– Но это же ты виноват в том, что я едва не сгорела, – огрызаюсь я, оторвав взгляд от окна. Ведь если бы он не запер нас здесь, ничего из этого бы не случилось.
И, вместо того чтобы убегать от огнедышащего дракона, я находилась бы в башне Джексона. Может быть, я сидела бы на диване, читая книгу, или лежала бы рядом с ним в его спальне, разговаривая о…
– О, ради бога. Надеюсь, мне не придется снова выслушивать длинное рассуждение о том, как тебе нравится ложиться в постель с моим братом. – Он прижимает руку к груди – надо полагать, передразнивая меня: – О, малыш Джекси. Мой маленький вампир-гот. Ты такой сильный и та-а-кой затраханный. И я та-ак тебя люблю. – И он картинно закатывает глаза.
– Знаешь что? Ты отвратителен, – рычу я, оттолкнув его.
– Можно подумать, я слышу это впервые. – Он пожимает плечами: – Впрочем, твое мнение обо мне сложно назвать объективным.
– Мое мнение? Это же ты поубивал половину учеников Кэтмира…
– Ничего не половину. Даже не близко. – Он зевает: – У тебя ложные сведения.
Я хочу сказать, что даже если он убил меньше половины учеников, это ничем не лучше, но в его глазах, в его голосе есть что-то, наводящее меня на мысль, что он принимает мои слова близко к сердцу.
Не то чтобы меня это волновало – ведь этот парень как-никак ответственен за массовые убийства, – но я не из тех, кто бьет лежачего. К тому же, оскорбляя его, я ничего не добьюсь, это не поможет мне выбраться отсюда.
– Можешь оскорблять меня сколько угодно, – говорит Хадсон и, засунув руки в карманы, прислоняется плечом к ближайшей стене. – Но это не решит нашу проблему.
– Да, решить ее можешь только ты… – Я замолкаю, поняв кое-что. – Эй, хватит! Перестань это делать!
– Перестать делать что? – спрашивает он, вскинув брови.
Я сверлю его глазами:
– Ты сам отлично знаешь, что делаешь!
– Au contraire[1]. – Он пожимает плечами с таким невинным видом, что я начинаю думать, что мне зря кажется, что насилие не решает проблем. – Я знаю, что делаешь ты. А я просто принимаю в этом посильное участие.
– Если твое посильное участие включает в себя чтение моих мыслей, то перестань.
– Поверь мне, я бы и сам очень этого хотел, – отвечает он со своей дурацкой ухмылкой. Я начинаю ненавидеть эту ухмылку. – Ведь в твоих мыслях все равно нет ничего интересного.
Мои руки сжимаются в кулаки, меня охватывает негодование от этого признания – и от оскорбления, скрытого в его словах. Мне очень хочется огрызнуться, хочется отчитать его, но я знаю, что ответная реакция только раззадорит его.
А поскольку мне совсем не хочется, чтобы Хадсон Вега поселился в моей голове, я стискиваю зубы, подавляю свое раздражение и цежу:
– Что ж, тогда тебе будет нетрудно не влезать в мою голову, не так ли?
– Если бы это было так легко. – Изобразив досаду, он качает головой: – Поскольку ты заперла нас здесь, у меня нет выбора.
– Я же тебе уже говорила. Это не я заперла нас в этой комнате…
– О, я говорю не об этой комнате. – В его глазах появляется хищный блеск. – Я говорю о том, что ты заперла нас внутри своей головы. И ни ты, ни я не сможем выбраться отсюда, пока ты не примешь этот факт.
– Внутри моей головы? – фыркаю я. – Ты лжешь или спятил?
– Я не лгу.
– Тогда ты спятил, да? – спрашиваю я. Я понимаю, что веду себя несносно, но мне плевать. Ведь, видит бог, сам Хадсон ведет себя несносно с той самой секунды, когда он сказал мне включить этот чертов свет.
– Если ты так уверена, что я ошибаюсь…
– Да, я в этом уверена, – перебиваю его я, потому что так и есть.
Он складывает руки на груди и продолжает, как будто я его не перебивала:
– Тогда почему бы тебе не предложить объяснение получше?
– Я уже изложила тебе мое объяснение, – огрызаюсь я. – Это ты…
Теперь уже он перебивает меня:
– Нет, я говорю о таком объяснении, которое не подразумевало бы, что в этом виноват я, потому что я уже сказал, что это не так.
– А я уже сказала, что не верю тебе, – парирую я. – Потому что если бы все это было в моей голове, если бы я могла выбирать, с кем оказаться запертой, то выбрала бы не тебя. И, уж конечно, не взяла бы с собой эту огнедышащую тварь. Я понятия не имею, что она такое, но знаю, что у меня не настолько больное воображение.
Я оглядываю комнату, смотрю на мишень для метания топоров, на диван, усеянный игровыми джойстиками, на стену с полками, уставленными виниловыми альбомами, на множество гирь и утяжелителей, лежащих на скамье, обитой черной кожей.
И на Хадсона.
Затем я продолжаю:
– Мое воображение не смогло бы создать ничего из этого – не смогло бы создать такую тюрьму.
И, словно для того, чтобы подчеркнуть мои слова, дракон – или что там это такое – врезается в дверь с такой силой, что вся комната сотрясается. Стены дрожат, полки дребезжат, дерево скрипит. И мое и без того уже истерзанное сердце начинает биться как метроном.
Последовав примеру Хадсона, я сую руки в карманы и прислоняюсь к ближайшему стулу. Я делаю это, чтобы скрыть, что мои руки дрожат, а колени так ослабли, что вот-вот подогнутся. Но эти факты касаются только меня – и больше никого.
Хотя он, вероятно, ничего бы не заметил, ведь сейчас он так зациклен на том, чтобы убедить меня в своей извращенной версии событий, что наверняка не обращал внимания на то, что я борюсь с начальной стадией панической атаки.
– С какой стати мне было придумывать все это? – спрашиваю я, с усилием сглотнув, чтобы избавиться от кома в горле. – Уверяю тебя, я не нуждаюсь в приливе адреналина, чтобы чувствовать себя живой. И я не мазохистка.
– Что ж, тогда ты выбрала себе хреновую пару, разве не так? – язвительно отвечает Хадсон. Но он двигается, и я обращаю внимание на это, а не на его слова, потому что каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я не сводила с него глаз. Кричит, что я не могу себе позволить дать ему оказаться там, где я не смогу его видеть.
– Ну да, конечно, угроза здесь – это я, – ехидно фыркает он, когда чудище с грохотом врезается в стену, мимо которой он идет. – А вовсе не эта тварь за стеной.
– Выходит, ты признаешь, что это делаю не я! Что эту тварь – чем бы она ни была – сотворила не я, – радостно говорю я, хотя и понимаю, что пока вокруг нас кружит это чудище, моя радость от победы немного похожа на оркестр на «Титанике», игравший гимн «Ближе, Господь, к тебе», пока корабль шел ко дну. Но после того как я оказалась в Кэтмире, в моей жизни было мало побед, да и те были мелкими, так что я буду крепко держаться за каждую.
Хадсон отвечает не сразу. Я не знаю, потому ли это, что он пытается придумать хороший контраргумент, или потому, что в эту минуту у меня урчит живот – и громко. Но в чем бы ни заключалась причина, она перестает иметь значение, когда дракон вдруг испускает рев, от которого у меня стынет кровь, и делает еще одну попытку попасть внутрь.
И на этот раз он пытается проникнуть не через дверь. Он целится в огромное окно, находящееся прямо передо мной.