Будни травматологии.
В перечне манипуляций, обязательных к изучению на сестринской практике первого курса, были: инъекции всех видов, включая постановку капельниц, перевязки всех мастей, клизмы и мочевые катетеры, ну и мелочи вроде покормить и переодеть лежачего пациента, давление и градусники.
Все вышеперечисленное травматологическое отделение предоставляло нам с лихвой, но ведь хотелось больше!
Например, мечтой было просто попасть в операционную. Постоять, посмотреть издалека.
А уж если операционная сестра разрешит помыться и постоять на операции рядом с ней, то это почти что выход в открытый космос! Причастность к избранным!
Разумеется, были и другие желания, поскромнее. Поработать в процедурном кабинете без присмотра. Ассистировать в смотровой. Помочь в гипсовой.
И конечно же – приемник.
Это теперь приемное отделение стационара почему-то считается чуть ли не ссылкой для самых бестолковых.
А я не считала так никогда и не считаю теперь.
Ведь кто видит поступающего пациента первым?
Привезла ли его бригада «скорой» или это «самотек», кому первому будут адресованы все жалобы, объяснения, вопросы родственников, истерики, а зачастую-неадекватное поведение и даже угрозы?
Медсестре приемного отделения.
Кто должен разобраться: в порядке ли документы,
по профилю ли обращение, нужна ли экстренная помощь (и если нужна, то немедленно ее оказать!), кого из врачей вызвать на осмотр? Она же. Медсестра приемного.
И именно от ее опыта, профессионализма, скорости реакции и логики зависит все то, что будет дальше.
Так разве может там работать новичок или просто бестолочь?
Это уже потом, наверху, на профильном отделении, врачи будут совершать чудеса: обследовать, оперировать, наблюдать. И там у них для этого целая команда.
А вот тут, внизу, в «приемнике»– одна медсестра.
Которая любую неожиданность встречает первой.
Вот поэтому нам троим очень хотелось поработать в приемном.
Это же почти что спецназ….
Забегая вперед, отмечу – мечты наши сбылись почти что все.
Но для начала мне бы хотелось немного рассказать об отделении и сотрудниках, так сказать, проникнуться атмосферой.
Медсестры. Конечно, их было несколько.
Но ярко запомнилась только Светлана.
Это была совсем молодая девочка, немногим старше нас самих, но умела она, мне кажется, вообще все.
Попасть в вену бабушке или наркоману, когда «вен нет», даже по мнению анестезиологов? Запросто.
Успокоить буйного алкоголика весом в центнер?
Уже через пять минут дядя мирно устраивается на койке и обещает вести себя хорошо.
Отвезти одной среди ночи труп в морг? (шесть коридоров и два лифта). Ну…если некому помочь…могу и одна.
Работала Светлана сутки через двое, потому что персонала вечно не хватало. Каждую смену, помимо выполнения различных назначений врачей, уколов, капельниц и таблеток, она заполняла горы журналов, мыла и переодевала лежачих бабушек, «крутила» стерилизацию, а порой и убирала туалеты (санитарок чаще всего просто не существовало).
Но, несмотря на все это, совершенно спокойно, терпеливо и виртуозно учила нас всему.
Именно в ее смены мы и стали выходить на сутки, иногда просто по очереди, а иногда- парами.
Когда Света поняла, что уже хоть что-то мы умеем, а главное-хотим делать, то охотно нам это поручала, что исключительно вдохновляло нас и немного позволяло передохнуть ей самой.
Особенно нам нравились ночи.
Мы оставались в отделении «за старших» и это для нас было очень серьезной ответственностью.
Сделать дежурный укол или принять поступающего мы могли и сами, а уж если что посложнее- разумеется, будили и ее.
Врачи. Врачей тоже было несколько, но ярко запомнился только Борис Игоревич.
Очень худой, очень серьезный, всегда занятой и со слов медсестер -очень талантливый.
Борис Игоревич, кажется, вообще жил на работе.
Если он не оперировал, то писал истории.
Или работал в смотровой. Или в гипсовой.
Иногда, проходя мимо открытой двери комнаты отдыха персонала, он ласково смотрел в сторону дивана и его усталые голубые глаза становились на какой-то момент ярче, но….он почти всегда шел мимо-его ждали пациенты.
Мы наблюдали за его работой со стороны, не решаясь задавать ему уточняющих вопросов.
Лично мне он казался почти что небожителем, и я просто не могла перешагнуть этот свой комплекс. Одно дело, приставать с вопросами к преподавателям или медсестрам! А тут -целый Доктор! Фетиса разделяла это мое отношение. Она была в своей семье первой, кто пошел в эту область и для нее медицина вообще была чем-то вроде магии, а все без исключения врачи-существами высшего порядка. Женька же по складу характера была человеком скромным и приставать к кому-либо по своей инициативе не могла в принципе.
Именно поэтому нам с одной стороны очень-очень хотелось знать ВСЕ на свете, а с другой -откровенно лезть под руки именно докторам мы ужасно стеснялись. Пропасть казалась нам непреодолимой.
Но однажды все изменилось.
Стояла глубокая ночь. Мы с Фетисой были на сутках. Днем была всякая рутина вроде капельниц и уколов, а вот интересного ничего и не было. Сутки были «дежурными», но почему-то в ту ночь никто в городе травм не получал и в отделении была тишина.
Персонал, пользуясь случаем, отправился отдохнуть.
Мы сидели на посту и тихонько болтали.
Звонок местного телефона раздался внезапно и резко. Звонили из приемного, просили подойти дежурного травматолога.
УХХХ! Значит, кто-то все же поступает!
Конечно, было очень жаль (и немного страшновато) будить Бориса Игоревича, но ведь вызов есть вызов. Разбудив, раз такое дело, заодно и Свету, мы пошли за доктором.
Борис Игоревич открыл глаза. Выслушал нас молча.
Молча же сел. Выразительно посмотрел на нас, и мы наконец сообразили, что стоит деликатно выйти за дверь и подождать его снаружи. Через минуту он появился: сосредоточенный и серьезный, как всегда-будто бы и не спал до этого, и быстро пошел в сторону лестницы.
«А с Вами можно?»-рискнула я спросить в удаляющуюся спину. Возможно, он даже не расслышал.
Но нам показалось-кивнул. Мы бросились догонять.
В приемном отделении тогда было несколько боксов, большой общий зал с множеством каталок и один общий пост.
Именно на посту врачи «скорой» вяло переругивались с дежурной медсестрой по каким-то бумажным вопросам, ну а привезенный ими больной ожидал осмотра в одном из боксов. Туда и пошел наш доктор, ну а мы остались снаружи-мест для зрителей в крохотном помещении предусмотрено не было. Чтобы хоть немного понять, в чем же дело, мы прицепились с вопросами к молодому санитару.
Парень охотно поделился: да мужик лет сорока, нетрезвый, конечно … со слов -упал на улице. Но скорее всего, после драки. Вроде сломаны ребра, ссадины, ушибы. Вот сейчас на рентген, наверное, повезу…
Санитар неспешно подогнал к боксу гремящую каталку.
Борис Игоревич писал направление рентгенологам.
Мужик стонал и матерился. «Скорая» уехала.
Медсестра раскладывала документы.
И только мы болтались без дела, напряженно ожидая развязки.
И вскоре она наступила: пациента привезли назад, а вместе с ним принесли и готовые снимки. Глянув на них, наш доктор бросился к телефону настолько стремительно, что мы уж было подумали-все, как минимум-реанимация…
Но спустя минуту с каталки раздался сочный храп и стало ясно, что с пациентом как раз все прекрасно, а дело видимо в чем-то другом…
И тут сонную тишину спокойного в ту ночь приемного нарушил счастливейший голос нашего доктора, возбужденно кричащего кому-то в трубку:
–ТРИ! У него сломано ТРИ ребра, ребята!
И еще- болит живот!
Он не наш, он- ваш!
ХИ-РУР-ГИ-ЧЕС-КИЙ!
Мы переглянулись. Наш блок был сломан.
Врач-он вовсе не небожитель.
Он живой, он коллега, он-человек.
И на следующее утро мы, уже не стесняясь, попросились на операцию.
Про то, как вчерашние студентки
вырастают в акушерок.
Разумеется, не сразу.
Были и страхи, что не справлюсь, и дрожь в руках, и нервные срывы от гиперответсвенности, и слезы.
И если дрожь в руках со временем прошла, то остальное нет-нет, да и вернется.
И возвращаясь-заставляет постоянно чему-нибудь учиться, наблюдать и делать выводы, помня, что двух абсолютно одинаковых случаев не бывает. Всегда есть место сюрпризу, и к сожалению-не всегда приятному.
И сохраняя внешнее спокойствие, обязательно-транслируя его пациенту, ты все равно никогда не расслабляешься: Провидение (а может-и дух самого Гиппократа) жестоко карает тех, кто слишком уверен в себе и в своих навыках.
Самый лучший врач-это тот, что умеет убедить пациента в том, что он-Бог.
Самый худший- тот, кто действительно сам так и думает.
Моя самостоятельная работа началась с того, что…к самостоятельной работе меня не допустили:)
Точнее, допустили, но-под присмотром.
Одна из тех акушерок, на сутки к которым я бегала весь третий курс, так прямо мне и сказала: плевать мне на твои оценки в колледже. Вот пока ты МНЕ лично акушерство не сдашь-к женщине не подойдешь.
Ну я и сдавала, конечно. И надо сказать, что требования на этом экзамене были куда выше, чем у наших преподавателей.
Например, мне задавали так называемые «клинические задачи»-то есть, описывали какую-то живую практическую ситуацию из своего опыта, и я должна была быстро сообразить, что в таком случае следует делать.
Если я соображала недостаточно быстро, то мне могли сказать с сожалением: «все, твоя пациентка умерла».
Или : «давным-давно, когда еще мы были сперматозоидами…» – эта фраза означала то, что я начала ответ слишком издалека и с ненужными подробностями. Учись думать быстро и говорить содержательно, но кратко.
Я очень старалась не ударить в грязь лицом, все свободное время проводя за чтением учебников, брошюр и пособий, которые удавалось достать (интернета тогда еще не было) и с каждым разом отвечать на вопросы у меня получалось все лучше и лучше.
Практические навыки тоже постепенно осваивались.
Как-то, помню, выдался очень непростой день: несколько плановых операций, между ними-роды. А персонала в тот день не хватало: кто-то заболел, подмену найти не удалось, и работали в урезанном составе. В результате акушерок было вместо двух с половиной (за целую меня считать было объективно еще рано)-всего полторы: я и Ирина. Днем была, правда, еще операционная медсестра и это спасло положение в плане кесаревых-стояла на всех операциях она. Часть из них была по плану, плюс кого-то пришлось взять экстренно, так что бригаде досталось по полной.
Ирина принимала роды, тоже в авральном режиме- несколько подряд, и далеко не все простые.
Я же бегала на подхвате туда, где нужны были вторые руки.
Наконец, к девяти вечера операционная, работавшая по идее, до четырех, без сил уползла к выходу, а мы с Ириной остались.
К этому времени основная суета, к счастью, улеглась и мы сидели в нашем буфете (импровизированная комната отдыха персонала), устало вытянув ноги.
Даже разговаривать сил и желания не было.
Родилка была пуста.
И в наших душах расцветала робкая надежда на сон хотя бы пару часиков, а лучше бы-так и вообще до утра.
Но тут позвонили с дородового.
У завтрашнего «планового кесарева» отошли воды, что автоматически делало «плановое завтрашнее» кесарево -«экстренным сегодняшним».
Ирина тяжко вздохнула и предложила мне пойти в операционную с ней: во-первых, и такая практика мне тоже была полезна, а во-вторых, две уставшие головы все же лучше, чем одна. Подстрахуем друг друга.
Мы помылись, оделись и заняли свои места у столика с инструментами.
Надо сказать, что докторов в той смене тоже не хватало. Уже не помню, почему-но факт: с нами на операцию пришли как раз те, которые целый день в операционной уже простояли.
Я совершенно не помню, кто был ассистентом и почему его участие было столь невыразительным-возможно, тоже сильно устал. Или может, что-то еще. А вот кто был оперирующим-запомнила прекрасно.
Тогда во многих родильных домах работали врачи по обмену, из самых разных стран. Нам достался доктор из Ливана по имени Фади.
Красивый смуглый мужчина, огромного роста, с руками-лапами, в которых игрушечно/миниатюрно смотрелся любой инструмент. Говорил доктор на нескольких языках, включая русский. Не сказать, чтобы знал он русский язык в совершенстве, но понять его было возможно.
А тут -то ли сказалась усталость, то ли-на солнце были магнитные бури, то ли- луна была не в том гороскопе.
Но именно в тот самый вечер русский язык он забыл почему-то напрочь.
Однако, переживать по этому поводу было некогда, надо было начинать работать. Пациентку усыпили, и началась операция.
Кесарево сечение (как и все другие операции) имеет определенный, общий для всех, порядок действий.
Но в каких-то нюансах каждый врач все равно предпочитает делать операцию по-своему.
Это как на кухне: есть общие для всех правила (например-макароны в кипяток, и никак иначе), а есть-фишки каждого повара- сколько соли, какие специи, как именно овощи обжарить и так далее.
Вот и здесь также-каждый доктор в операционной имеет свои «фишки». И либо ты их просто знаешь, работая с ним не в первый раз. Либо он их тебе озвучивает-что ему в каком порядке подавать, например.
Здесь же, напоминаю, доктор русский язык внезапно забыл. Правда, для коммуникации оставались другие известные ему языки – но их, для разнообразия, не знали мы с Ириной.
А потому операция шла в тишине.
Очень, кстати, успокаивает. Заодно и экономия сил чисто на практические действия.
Выглядело это так: наш доктор просто молча протягивал руку в нашу сторону. Мы секунду раздумывали: что бы ему такое сейчас дать? А потом давали тот инструмент, который, по идее, соответствовал этапу операции.
Доктор молча брал подаваемое, смотрел-узнавал, и работал. И также молча мы подавали ему что-то следующее.
Операция, надо сказать, прошла блестяще.
А русский язык он вспомнил чуть позже.
Как только выспался.
Вот так день за днем, неделя за неделей, каждое следующее дежурство я все больше погружалась в практическое акушерство.
Внимательно и с интересом наблюдая за старшими коллегами, я постепенно обретала нужные знания, навыки, скорость реакции и умение логически мыслить в нестандартных ситуациях.
Пока наконец однажды не услышала заветное:
пациентка М., первый родзал.
Иди, знакомься, веди.
Это твоя женщина.
Мои первые роды! Меня допустили!
Пациентка М. была юной армяночкой, рожающей своего первого сына.
Женщина без проблем и патологий, чья родовая деятельность шла, как по учебнику, а анатомические данные позволяли с высокой вероятностью предположить, что именно так все и будет идти дальше.
Я быстро нашла с ней общий язык: мы были ровесницы, и девочка была такая вся мягкая, позитивная, доброжелательная и настроенная на контакт.
Она охотно слушала все мои рекомендации, давала обратную связь по своим ощущениям, в промежутках между схватками мы шутили, а ближе к потугам-уже обнимались. Я делала ей массаж поясницы, а она покачивалась в такт дыханию, положив мне голову на плечо.
А через некоторое время я благополучно приняла на свет ее сына, горластого армянского мальчишку по имени Георгий.
Старшие товарищи по смене, разумеется, все контролировали, но не вмешивались-я справлялась.
Ну а раз справилась-то теперь иди и сообщай родственникам, сказали мне они.
Тогда мобильники были только у определенных слоев населения, и сами порадовать новостями близких роженицы, как правило, не могли.
Зато ожидать известий в холле родильного дома было пока что принято.
Обычно мы просто дважды в сутки звонили в справочное и сообщали информацию о родивших.
Но иногда, когда мы знали, что родственники ждут внизу, акушерки и врачи выходили сообщить новости лично.
Вот и тут я решила сходить сама-эмоции меня просто переполняли, и поделиться ими с кем-то мне было жизненно необходимо.
Спустившись вниз, я хотела было спросить: кто тут родственники М.? Но ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: большая группа мужчин и женщин одной с М. национальности, возбужденно галдела на весь первый этаж, занимая собой все свободное пространство как физически, так и эмоционально.
Так что я просто уточнила-а есть ли среди них счастливый отец? И получив утвердительный ответ, сообщила именно ему: поздравляю! У Вас сын, такого-то веса и роста, в такой-то час и столько-то минут. С малышом и его мамой все замечательно!
Что тут началось!
Они загалдели еще сильнее. Они кинулись поздравлять молодого отца и друг друга. А когда узнали, что роды принимала именно я-то еще и меня. А потом просто подхватили меня на руки, водрузили на старинную дубовую скамейку, которая составляла интерьер холла почтенного Питерского родильного дома-и начали водить вокруг меня какие-то национальные хороводы с песнями!
Все это действо объективно продолжалось несколько минут (хотя субъективно-гораздо дольше), и закончилось выдачей мне трех огромных пакетов, набитых всем: сладости, фрукты, напитки! Пакеты были серьезными и тяжелыми, так что дежурному пришлось даже проводить меня до отделения. А уж там я раздала это богатство на всю смену и даже, помнится, домой что-то унесла.
Даже по тем, довольно щедрым на презенты, временам, это было
необычно и ярко. А на выписке они и вовсе накрыли столы во дворе родильного дома и приглашали радоваться с ними всех желающих.
Сейчас, когда я пишу эти строчки, мне так странно осознавать: ведь где-то ходит взрослый мужчина по имени Георгий, почти что 30 лет от роду. А когда-то я держала его на руках в его первые минуты жизни на этом свете.
И именно понимание этого факта дает мне физическое ощущение времени: вот, куда уж более очевидно.
Целый взрослый человек уже вырос.
А я все продолжаю принимать участие в этом занимательном марафоне появления на свет новых людей.
И несмотря на усталость от суточных графиков, сложное с годами здоровье, удивительные перемены в акушерских протоколах и странные организационные решения во всей медицине в целом-это все еще делает мою жизнь осмысленной. И очень интересной.
Наш многолетний роман с Акушерством-продолжается.