненной смеси
любви и ненависти одновременно.
Рассказ об Академии-это своего рода памятник
тому времени и тем людям.
*******
Военно-Медицинская Академия-место специфическое, на прочие стационары совсем не похожее.
Она, конечно, «медицинская», но слово «военная» я бы подчеркнула раза два.
В свое время из этих стен выходили действительно достойные и даже уникальные специалисты, но к сожалению-акцент на «военное» все больше побеждает «медицинское».
Пришла я туда достаточно случайно, представляя интересы одного из центров подготовки к родам, где на тот момент работала, с целью благотворительной и в общем-то, разовой: прочитать лекцию будущим мамам.
Как раз тогда руководство клиники акушерства вдруг осознало, что открытость миру может приносить деньги и решило провести серию дней открытых дверей с целью привлечения желающих рожать у них по контракту.
А вот как именно эти дни проводить-они не знали, поэтому пригласили нас. Мы же в своем клубе подобные мероприятия устраивали регулярно, а побывать в столь закрытом до этого месте было очень любопытно, и мы согласились.
Походив по старинным коридорам и мраморным лестницам, я прониклась трепетом и уважением к легендарному роддому и больше даже для поддержания разговора с моим сопровождающим спросила: наверное, к вам очень сложно устроиться?
А мне неожиданно ответили: а присылайте резюме!
Почему бы и нет? – подумала я. Может, это судьба?
И прислала. Это только потом я узнала, что все это делается совсем иначе и, что называется, «с другого конца». И люди проходят сто тысяч проверок и собеседований, оценок и сборов информации о них прежде, чем доходят до отдела кадров. И оказывается, устройство на работу в академию-это целый квест продолжительностью около трех месяцев. Я же всего этого не знала и подозреваю-нечаянно миновала добрую половину препятствий, потому что уже через месяц, в декабре, держала в руках синенькое удостоверение с фотографией и печатью и пришла получать форму.
Кафедра клиники акушерства и гинекологии находилась в живописном месте недалеко от Литейного моста, в довольно старом здании, периодически и бессистемно переживающем ремонт.
Первое открытие изнутри, как сотрудник, я сделала сразу же: заблудиться здесь ничего не стоит и отыскать дорогу к нужному подразделению способны лишь самые мотивированные.
Никаких тебе вывесок или указателей, потому что-а зачем?
Сотрудники и так все знают, а посторонние здесь не ходят! Редкие же сохранившиеся надписи на кабинетах или дверях отделений чаще всего уже не соответствовали действительности, потому что в последние годы все отделения Клиники пребывали в состоянии перманентной миграции.
От этих точечных апгрейдов что-то действительно становилось лучше, а что-то становилось странно и нелепо.
Например, родильное отделение теперь могло похвастаться индивидуальными родзалами в роскошном розовом и голубом кафеле, с фитболами и кроватями-трансформерами. Но при этом операционная внезапно оказалась этажом выше, и чтобы попасть в нее из родильного-нужно было доехать с каталкой до лифта (преодолев два коридора), а потом еще дождаться этого лифта.
А лифт, в свою очередь, весело возил всех желающих на все этажи и по самым разным поводам, и ожидание его порой несколько затягивалось (сейчас, прочитав это, все хоть немного знающие экстренную медицину люди наверняка вздрогнули-и правильно сделали. Так быть не может и не должно, но-увы, было).
Кроме родильного отделения и операционных с реанимацией в клинике имелось дородовое и целых два послеродовых отделения, отделение новорожденных, гинекология, кабинет УЗИ, лаборатория и буфет.
Все они (за одним исключением) были более или менее приведены в порядок и хоть коллеги то и дело в голос страдали от той или иной неустроенности, положа руку на сердце-их положение можно было считать вполне приемлемым.
Изначально я попала как раз на одно из послеродовых, и действительно смогла оценить все изнутри.
И хоть и были там некоторые странности и нюансы, но рабочие места вполне позволяли на них работать, а места для отдыха-почти комфортно отдыхать.
Старожилы озвучивали порой легенды про некое прекрасное «раньше», но так как сравнить мне было не с чем-я просто принимала текущую реальность, как данность.
Но однажды кто-то сверху, ответственный за мою текущую реальность решил, что пора бы встряхнуть болото моего принятия.
А когда встряска улеглась, я внезапно обнаружила себя акушеркой дородового отделения.
По совокупности бытовой разрухи дородовое отделение било все рекорды.
Впрочем, это имело и свои преимущества: комиссии к нам старались не водить, было неловко. Однако, на этом преимущества заканчивались.
Когда я попала туда и впервые вошла в акушерскую-честно, растерялась.
А первая мысль была о том, что придется как-то полюбить высокие гробы. Иных ассоциаций данное помещение вызвать и не могло, вы только представьте: комнатушка размером примерно 2х3, не имеющая окон, зато имеющая бесконечно высокий потолок старого здания, серо-синие стены и темно-коричневую кушетку, упирающуюся в раковину. Еще было некое подобие стола, точнее-просто прибитый к стене кусок столешницы, покрытый куском синей же клеенки, стул и шкаф для личных вещей персонала. Шкаф стоял прямо в проходе и создавал активное препятствие на пути к кушетке всем тем, кто весил больше 50 кг. Зато он хоть немного защищал от любопытных глаз из коридора и за его надежной деревянной спиной можно было немного подремать (спать было строго запрещено по инструкции, хотя и нереально, исходя из физиологии). Рассказывали, что одна из коллег, обладающая ростом чуть выше среднего, спала ногами в раковине-иначе просто не помещалась на кушетке.
Это меня как раз не смутило-при росте в 150 см лично я могла бы спать хоть в тумбочке, но роскошный синий цвет интерьера в сочетании с площадью помещения наводили на мысли о депрессии. Забегая вперед, отмечу: стены остались какими и были, а вот клеенку на столе с моей подачи мы вскоре заменили на нежно-розовую и воочию смогли убедиться в силе колористики.
Само отделение представляло собой примерно километр мрачного коридора с деревянным полом, вытертым до дыр. Белые квадратики еще советской плитки на стенах держались исключительно на воинской дисциплине и личной ответственности персонала, который мыл ее очень бережно, почти не дыша-при неосторожном прикосновении к ней она просто осыпалась на голову, после чего бережно собиралась и подклеивалась обратно. Иногда такой квадратик разбивался вдребезги и тогда прорехи подклеивали чем было, зачастую приносимыми из дома остатками ремонта, и в результате стены становились воплощением мозаичного искусства в авангардном стиле.
Огромная (предмет неизменной зависти отделения гинекологии!) процедурная, она же-смотровая.
Десять палат, пост акушерки, клизменная, душевая и туалет.
В процедурном кабинете царила Ольга Владимировна.
Суровый внешний вид этой женщины не позволял сходу разглядеть ее веселый нрав и доброе сердце, которые она демонстрировала только спустя время и только в том случае, если проникалась к новому знакомому симпатией. Всем же прочим доставался фасад.
Ольга Владимировна одним взглядом держала в почтительном страхе весь разношерстный коллектив, от санитарок до врачей, и даже Начальник никогда не повышал на нее голоса и ценил вслух. Сей факт, учитывая своеобразную личность самого Начальника, был чудом и лишний раз подтверждал ценность Ольги Владимировны для Академии.
Врачи в отделении были всякие.
Например, чудесная Анна А. сочетала в себе светлую голову, золотые руки, высокую организованность и легкий характер. Редкое исключение. А прочие…
Чьи-то золотые руки дополнялись профессиональной безалаберностью или просто человеческой ленью и вредностью.
Чей-то легкий и веселый характер комплектовался руками из места, из которого обычно растут у людей ноги.
Врачи приходили на наше отделение или уходили с него на другие по причине личных или служебных обстоятельств, но вот одна легендарная личность, к сожалению, задержалась надолго.
Сотрудники других отделений вслух сочувствовали нам по этому поводу, а про себя радовались, что эта участь постигла, к счастью, не их.
Это была колоритная женщина средних лет, когда-то даже красивая, но с годами утратившая фигуру, лоск и, к сожалению-здоровую связь с реальностью. Справедливости ради-врачом она была неплохим, просто категорически не на своем месте. Ей бы сидеть на кафедре, попивать чай с конфетами, да вникать дотошно в какую-нибудь узкоспециализированную проблему-цены бы ей не было! Но вот работать с людьми, да еще и в экстренной медицине, ей категорически не следовало.
В Академии она работала всю свою жизнь.
Семьи не создала и личной жизни не имела, а потому жадно впитывала в себя все подробности личной жизни окружающих. Ее ранимая душа нуждалась в романтике, и она погружалась в дебри чужих жизней, как в захватывающие турецкие сериалы.
Кто с кем живет? Кто от кого ушел? А к кому? Кто чем болеет, кто что ест, кто как одевается?
Что сделал тот-то и тогда-то, и что ему за это было?
Наша Марта знала все. А что не знала-домысливала, и порой сами герои событий удивлялись новым подробностям своей биографии. Тот самый случай, когда «сколько о себе не рассказывай, а за спиной расскажут интереснее».
К работе Марта относилась философски: просто принимала как данность тот факт, что работа никуда не денется.
А потому выполнять ее совершенно не спешила.
Хороший ее день начинался с бесконечного чаепития после конференции, порции свежих сплетен и попытки обсуждения отсутствующих коллег с присутствующими. Плохой-с необходимости что-то немедленно решать, а ужасный-с необходимости что-то немедленно решать и плюс еще что-то делать руками.
Утренние обходы могли происходить после обеда, листы назначений писались в лучшем случае к вечеру, а медицинская документация регулярно терялась в течении дня.
Процедурная медсестра и постовые акушерки, нуждавшиеся в листах назначений для выполнения своих обязанностей, приходили от этого в ярость.
Обстановка по этому поводу порой накалялась до предела, а потом кто-нибудь наконец срывался и за плотно закрытыми дверями процедурного кабинета нецензурно, но искренне доносил до доктора Марты все накопившиеся претензии. После этого она на некоторое время обижалась и ни с кем не разговаривала, а так как именно разговоры отнимали львиную долю ее рабочего времени-неожиданно начинала трудиться продуктивно и даже все успевала вовремя. И очень этим обстоятельством гордая, молча уходила домой. К нашему удовольствию:)
Тетрис эпидемиолога.
Как в любом крупном и уважающем себя медицинском учреждении, в Клинике Акушерства был эпидемиолог.
Точнее, была. Красивая молодая женщина, очень современная и не слишком вредная, но должностная инструкция велела ей донимать нас по самым непопулярным позициям: журналы регистрации уборок, техники разведения дез.средств и прочие смывы с поверхностей. Надо сказать, что на ниве дезинфекции и стерилизации все и без того старались-в первую очередь, это защищало нас же самих. Но вот ведение соответствующей документации было вечной головной болью, потому что ни разу не помню, чтобы написанное в ней соответствовало действительности.
Например, «современные технологии обработки помещений», гордо заявленные на сайте Клиники, в реале были представлены одной несовременной бабой Валей с ведром хлорки.
Нет, разумеется -санитарок было несколько.
Но баба Валя была, пожалуй, ярче всех.
Да, в отчетных журналах про уборку были заявлены современные дезинфицирующие средства. Да, иногда они даже имелись в наличии. Но убирать нужно было ежедневно и не раз, а снабжение в армии имело мало общего с реальными потребностями личного состава.
Так что разноцветные средства в красивых пластиковых канистрах мы видели, но нерегулярно. Зато хлорные таблетки , как и хозяйственное мыло, на складах были в изобилии и щедро выдавались по любому запросу. Санитарки вздыхали и морщились, но только не баба Валя. Будучи женщиной старой закалки, в универсальную силу хлорки баба Валя верила безоговорочно, и никакие аргументы в каких-то там инструкциях не могли убедить ее в том, что такое чудесное средство может с чем-то там не справиться. Ха! Просто нужно взять побольше.
А инструкции…да баловство это все и для галочки.
В силу почтенного возраста баба Валя была подслеповата, а потому хлорные таблетки в ведро с водой она сыпала «на глазок», но щедро. Неизвестно, какие вирусы и бактерии мог убить полученный раствор, но вот то, что нас он добивал нещадно-это факт. Баба Валя, закаленная жизнью в частном доме (для уборки в котором тоже отсыпала себе таблеточек), играючи перемещала тяжелое ведро по отделению и мыла из него все, что видела: полы, стены, кровати, тумбочки и сантехнику. После генеральной уборки палат мы вынужденно открывали в них окна даже в лютые морозы. А вот с поста деваться было некуда и выходя после смены на улицу, дышать полной грудью я начинала ближе к метро, а чувствовать запахи-только ближе к дому.
А еще баба Валя удивительно вкусно солила огурцы и желая сделать приятное «своим девочкам», возила их нам трехлитровыми банками в пригородной электричке.
К счастью, в рецептуру засолки хлорка не входила.
Когда весь мир накрыла пандемия, баба Валя растерялась только в первый момент. А во второй…достала хлорку.
И очень переживала, когда очередное распоряжение правительства заставило ее временно сидеть дома, как категорию «65+». Потому что «кто же будет тут у вас все мыть»?!
Мыть конечно было кому. Баба Валя, повторюсь, была не единственной санитаркой. Но однозначно-самой колоритной и скучали мы по ней очень искренне.
А пандемия тем временем вносила свои коррективы в нашу жизнь.
Эпидемиолог, осознав всю новую реальность и роль в ней именно эпидемиологов, вдохновенно принялась строчить всевозможные инструкции.
Инструкции добавили нам журналов и заморочек, но никак не добавили безопасности, потому что весь мир в тот момент стоял на ушах и как именно обеспечить эту безопасность, не знал тогда никто. Но высокое начальство требовало отчета о предпринятых мерах, в связи с чем возникла уникальная в своем роде система маршрутизации пациенток на период пандемии в рамках одного отделения. Идея заключалась в том, что обследованных на грозный вирус женщин следовало разделять с необследованными, для чего предписывалось их размещать по разным палатам, в разных концах коридора.
И мера в целом была бы разумной, если бы не одно «но»– единственный на всем отделении туалет, ровно посередине.
Душ и смотровая тоже были в единичном экземпляре, но в сравнении с проблемой туалета это уже были мелочи.
Запретить женщинам мыться теоретически было можно, но неразумно.
Смотреть необследованных женщин прямо в палате тоже было можно, но неудобно.
Запретить же пользоваться туалетом было нереально в принципе и это сводило на нет всю затею.
Но на то оно и креативное мышление специалиста!
И вот на дверях туалета дородового отделения появилось расписание, согласно которому пациентки и должны были отныне его посещать.
Четко, по-военному, было рассчитано не только время посещения, но и продолжительность пребывания женщины в кабинке.
Сначала, разумеется, шли «чистые» палаты.
Затем-потенциально зараженные.
Кто не уложился…не повезло.
Потому что затем шла уборка.
А следить за четкостью выполнения инструкции, разумеется, должны были акушерки.
С записью в соответствующем журнале, а как же! Представьте себе недоумение на лицах взрослых женщин, которых будили в семь утра «на горшок». А на обратном пути в палату спрашивали, успешно ли удалось сходить, потому что следующие три часа туда будет нельзя.
Сие нововведение, к счастью, продержалось недолго.
Но успело войти в историю под названием «тетрис эпидемиолога».