Кое-что про акушерский колледж
и про нас в нем.
Диплом я получила давно. Страшно сказать-в другом веке!
Тогда студенты-медики еще учились на живых людях и впоследствии из них (чаще всего) получались специалисты своего дела.
Разумеется, настоящих больных нам показывали не сразу-это нужно было сначала заслужить, идеально выполняя манипуляции на муляжах.
Никаких современных, реалистично-компьютерных приспособлений для практических занятий мир еще не знал, а вместо них были, можно сказать, пластиковые игрушки- различные отдельные фрагменты человеческого тела.
Эти запчасти людей были настолько уставшими от жизни и затертыми, что единственным желанием видевших их впервые было похоронить это безобразие с почестями.
Но поскольку многие поколения медсестер и акушерок учились на них базовым манипуляциям, эти легендарные предметы заслужили отдельного описания.
Пластиковая Рука с резиновой трубочкой, изображавшей вену. Отдельная, независимая ни от какого туловища, верхняя человеческая конечность, предназначенная для отработки навыков внутривенных инъекций и капельниц.
В трубочку, расположенную под прикрытием рассохшегося поролона, полагалось попадать иглой и, если ты попал куда нужно-жидкость вытекала наружу с другой стороны. Задумка, в целом, неплохая.
Но так как поролон был исколот многочисленными предшественниками до полного изнеможения, трубочка торчала из развороченной поролоновой массы прямо сверху и все это вместе здорово напоминало картинку из учебника медицины катастроф.
Очевидно, что тренировка на таком «муляже» к практике не приближала никак-поэтому, изучив теорию, находить и пунктировать вены мы учились друг на друге.
Следы таких «практик» выглядели как чудовищные гематомы, переливающиеся всеми оттенками синего, фиолетового и зелено/желтого-навык попадать, куда следует, приходил далеко не сразу.
А когда одна девочка в разгар этой практики крепко уснула в автобусе и была сдана милицейскому патрулю на конечной – то исключительно студенческий билет с названием учебного заведения уберег ее от обвинения в употреблении наркотиков.
Помимо Пластиковой Руки была еще Пластиковая Жопа, которая олицетворяла собой сразу два направления практики: внутримышечные инъекции и клизма. Технические особенности муляжа «Жопа» (резиновые вставки в ягодицах -для инъекций, и отверстие, без которого грустно любому живому существу-для клизмы) должны были научить нас попадать шприцом и кружкой Эсмарха, куда следует-но увы. Состояние Жопы было еще более плачевным, чем состояние Руки. И хоть на балансе колледжа она все еще числилась, одного взгляда хватало, чтобы понимать: Жопе пришла полная (пардон) … жопа. Для отработки обозначенных навыков она также совсем не годилась.
Ну и еще был Вася: бессмысленная кукла в человеческий рост, которую теоретически можно было купать (но было негде), кормить (но было нечем), укладывать на носилки (а смысл? он пустой и легкий) и накладывать ему всевозможные повязки и шины (самые простые, которые и так умел накладывать любой школьник).
Более сложные накладывать было невозможно, потому что Вася не гнулся нигде и никак. Даже в детстве с пупсами, изображающими младенцев, игры получались куда более реалистичными.
Но учиться было все равно необходимо, и мы приспосабливались к реальности, как могли. Про инъекции я уже рассказала, вот и остальные задачи решались также: повязками и шинами мы украшали друг друга, клизмы ставили дома родственникам, а укладывали на носилки, переворачивали на них и носили обычно меня, как самую мелкую и легкую.
«Доклиническая практика» (а именно так назывались эти коллективные игры в доктора) происходила на территории колледжа, и только сдав по ней экзамен, можно было получить допуск на настоящую практику в Стационар.
В Стационаре же только нас таких и ждали, ага.
Люди там работали, зачастую «один за всех и еще вон за него» и совсем не мечтали получить под руки бестолковых нас.
Поэтому настоящих больных нам конечно же показывали, одновременно показывая всем своим замороченным видом, что под ногами лучше не крутиться, вопросов особо не задавать и вообще-исчезать как можно скорее.
Многих это вполне устраивало: пришли, немного поделали заготовки перевязочного материала в сестринской (обязательный момент для любого практиканта) и иди себе домой, отпустили же!
Но были и энтузиасты, например- я и две мои подруги.
Наша троица в колледже вообще была знаменита.
Учиться мы пришли не просто так, а действительно по призванию, со всеми вытекающими: нам было все интересно, хотелось побольше практики, и как можно больше-«настоящего/медицинского».
А еще мы все время задавали вопросы.
Всем. Везде. Про все.
Преподаватели реагировали по-разному: кто-то доброжелательно, кто-то с недоумением, а кто-то и со страхом (ведь всегда был риск, что мы спросим что-то такое, чего они и вовсе не знали).
Троица наша была колоритна сама по себе.
Сошлись мы еще на первом курсе, как-то рефлекторно увидев друг в друге «своих» и больше уже не расставались.
Фетиса. Точнее – Феоктиста Васильевна.
Именно так к ней и хотелось обращаться.
Она обладала даром задавать особо заковыристые вопросы с серьезностью доктора наук, и внешностью восточной фотомодели, со взглядом наследной принцессы в изгнании. Все это вместе ставило собеседников в тупик, а учитывая специфическое (всегда в опасной грани от сарказма) чувство юмора- так и вовсе выбивало из колеи уверенности в себе даже бывалых.
Но это конечно было чисто внешнее впечатление.
На самом же деле она была очень внимательной и старательной, с отличным аналитическим умом, четкими руками и каким-то невероятным энтузиазмом во всех сферах бытия. А еще-очень доброй. Правда, последний пункт в глаза совсем не бросался.
Евгения. Или Женечка, Женя. Уютная и теплая, совершенно не конфликтная, блондинка с огромными голубыми глазами всегда восхищенного ребенка и мудростью многодетной матери в свои 17 лет. С ней всегда было очень легко, причем специально она для этого ничего и не делала-просто такой была и все.
Если бы Женька родилась несколько раньше, то стала бы идеальным прототипом Сестры Милосердия.
Это когда от одного взгляда Сестрички становится легче, а от прикосновения руки-уходит боль.
Ну и я. На два года младше подруг (как так вышло- на то есть отдельная история), с четвертого класса мечтающая быть акушеркой и только акушеркой и прущая напролом к своей цели, как танк по шоссе.
Чувство юмора у меня, разумеется, тоже было и в этом я немногим уступала Фетисе, но внешне я была мельче и как-то беззащитнее, чем беззастенчиво и пользовалась.
И если надо было выпросить допуск к чему-то такому, к чему нас допускать не планировали, обычно посылали меня-мало кто отказывал целеустремленному ребенку.
Но если все же отказывали-на сцену выходили Женя с Фетисой.
Женечка уговаривала нежно, приводя подходящие к случаю доводы и обнимая собеседника своим обаянием.
Ну а Фетиса обычно стояла чуть позади нее, в качестве аргумента используя ласковый взгляд наемного убийцы и многозначительное красноречивое молчание.
Своего, короче, мы добивались в ста процентах случаев из ста-проще было не связываться.
Тем более, что желания и цели наши были вполне благородные: знания и практика.
Больше, чем полагалось и непременно-медицинские, а не мытье окон и дверей, лишь бы занять нас хоть чем-нибудь.
Таким образом мы, например, добились возможности выходить на суточные дежурства.
Нам очень этого хотелось, потому что было понятно: только так можно хоть чему-нибудь действительно научиться, а не просто болтаться под ногами у персонала.
Но существующие тогда правила однозначно рекомендовали: практические занятия проводятся исключительно в будние дни, с утра и до обеда.
Объяснялось это тем, что наши кураторы тоже люди и работают пятидневку, а отвечать за нас без них никто не собирался.
Нам же это казалось жутко несправедливым, и мы боролись с этим обстоятельством, как могли.
Прилежно проходя положенную практику и не отказываясь никогда ни от какой работы на отделении, проявляя дополнительную инициативу и схватывая на лету все то, что нам давали попробовать, мы незаметно обросли довольно серьезной группой поддержки.
Преподаватели, куратор курса, старшая медсестра отделения-многие готовы были за нас поручиться.
И мы сочинили пронзительный текст, описывающий наш огромный интерес к практической медицине, а также суровые препятствия к реализации наших стремлений в виде существующих правил.
Обращение наше было омыто слезами подписано всеми, кому мы его показали, отнесено директору и зарегистрировано секретарем-короче все, как полагается!
И вот, проделав все это, мы приступили к ожиданию результата. А чтобы директор нечаянно не подумал, что это был разовый крик души, мы регулярно посещали приемную лично.
Подозреваю, что однажды он начал видеть нас во сне, и тогда махнул рукой: черт с вами, можно!
Издал отдельное, специальное дополнение к основному приказу, и мы втроем, наконец, получили доступ к Настоящим Ночным Дежурствам.
Вот о них как раз и пойдет дальше речь.
«Третья истребительная,
вторая травма»
Именно так, «третья истребительная», в народе называлась Городская больница номер три, впоследствии ставшая Елизаветинской.
Название красноречиво отражало суть: выздоравливали там исключительно самые мотивированные и стойкие, прочие же предпочитали просто не попадать.
И дело даже не в том, что там были плохие врачи-да нет, как и везде, врачи там были разные.
Дело было скорее в общей убогости медицинских учреждений на тот момент: хронической нехватке лекарственных препаратов, устаревшем оборудовании (там, где оно вообще было), принципиальном отсутствии элементарных расходников, не говоря уже о чем-то более серьезном. Всему, что чудом оказывалось в наличии, мы старались продлить жизнь, как могли. Перчатки, например, полагалось после использования стирать, сушить на батарее, пересыпать тальком и укладывая в железные биксы плотными рулончиками в ветоши, сдавать на стерилизацию. После третьего-четвертого раза они рассыпались в труху непосредственно на руках, и важно было этот момент отследить еще на этапе заворачивания в ветошь. Подозрительные экземпляры, разумеется, не выбрасывались, но уже и не стерилизовались, а бережно разрезанные, превращались в хозяйственные резинки и украшали потом пачки направлений.
Мы попали на второе отделение сочетанной травмы.
Эххх, веселое было место! Кто и когда, как правило, получает травмы? Молодые да смелые, познающие сочетание различных видов алкогольной продукции (а иногда и сопутствующих сильнодействующих товаров) с различными видами бытовых приборов и транспортных средств.
Конечно, был и определенный процент бабушек с переломами шейки бедра, но как-то большая часть- именно молодые да задорные парни.
Даже лежа на многонедельных вытяжках с привязанными к конечностям гирями, в самых немыслимых для жизни позах или загипсованные так, что снаружи оставалось не больше одной четвертой от всего пациента, они не теряли присутствия духа, а мелькание на отделении молодых девчонок вдохновляло их на красноречивые повествования о своих приключениях.
Были там и «шел-упал-не помню дальше», и романтики, сорвавшиеся с крыш или балконов, и серьезные дяденьки после огнестрелов, и случайные жертвы ДТП, и бомжи, упавшие в канализационные люки -историй было множество!
Но некоторые из пациентов запомнились особенно и даже благодаря нам-пересеклись.