Эрик снова пришел на урок слишком рано и теперь стоял в подъезде дома номер четыре по Лилль-Янсплан. Шторы в квартире на первом этаже были раздвинуты, и он смотрел прямо на Джеки. Вот она стоит на кухне; протянула руку к шкафчику на стене, взяла стакан, подержала палец под краном. На ней черная юбка и не застегнутая блузка. Эрик вышел на улицу, чтобы лучше видеть, приблизился к окну, различил, что с мокрых волос у нее течет по шелку на спине. Джеки выпила воды, вытерла рот рукой и обернулась.
Эрик встал на цыпочки и различил за расстегнутой блузкой ее живот, пупок. Какая-то женщина с детской коляской остановилась на тротуаре и покосилась на него, и он вдруг сообразил, до чего нелепо выглядит со стороны. Он быстро пересек улицу и вошел в подъезд. Снова остановился в темноте перед дверью и потянулся к кнопке звонка.
После сеанса гипноза он все думал – а что, если алиби Роки существует на самом деле. Пришлось удвоить дозу стилнокта, чтобы уснуть. Назначить свидание в больнице Карсуддена Эрик смог только на завтрашнее утро.
Когда Джеки открыла, тонкая шелковая блузка была уже застегнута. Джеки спокойно улыбнулась ему, и блик подъездной лампы мигнул на круглых солнечных очках.
– Я немножко рано, – сказал он.
– Эрик, – улыбнулась она. – Проходите, пожалуйста.
Оказавшись в прихожей, Эрик заметил, что дочка Джеки прикрепила под табличкой «Не входить!» картинку с черепом.
Эрик следовал за Джеки по коридору, смотрел, как ее правая рука касается стены; он подумал, что Джеки двигается без видимой осторожности. На ней была черная юбка. Блестящая блузка навыпуск закрывала талию.
Когда ее рука коснулась дверного косяка, Джеки зажгла свет и прошла прямо в гостиную, потом остановилась, ступив на ковер, и повернулась к Эрику.
– Показывайте ваши успехи, – сказала она, жестом приглашая Эрика сесть за инструмент.
Он сел, поставил первый нотный лист, откинул со лба волосы, сосредоточенно положил большой палец правой руки на нужную клавишу и растопырил пальцы.
– Опус номер двадцать пять, – объявил он с дурашливой серьезностью.
Он заиграл такты, которые Джеки задала ему выучить. Хотя она и просила его не смотреть на руки, Эрик никак не мог играть вслепую.
– Вам, наверное, такая игра режет ухо, – сказал он. – В смысле, вы ведь привыкли к хорошей музыке.
– Сдается мне, у вас есть способности, – заметила Джеки.
– А бывают ноты шрифтом Брайля? Наверняка ведь есть? – спросил Эрик.
– Луи Брайль был музыкантом, так что, естественно, есть… но, в конце концов, надо, конечно, учить пьесы наизусть – ведь играть нужно обеими руками, – пояснила она.
Эрик положил пальцы на клавиши, глубоко вдохнул – и тут в дверь позвонили.
– Прошу прощения, я должна открыть. – Джеки встала.
Эрик увидел, как она открывает дверь квартиры. За дверью стояла Мадлен с какой-то высокой женщиной в спортивном костюме.
– Как прошел матч? – спросила Джеки.
– Один-один, – ответила девочка. – Это Анна забила наш гол.
– Пас был твой, – любезно сказала женщина.
– Спасибо, что проводили Мадде домой, – сказала Джеки.
– Мне это только в радость… По дороге мы говорили, что ей не обязательно быть самой правильной в мире, что ей, пожалуй, и подурачиться иногда не помешает.
Эрик не слышал ответа Джеки. Он увидел, как дверь закрылась и Джеки опустилась на колени перед девочкой, плавно водя руками по ее волосам и лицу.
– Теперь можешь дурачиться, – мягко сказала она.
Джеки вернулась к Эрику, извинилась за прерванный урок, села на стул и приступила к объяснениям.
Эрик изо всех сил пытался скоординировать движения обеих рук; спина взмокла.
Вскоре девочка вошла в комнату. Одетая в просторное домашнее платье, она села на пол и стала слушать.
Эрик попытался сыграть первую часть, но ошибся в четвертом такте, начал сначала, снова запнулся на том же месте, посмеялся над своей бесталанностью.
– Что вас так насмешило? – спокойно спросила Джеки.
– Я играю, как ржавый робот.
– Мой ежик тоже играет странновато. – Мадлен, пытаясь утешить его, показала свою игрушку.
– С левой рукой просто беда, – пожаловался Эрик. – Пальцы не хотят вовремя нажимать на кнопки.
Мадде подмигнула, сохранив, однако, серьезную мину.
– Я хотел сказать – клавиши, – быстро поправился Эрик. – Твой ежик, может быть, говорит «кнопки», а я говорю – клавиши.
Девочка опустила голову и широко улыбнулась. Джеки поднялась со стула.
– Пора сделать передышку, – сказала она. – Сначала немного теории, потом закончим урок.
– Я включила посудомойку, – сообщила девочка.
– Ты знаешь, что тебе скоро спать, надо следить за своим режимом.
Они сели за стол. Эрик взял графин и налил воды в два стакана. Невозможно было не поглядывать украдкой на Джеки, пока она говорила про скрипичный и басовый ключи и знаки альтерации. Ее блузка смялась на талии, лицо было задумчивым. Под шелком Эрик угадывал белый лифчик и грудь.
Он ощутил тревожное удовольствие при мысли, что вот он смотрит на нее – а она даже не замечает.
Он осторожно подвинулся так, чтобы заглянуть ей между ног, и мельком увидел, как сверкнули ее белые трусы.
Сердце забилось сильнее, когда Джеки чуть расставила ноги. У Эрика появилось чувство, будто она знает, что за ней подсматривают.
Она пила воду.
Открытые глаза только угадывались за темными стеклами очков.
Эрик снова заглянул ей между ног, тихо придвинулся ближе, но в следующую секунду она положила ногу на ногу и поставила стакан.
Улыбаясь, Джеки заговорила о том, что думала, будто он священник или университетский профессор. Эрик ответил, что истина лежит посредине, и рассказал о своей работе в психиатрической клинике и об исследованиях в области гипноза, после чего замолчал.
Джеки собрала листки с теорией, выровняла по нижнему краю и положила перед ним.
– Можно задать вопрос? – спросил Эрик.
– Да, – просто ответила Джеки.
– Когда я говорю, вы поворачиваете лицо ко мне. Это естественное движение или этому учатся?
– Я просто делаю то, что зрячие считают вежливым, – честно объяснила она.
– Я так и думал.
– Это как зажигать свет, когда входишь в комнату. Просто чтобы уведомить зрячего, что ты здесь…
Она замолчала, ее тонкие пальцы осторожно гладили влажные края стакана.
– Простите. Я понимаю, что веду себя невежливо, задаю бестактные вопросы…
– Большинство людей не любят говорить о своих дефектах зрения. Я могу это понять. Хочется же, чтобы тебя воспринимали как личность, и все такое… но я считаю – лучше, когда говорят.
– Пожалуй.
Эрик смотрел на ее губы, накрашенные умеренно-розовой помадой, на очертания скул, мальчишескую стрижку и голубую жилку, пульсирующую на шее.
– Наверное, это странное ощущение – гипнотизировать других людей, иметь возможность заглянуть в их тайные, интимные мысли? – спросила Джеки.
– Это совсем не то, что подсматривать.
– Разве?