Я смотрю на закрытую дверь ванной, и меня охватывает что-то, очень похожее на стыд. В тоне Хадсона прозвучала скука, а не обида, но я не могу не вспоминать о той минуте, когда я увидела ярость в его глазах.
Чем же она была вызвана – тем, что я могу попытаться убить его?
Или тем, что я могла подумать, что мне придется это сделать?
Что-то подсказывает мне, что дело не в первом, а во втором, и мне становится еще больше стыдно. Хотя мне абсолютно нечего стыдиться, уверяю я себя.
Ведь это он убил всех тех людей в Кэтмире. Это он едва не убил Джексона.
И это он нагло просмотрел содержимое моего телефона, как будто у него есть право вторгаться в мою частную жизнь.
Разумеется, я имею полное право защищаться от убийцы. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, сделал бы то же, что сделала я.
И сделаю снова. Он может злиться, сколько ему угодно. Однако это только делает его еще больше опасным.
Эта мысль заставляет меня пройти через кухню и приблизиться к дивану, в котором я вчера спрятала нож. Часть меня ожидает, что его там нет, но он лежит там, где я его оставила. Хотя лезвие, разумеется, согнуто, так что острие касается конца рукоятки. И, когда я опять проверяю содержимое ящика кухонного стола, оказывается, что точно так же согнуты и все остальные ножи, кроме ножа для чистки овощей и фруктов, который согнут лишь наполовину.
Хадсон испортил их все, сделав ножи бесполезными, а меня – беззащитной. И то, что в моем возможном противостоянии с ним от них было бы мало толку, значения не имеет. Важно другое – он готов разбиться в лепешку, лишь бы лишить меня даже намека на ощущение безопасности. И это низко.
Я хочу задвинуть ящик резко, с грохотом, но затем решаю, что не доставлю Хадсону такого удовольствия. Даже с включенным душем он, скорее всего, услышал бы этот грохот, а я не хочу, чтобы он знал, как я рассержена – и как мне страшно.
Поэтому я задвигаю ящик медленно и пытаюсь сосредоточить внимание на том, что я могу контролировать, – но таких вещей немного. У меня опять урчит живот – от стресса мне всегда хочется есть, – так что я беру пачку вишневого печенья и яблоко и опять иду к дивану, на котором спала.
Ночью было холодно, во всяком случае до тех пор, пока Хадсон не накрыл меня одеялом – хотя непонятно, почему он это сделал, если учесть, как зол он был сегодня утром, – а затем мне стало тепло и очень удобно. И теперь мне тоже надо устроиться поудобнее и почитать.
С этой мыслью я подхожу к книжным полкам и начинаю рассматривать книги. Книги служили мне утешением всю мою жизнь, и мне повезло, что здесь – где бы ни находилось это место – меня окружают тысячи книг.
Я съедаю яблоко и начинаю ходить вдоль полок. На них стоят многие из моих любимых книг – «Над пропастью во ржи», «Голодные игры», сборник стихотворений Сильвии Платт, – а также множество произведений, которые я хотела прочесть, но до которых у меня не дошли руки. Еще больше здесь книг, о которых я никогда не слышала.
Я останавливаюсь, дойдя до ряда томов в переплетах из потертой винно-красной кожи. Тут их по меньшей мере сотня, и, хотя некоторые из них выглядят намного старше других, очевидно, что все они – часть одной коллекции. Это следует не только из одинакового цвета переплетов, но и из одинаковых пометок на корешках. Когда я снимаю с полки несколько томов, оказывается, что у них еще и одинаковый золотой обрез.
К тому же каждый том снабжен замком. Может, это чьи-то дневники? И если да, то чьи? Вряд ли я когда-нибудь это узнаю, ведь они заперты, но мне интересно об этом поразмышлять.
Замки на них красивые, старинные, изящной работы – и, вертя один из томов в руках, я не могу не провести пальцем по маленькой замочной скважине. К моему изумлению, едва мой палец соприкасается с ней, замок отпирается.
Теперь я могу читать без помех.
Секунду я колеблюсь – ведь это чьи-то дневники. Но, судя по возрасту того тома, который я держу в руках, их автор уже давно умер и ему все равно, если я проведу какое-то время наедине с его мыслями.
Я открывают том осторожно – он стар, и я не хочу нанести ему урон. Первая страница пуста, если не считать краткого посвящения:
Моему самому способному ученику, который достоин получить от этого мира намного больше.
Ричард.
Это странное посвящение, и я трачу какое-то время, водя по нему кончиком пальца и повторяя контуры красиво выписанных букв. Слова неимоверно разжигают мое любопытство, и вскоре я переворачиваю страницу, чтобы посмотреть, что же написал этот способный ученик.
Я открываю первую исписанную страницу и вижу дату – 12 мая 1835 года. За ней следует запись, сделанная детским почерком.
Сегодня я подрался.
Я знаю, что не должен был драться, но я ничего не мог с собой поделать. Меня спрова спровоцировали.
Ричард говорит, что это не важно, он говорит, что цивели цивилизованный человек должен уметь владеть собой. Я сказал ему, что не знаю, что значит «уметь владеть собой», и он ответил мне, что «умение владеть собой означает, что ты можешь держать свои эмоции и желания в узде даже перед лицом прова очень значительных провокаций». Я сказал ему, что все это очень хорошо, но что у того, кто это придумал, не было докучного младшего брата.
Ричард засмеялся, затем сказал мне, что будущие короли должны всегда помнить о самодисциплине и делать только то, что, по их мнению, хорошо для их народа, даже если этот народ состоит из докучных младших братьев. «Даже очень, очень докучных младших братьев?» – спросил я. И он ответил, что это в особенности относится к ним.
Думаю, это правильно и разумно, вот только похоже, что у моего отца совсем нет этой самодисциплины. Он делает то, что хочет, когда хочет, и если кто-нибудь ставит его решения под сомнение, то он делает так, что этот человек исчезает, иногда – ненадолго, а иногда – навсегда.
Но, когда я сказал это Ричарду, он просто посмотрел на меня и спросил, хочу ли я стать таким королем, как мой отец. Я ответил ему НЕТ!!!!!! Я ни за что не желаю быть таким королем, человеком или вампиром, как мой отец. Я вообще не хочу быть похожим на него ХОТЬ В ЧЕМ-ТО. Пусть он и имеет большую власть, но он относится ко всем очень, очень плохо.
Я не хочу быть таким королем. И не хочу быть таким отцом. Я не хочу, чтобы все, в том числе моя семья, постоянно меня боялись. Особенно моя семья. Я совсем не хочу, чтобы они боялись меня. И совсем не хочу, чтобы они ненавидели меня, как я ненавижу его.
Именно поэтому я не должен был делать то, что сделал. Я не должен был бить моего брата кулаком в лицо, хотя он сам ударил меня кулаком первым. И стукнул меня ногой. И дважды укусил, притом очень, очень больно. Но он мой младший брат, и мой долг заключается в том, чтобы заботиться о нем. Даже когда он бывает очень, очень, очень надоедливым.
Поэтому я и пишу об этом здесь. Чтобы никогда не забывать. И поскольку Ричард говорит, что хороший человек всегда держит свое слово, я клянусь ВСЕГДА заботиться о Джексоне, несмотря ни на что.
Я замираю, увидев имя Джексона. И говорю себе, что это совпадение, что Хадсон никак не может быть автором дневника, тем человеком, который поклялся всегда заботиться о своем младшем брате.
Однако в этой записи есть много деталей, заставляющих меня думать, что это все-таки был он. Вампир. Будущий король. Старший брат…
Если это в самом деле дневник Хадсона, а не какого-то давно умершего принца, то я должна перестать его читать. Но, говоря себе, что надо закрыть эту тетрадь, я тем не менее, переворачиваю страницу и перехожу к следующей записи. Просто чтобы проверить, он это писал или не он. Просто чтобы понять, как все могло настолько измениться, что от клятвы всегда оберегать своего брата он перешел к попытке убить его.
Я начинаю читать следующую запись, что-то насчет того, что он учится вырезать из дерева, чтобы у него получилось изготовить для его младшего брата игрушку, но после нескольких абзацев мне приходится прерваться.
Как этот милый, искренний маленький мальчик мог стать чудовищем, из-за которого в Кэтмире погибло столько людей?
Как мог ребенок, поклявшийся всегда оберегать брата, превратиться в социопата, который захотел его смерти?
Уму непостижимо.
В моем мозгу проносятся тысячи вопросов, когда я переворачиваю страницу и продолжаю читать… В этот самый момент дверь ванной открывается и оттуда выходит Хадсон.
У меня падает сердце, когда он смотрит на меня, а затем его взгляд перемещается на том в моих руках. Боясь сделать какое-нибудь резкое движение, я медленно сглатываю. И жду, когда разверзнется ад.