Одежду ей выдали только утром, перед казнью.
Даже не одежду, а длинный лоскут грубой ткани со странным узором в виде повторяющихся восьмерок. Или это были знаки бесконечности? Хм, тогда вдвойне иронично.
Дар завернулась в это полотно, как смогла, совершенно не смущаясь стражников. Она всегда избегала нудистских пляжей и слишком откровенных купальников, да и фигуры своей немного стеснялась – маленькая грудь и выпирающие кости на бедрах не вписываются в золотой стандарт сексапильности. Но за последние два дня на нее – нет, не на нее лично, а на пэри, конечно, – приходили поглазеть столько мужчин, женщин и детей, что она уже привыкла и перестала испытывать чувство стыда. Да и невозможно стесняться, когда все внутри залито вязким страхом. Совет старейшин Мараканда без долгих разговоров приговорил пэри – злую ведьму, прислужницу Демона Пустыни, будь он навеки проклят! – к смертной казни. Без малейшего шанса на подачу апелляции. Дар в глубине души очень надеялась, что Рус ее спасет. Что вот-вот раздастся знакомый шум в ушах, который разгонит толпу зевак. Что сильные руки сломают прутья деревянной клетки и вот тогда она немного смутится, что он видит ее голой и грязной – да, снова грязной. Но это можно будет как-нибудь пережить…
А потом исчезли и страх, и надежда. Два дня в клетке на базарной площади под палящим солнцем выжигают любые эмоции, чувства и мысли. Наступает отупение. Дар даже не вздрогнула, когда к прутьям решетки подтащили спутанных, буквально спеленатых по рукам и ногам, Руса и Вика. Парням крепко досталось, лица их были покрыты синяками, а рты забиты кляпами из верблюжьей шерсти. Но в глазах горел огонь. Вик, похоже, мысленно матерился и держался только за счет этого, а Рус… По его взгляду она поняла, что он очень боится. За нее боится. И сделает все, чтобы вырваться и спасти ее. А если не получится, то жестоко отомстит караванщику и всем причастным к смерти девушки.
Ну-ну, мститель.
Ей-то что с того? Смерть – штука неотменяемая. Кольцо Вика, может, и спасет того, кто умер от яда, но пришить отрубленную голову точно не сможет. А в том, что ей отрубят голову, Дар не сомневалась. Она не раз читала манускрипты и понимает, как тут все устроено.
Взмахнет палач сабелькой – и все. Кровь зальет плаху, а заодно и платье приговоренной, поэтому никакой одежды, кроме этого лоскута, ей не положено.
Дар подвернула ткань так, чтобы ее модный прикид не сполз в самый неподходящий момент. Хотя делать это связанными руками не так уж и удобно.
– Пошевеливайся!
Грубый окрик раздался сзади.
Она обернулась. Трое стражников с копьями стояли позади клетки.
– А если я не пойду? – гордо вскинула голову девушка.
Удар древком копья через решетку пришелся под левую лопатку. Больно! Странно, Дар думала, что ее измученное тело уже не способно испытывать боль.
– Выходи, проклятая ведьма, а не то в следующий раз ткну тебя острием.
И ведь ткнет, пес шелудивый. С него станется…
Дар вышла из клетки. Толпа зевак ахнула и отпрянула.
«Неужели я такая страшная?» – мелькнула нелепая мысль.
Конец полотняного лоскута зацепился за открытую дужку замка на двери клетки. Связанными руками не отцепить, но если чуть крутануться влево, то…
– Пошла, чего застряла?! – новый толчок в спину заставил Дар сделать резкий шаг. Клок ткани с едва заметным треском сожаления вырвался, оголив часть бедра и сиротливо остался покачиваться на железной скобке.
«Такие замки в будущем выйдут из обращения. Зачем нужны эти древности, когда есть магнитные и электронные замочки. А потом станет модно писать на этих железный монстрах имена влюбленных, вешать замочек на перила моста и ключ выбрасывать в реку. Вот такая эволюция: от символа жадности до символа романтики и вечной любви, всего за двадцать пять веков», – снова забегали в голове несвоевременные мысли.
Яркая вспышка ударила в глаза. Ни о чем не подозревающее солнце как обычно, играло с облаками в солнечных зайчиков, отражаясь бликами в наконечниках копий. Дар, ослепнув на мгновение, снова застыла.
– Давай уже, быстрее. Глянь сколько поклонников тебя заждались – целая толпа хочет посмотреть, как казнят пэри, – обладатель гнусавого, будто он все время пожевывал сопли, голоса заржал хрипло и с присвистом, заодно брызнув слюной на голое плечо Дар.
– Не приближайся ко мне, – брезгливо поморщилась она. – Заколдую!
– Да как ты меня заколдуешь?! Без своей волшебной шкуры и волшебных чуреков, да еще и со связанными руками? – гнусавый заржал еще громче. – Всю эту колдовскую муть мы сожжем на костре, вместе с тобой и твоими прихвостнями, и развеем дымом, чтобы и духу вашего здесь не было.
Дар сбилась с шага и обернулась к стражнику.
– Сожжем? Ты сказал – сожжем?
– Сожжем, не сомневайся. Костер уже готов.
– Нет, ну что за бред? В Самар…, – она запнулась и тут же поправилась, – В Мараканде никогда и никого не сжигали на костре. Так гласят летописи.
– Верно, так и было, – кивнул гнусавый. – Но ведь и пэри прежде ни разу не ловили. Старейшины сначала решили, что достаточно выпустить из тебя и твоих пособников кровь по капле, но караванщик – старик, сведущий в колдовстве, – сказал, что огонь надежнее. Без крови вы, может, и оживете потом, а уж из пепла никто не восстанет.
«Неужели прошлое меняется?» – ужаснулась Дар.
Почему-то эта перспектива пугала ее больше, чем собственная смерть на костре. Или все-таки врали летописи, которые переписывались из века в век, по пути подменяя правду полуправдой, а после и вовсе – выдумками?
– Иди, девка! – дюжему охраннику лень было поднимать копье и потому он просто отвесил Дар пинка. – Казнь – это, конечно, здорово. Но поскорей бы закончилось, очень уж жрать охота, – он громко рыгнул, выпуская смрадный дух, и повернулся к гнусавому. – Сегодня у Апамы зажарят верблюдов этой проклятой ведьмы. Я уже чувствую этот шкворчащий запах, что будет стоять на три улицы, и эта корочка – ммм!
– Не боишься? – хмыкнул гнусавый. – Вдруг мясо этих верблюдов заколдовано?
– Глупости говоришь! Мясо – это мясо, что там можно заколдовать? Ты представь, как ребрышки запекаются на вертеле, а капли жира падают на угли и шипят… Я готов за эти ребрышки любить Апаму, ты представляешь, – сзади послышалось довольное хрюканье, – эту необъятную Апаму я готов любить за ребрышки почти всю ночь…
– А если ведьма отравила верблюда? – хохотнул гнусавый.
– Ну уж, отравила, – задумался хриплый. – Хотя, эта может, конечно, – он снова подтолкнул пленницу в спину.
«Бедный Мерседес. Какая жестокая судьба тебе уготована», – вздохнула Дар. – «Хотя, у меня-то, похоже, не лучше…»
– Если отравила, – хриплый задумчиво поскреб за ухом, – пусть сначала попробует кто-нибудь другой. А я подожду да посмотрю, не откинет ли он копыта.
Оба захохотали.
– Эй, вы, двое! Приказ забыли? – сердито окрикнул третий стражник. – С приговоренной нельзя разговаривать.
– Да мы же не с ней, – заблеял гнусавый. – Мы же о своем.
– Заткнитесь! Или тоже на костер захотели?!
Стражники резко замолчали. Зато толпа, к которой они подходили, взорвалась криками. Людское море расступалось перед ними, а потом снова смыкалось за их спинами. Со всех сторон неслись проклятия, насмешки и оскорбления. Ненависть в черных, синих и серых глазах обжигала. Дар задохнулась от смрада толпы, закашлялась и опустила голову. Она увидела свои ноги, как будто впервые за много дней. Босые ступни, покрытые мозолями и толстым слоем пыли, глядя со стороны она подумала бы, что это ноги какой-то нищенки-оборванки. Грязь въелась вокруг ногтей, а на большом пальце ноготь и вовсе треснул. Синяки хаотичными рыже-фиолетовыми пятнами начинались на лодыжках и уходили вверх, под бесформенные обмотки. В босые ступни, с каждым шагом всё сильнее, врезались острые камешки. Почему-то вспомнилось высокое белое кресло, обтянутое кожей, с двумя плюшевыми подушками под поясницей, в котором Дара засыпала стабильно раз в месяц, а мастер педикюра заботливо отполировывала пяточки и покрывала ногти красным глянцем. Дара ужасно боялась щекотки, поэтому перед каждым сеансом вызывала такси, и по дороге нервно отпивала коньяк из специальной «допедикюрной» фляжки с выгравированной на ней рыбой. Все в рамках приличия, но до легкого релакса.
«Где я и где белое кресло. Это все так похоже на бред… Сейчас бы сюда мою фляжку с рыбкой. Хочется напиться, тогда не было бы так страшно. Хотя, бывает же, если расслабиться – происходят чудеса».
Прозрачный воздух постепенно становился мутным от заполняющего его запаха пота и прокисшей похлебки.
– Сжечь ведьму! – раздался крик слева.
Солнце, вдоволь насмотревшись на разворачивающийся внизу драматический спектакль, решило, что декорации пора менять и скрылось за наползающей дымкой с рваными грязными облаками.
К тычкам копьями в спину добавились щипки и удары, то легкие, то покрепче – смотря кто из толпы дотягивался.
– Сжечь ее! Сжечь!
Злые глаза в капюшонах, выцветшие глаза в грязных космах, пустые глаза в косынках – казалось, посреди серо-коричневого вороха тряпок только и мелькают, что глаза да грязные руки.
Стражников прибавилось. Вдесятером они оттеснили толпу и встали коридором, открывая путь к эшафоту.
Не было никакого помоста со скрипучими ступенями. Просто насыпной холмик земли, утоптанный наспех, с торчащим черным столбом.
«Ну вот, у кого-то в конце жизни – точка, а у меня – восклицательный знак», – грустно усмехнулась Дар.
Ее подтащили к столбу, разрезали путы и снова связали веревками руки и ноги, потом обернули широкий кожаный ремень вокруг талии – ясно, это чтобы не убежала, когда огонь спалит веревки. Еще одним ремешком – тонким и мокрым, – стянули горло.
Все это время толпа бесновалась:
– Сжечь ведьму! Гори, проклятая!
Погонщики верблюдов, которые пленили Дар, принесли вязанки хвороста и, под ликующие вопли, летевшие отовсюду, сложили высокий костер. Старик-караванщик в шафрановом балахоне, злорадно посмеиваясь, полил сухое дерево маслом из бурдюка. На пальцах его правой руки красовались три перстня, отнятые у пленников. Сын караванщика, одетый в новый халат, подошел с потрескивающим факелом. Запястья мальчика были обмотаны красными лентами.
«Вероятно, это часть обряда очищения, после контакта с пэри» – промелькнула искорка профессионального интереса.
И тут же накатило отчаяние.
Последняя искорка…
– Лучше бы ты дала мне тогда, в пустыне, – шепнул юный погонщик, растягивая губы в щербатой улыбке. – Жалеешь сейчас, что отказалась?!
Дар плюнула ему в лицо, но не попала.
Мальчишка захохотал и взмахнул факелом, описывая огненный круг над головой. Толпа затаила дыхание в предвкушении.
– Подождите! – закричал седобородый караванщик. – Мы должны сжечь и все ее колдовство!
Темнокожий погонщик опасливо подтащил мешок и бросил к ногам ведьмы. Дар увидела в прорехе серебристый бок реактивного ранца. Сейчас схватить бы и улететь, напугав зевак до полусмерти. Но нет.
Нет…
Она заскрежетала зубами от отчаяния.
Солнце вышло из-за облаков, чтобы пробежать лучами по щеке девушки. Подбодрить. Приласкать.
Напоследок.
Мальчишка вытер лицо, вспотевшее от близости пламени, и сунул факел между дровишками.
Огонек пробежал по длинной сухой хворостине, обволакивая ее и чуть слышно потрескивая, перепрыгнул на вторую ветку, третью, и, поднявшись по тонкому прутику, расцвел на конце оранжевым тюльпаном.
Толпа на базарной площади заорала в едином порыве. Бородатые мужчины потрясали кулаками, босоногие мальчишки швыряли камни в стройную фигурку, привязанную к наспех вбитому в землю столбу. Один из камней ударил в плечо. Девушка застонала от боли: все тело покрывали синяки и ссадины. Попыталась вырваться, но веревки держали крепко, а ремешок из мокрой кожи, обвитый вокруг горла, не давал повернуть голову.
Мысли бежали наперегонки, то и дело срываясь в черную пучину ужаса.
«Мокрая кожа скоро высохнет. Солнце заодно с этими сумасшедшими вокруг. Петля начнет медленно и неумолимо сжиматься. Что они хотят? Задушить меня? Или сжечь? Или растянуть казнь на долгие часы? Какие там еще зверские варианты были описаны в книгах? Тот самый случай, когда «память девичья» – во спасение. А чертовы садисты будут смотреть на мои мучения и смеяться. Не так, ох не так представляла я свои последние часы».
Девушка снова попыталась ослабить путы. Но напрасно. Узлы лишь сильнее впились в тонкие запястья. У ног клубился дымок, забиваясь под грубую ткань. Глубоко втянув воздух, закашлялась. Вязкий дух восточного базара, в котором смешались дурманящие ароматы пряностей, сандала, спелых фруктов и отвратительный смрад потной толпы, вдруг перекрыл знакомый приторно-липкий запах горящего кизяка. Да, каждую ночь в пустыне караванщики разжигали костер и рассказывали, что в здешних краях мало деревьев, а потому лучшее топливо – высохшие верблюжьи лепешки.
– Дерьмо! – выкрикнула она, вздрогнув от собственного хриплого и сдавленного голоса. – Вы все тут просто куски дерьма!
Толпа радостно заревела, заулюлюкала. Новая волна разномастных оскорблений снова понеслась со всех сторон.
– Сжечь ведьму! Не тяните время! Давайте уже! Дайте огня! – крики неумолимо сливались в единодушный слаженный вой.
«Ведьма! И это я-то – профессор исторических наук! Хотя, для дикарей это, наверное, одно и то же. Гостья из будущего со своими непонятными чудесами. Только чудеса уже не спасут. Сдохну тут, по колено в навозе!»
Ровные плитки кизяка, обложенные по краям хворостом, вспыхнули в один миг. Пламя лизнуло голые пятки. Она не почувствовала боли, но жуткий страх накрыл с головой, словно океанская волна.
«Море волнуется, раз… Море волнуется, два… Море, не волнуйся, ты тут вообще ни при чем. Кому суждено сгореть на костре, тот не утонет… Господи, ну почему в голове возникает вся эта ерунда? Разве не должны сейчас проноситься перед глазами самые яркие моменты жизни? А у меня только чушь и запах дерьма… Неужели я прожила такую никчемную жизнь?!»
Девушка снова попыталась вырваться или хотя бы отодвинуться от подступающего пожарища, но тщетно: костер разгорался со всех сторон. Огненное кольцо сжималось. Собравшиеся на площади люди радостно хлопали в ладоши, криками подбадривая огонь расходится быстрее. Старик-отшельник, пробившийся вперед всей толпы, сорвал свою мохнатую шапку и неистово замахал, раздувая пламя, как заправский шашлычник.
– Вы все сдохнете еще до моего рождения! – скорей прохрипела, чем выкрикнула девушка, но ритмичное урчание голодного огня заглушило слова.
«Я и сама умру за две с половиной тысячи лет до своего рождения. Это даже не забавно».
Мысль растворилась в затопившей сознание волне жалости к себе.
«Дернул же черт… Зачем я согласилась на эту авантюру!?»
Строчки из исторических монографий, за которыми был проведен не один год, вдруг поплыли, покачиваясь и дергаясь, вместе с сизыми клубами дыма.
«Интересно, о чем думала Жанна д’Арк в последнюю минуту жизни? Не хотела ли она перелистать страницы назад и прожить все по-другому?»
Лоскут ткани, свисавший с бедра, вспыхнул. Над площадью разнесся пронзительный крик девушки. Толпа взорвалась радостными бесчеловечными воплями.
«А все ведь так хорошо начиналось…»
Эти богачи из Корпорации обещали не только кучу денег за экспедицию отвалить, но и открыть центр по практическому изучению древней истории. Чтобы она могла путешествовать в разные времена и привозить редчайшие артефакты, уничтоженные временем. Вот зачем ты согласилась на эту авантюру, дорогуша.
«И ведь ни на кого не спихнешь этот косяк. Моя самодеятельность погубила всех троих…»
Дар попыталась повернуть голову вправо. Там, на телеге, лежали связанные Рус и Вик. Она видела их краем глаза. Нормальные парни, хоть и не без своих тараканов, конечно.
– Простите меня, – одними губами прошептала она.
Пламя снова лизнуло ее ногу. Это было больно, но Дар сдержала крик. Она вдруг поверила, что все еще может закончиться хорошо. Сейчас Рус выплюнет кляп, зубами загрызет стражника, который так удобно сидит у повозки с пленниками и не отрывает глаз от костра. Потом разрежет путы о наконечник копья, и с перепачканным кровью лицом, поспешит ей на помощь. Одним ударом уложит всех стражников, раскидает толпу. выдернет столб прямо из костра и унесет ее в цветущую степь.
Но Рус не двигался.
Стало нестерпимо жарко. Пламя бушевало, рыча и кусаясь. Черный дым разъедал глаза.
Сквозь пелену набежавших слез Дар увидела картину Васнецова – три богатыря, как в Третьяковке.
«Какая неожиданная галлюцинация! Наверное, это гипоксия мозга – воздуха не хватает из-за этого чертова ошейника. Хотя, если я еще могу хотя бы мысленно произносить «галлюцинация» и «гипоксия», значит, не все так плохо…»
Дар сморгнула слезы.
Богатыри остались.
Три бородатых красавца на косматых лошадях проталкивались сквозь толпу. Самый крупный – пожалуй, даже побогатыристей Ильи Муромца, – задал короткий вопрос стражникам. Ответ Дар не расслышала, но он махнул рукой в сторону пылающего огня. Насупил брови, снова что-то рявкнул и достал из-за спины внушительных размеров боевой топор.
«У него все такое огромное», – невольно восхитилась Дар.
Стражники взмахнули копьями, но двигались они слишком медленно. Богатырь отдал короткую команду, и его конь встал на дыбы. Левое копыто угодило точно в лоб гнусавому, и он рухнул, как подкошенный. Правым копытом конь сломал ключицу хрипатому, и тот, заорав от боли, начал оседать в пыль.
«А кто же теперь Апаму приласкает? Бедняжка уснет нецелованная!» – внезапная мысли обожгла голову Дар изнутри сильнее, чем огонь снаружи.
Конь опустился и развернулся вправо, сминая еще двоих стражников, а третьего лягнул задними копытами – сбил дыхание, а заодно и шлем с головы. Бронзовый чепчик запрыгал по земле. В другую сторону полетели отрубленные головы: Илья – ну а как его еще называть, не успели познакомиться, – своим топором зарубил сразу двоих. Оставшиеся стражники попятились от костра, встопорщенные копья ходили ходуном в их дрожащих руках. Взбешенный великан напирал на них, гортанно крича и вращая глазами для устрашения.
Еще один стражник рухнул, глядя невидящими глазами на приближающегося по неспокойным водам мрачного Харона в лодке. Да только тот, поняв на полпути, что обознался и тут совсем другая мифология, сверкнул гневно глазами и развернул лодку влево. Тревожат в этом городе понапрасну слишком часто. Не живется здесь людям спокойно – мало кто умирает своей смертью. Все спешат куда-то, раньше времени, в тьму огненную, то горло соседу перерезают, то сами под меч лезут за взгляд косой, брошенный ненароком, или за слово бранное, в суете вылетевшее.
Дар, истерев запястья о веревки до саднящей боли, попыталась было разбить затылок о столб сзади. Участь быть сожженной заживо сменялась перспективой быть похищенной этими косматыми варварами. А те – час от часу не легче – принесут ее своему божеству в жертву посреди ночи, или по кругу пустят, а потом горло перережут. Да что там, много вариантов в голове крутилось, куда более цветистых. Услужливые параграфы с картинками так и всплывали в воспаленном сознании. Лучше уж самой голову разбить…
Жалкий хлопок затылка о бревно в другую минуту мог бы вызвать усмешку. Размах слишком мал. Надо бы как те два всадника перед помостом, – хватают за шкирки всех, кто подвернется под горячую руку, и впечатывают лбами друг в друга, до треска – разбивай не хочу.
– Рус! Очнись! Мне нужна твоя помощь! – женский крик, при желании, может разбудить и страшное чудище на дне океана, но треск горящей соломы да крики вокруг поглощали его, словно болотные квакши, методично высовывающие язык и стирающие комаров из воздуха.
Те самые разбиватели чужих лбов – пусть пока побудут Добрыней и Алешей, – ответили ей гортанными воплями, подскакали к столбу, спешились и стали ногами разбрасывать горящие вязанки хвороста. Толпа ломанулась, чтобы им помешать, но Илья описал сверкающий полукруг топором, и люди застыли.
– Не бойтесь, их слишком мало, – науськивал караванщик. – Схватите их!
Огня стало меньше, а дым повалил сильнее. Дар чихнула, на глаза снова набежали слезы. Сквозь соленое марево она увидела статую, как на фонтане в Петергофе: сверкающий в лучах солнца золотой Самсон раздирает пасть не менее золотого льва.
Сморгнула.
Нет, это еще один богатырь, – и откуда только взялся?! – борется с огромным псом, которого выпустил кто-то из толпы. Оскаленная пасть, жуткий рык, пена летит во все стороны, а Самсон лишь улыбается. Голыми руками душит зверюгу. Да, не так эффектно, как в легенде со львом, но ведь это все по-настоящему. Пес перестал рычать, потом заскулил, а через некоторое время и вовсе затих. Самсон отбросил тело в толпу, вызвав изрядное смятение.
Тем временем Дар освободили от пут и вытащили из огня.
– Это демоны! – завопил отшельник, прижимая к груди мохнатую шапку. – Они пришли, чтобы спасти пэри! Не дайте им сбежать!
Толпа застыла. Даже самые разгоряченные мужчины в один момент утратили весь свой пыл. Сражаться с демонами? Безнадежное занятие.
– Я заплачу серебром за голову каждого демона! – воздел руки караванщик. – А за пэри – золотом!
Двадцать бродяг вышли вперед, доставая ножи и дубинки. За ними качнулась и вся толпа, как пригибается трава в степи под порывом ветра.
Муромец засмеялся, потрясая окровавленным топором, и оглушительно свистнул. Раздался стук копыт и на базарную площадь вихрем ворвались всадники. Не больше дюжины, но двигались они так стремительно, что мигом опрокинули задние ряды и, топча зевак копытами, ринулись к своему вожаку.
Впереди, на белоснежной лошадке, скакала стройная девушка в меховой накидке. На полном ходу она выхватила из колчана на бедре три стрелы, две зажала во рту, а еще одну выпустила из небольшого изящного лука. Стрела пронзила меховую шапку отшельника и пришпилила ее к столбу, у которого пару минут назад прощалась с жизнью Дар.
Вторая стрела вонзилась в землю у ног караванщика, который побежал к стражникам, и старик застыл в нелепой позе, ожидая смерти.
– Черные стрелы! – пронеслось по толпе. – Черные! Это не демоны, это скифы!
Бродяги побросали оружие и бросились врассыпную. Ладно еще с демонами биться – хоть и страшно, но справиться можно. Но связываться со скифами – верная смерть. Несколько случайных зрителей ушли вслед за ними, неодобрительно покачивая головами. Но большинство зевак лишь отошли подальше, расширив круг для решающей сцены. Доблестная стража города Мараканда разберется с чужаками. Или, наоборот. В любом случае, они предвкушали отличное зрелище: раз уж с казнью не повезло, так хоть битву покажут.
Два богатыря, освободившие Дар, передали ее подоспевшему Самсону, а сами вскочили на коней и присоединились к отряду кавалерии.
– Идем, надо уезжать отсюда, – сказал скиф с ужасным акцентом.
Она почти не разобрала смысла слов, но догадалась по резким жестам и торопливой интонации.
– Да, идем! – кивнула Дар и поспешила за скифом к его пятнистой лошади.
Такую необычную расцветку она прежде видела только у коров, да и то на картинке. Где бы она встретила живую корову?! А эта лошадка еще и размером была с быка, или даже с небольшого слона. Или это кажется с перепугу?
Внезапно поняла, что страха нет. Он куда-то улетучился. Нервное напряжение резко схлынуло, вместе с адреналином, и Дар почувствовала боль во всем теле, дикий голод и не менее сильную жажду.
Чуть поодаль лежала гора дынь. Забыв обо всем, бросилась туда. Один спелый плод скатился прямо к ногам девушки, подпрыгивая, словно мяч, и лопнул от удара о вытоптанную землю. Дар просунула пальцы в хрустящую трещину. Вырвала кусок, истекающий соком. Издавая невнятные урчащие звуки, вгрызлась в молочно-белую мякоть, не задумываясь об эстетике и гигиене. Плевать на липкие ладони. Плевать, что кожура не мытая. Плевать на все!
– Черт побери, божественно! Я сейчас сдохну, как это вкусно! Хотя…
Дар на секунду застыла, сглотнув разом слишком большой, чудом не застрявший кусок. Сок торопливо потек в локтевой сгиб, орошая с него и накидку, и босые ступни. На вкус дыня была, как счастье. Терпкий медовый сироп, текущий из ее мякоти, подействовал на пересохший рот странным образом: Дар начала ощущать языком… ароматы. Да, она будто вдохнула туман, растворивший в каждой своей капельке пыльцу цветущего луга, а еще душистую мяту с шиповником. Такими духами она бы обязательно побрызгалась перед свиданием.
В голове возникла картинка. Свидание. И кто же там стоит с роскошным букетом пионов под часами? Рус? Ничего себе, подсознание шалит… Говорят же, из голодания надо выходить постепенно, а то галлюцинации неизбежны.
– Идем! – Самсон настойчиво тянул ее за локоть, впрочем, довольно мягко. Дерни он в полную силу, руку вырвет из плеча.
– Идем! – согласилась Дар. – Нет, бежим! Рус…
Она кинулась к повозке.
«Господи, только бы Рус был жив» – промелькнуло в голове. – «Что? А, да. И Вик, конечно, тоже. Мы ведь – команда».
Дар вскрикнула, увидев, как сильно досталось ее спутникам. Лица – сплошные кровоподтеки. Пальцы распухли, пятки разбиты в кровавое месиво, наверняка, били бамбуковой палкой, изверги.
Она выдернула кляпы. Вик шумно задышал и попытался укусить ее за палец.
– Тише, тише! Свои. Это я, Дар.
– Раньше нас в рай успела? – еле слышно пробормотал Рус.
– Пх… ы… ть, – Вик облизал разбитые губы. – Меня в рай не пустят точно. Значит, мы все в аду. Ощущения прям похожие.
– Главное, что мы живы, – на глаза Дар навернулись слезы. Потерла липкой ладонью и тут же пожалела. Глаз отчаянно защипало. – А остальное до свадьбы заживет.
Сказала и осеклась.
Свадьба – это какой-то другой мир, совсем нереальный, сгинувший в далеком прошлом.
Точнее, в будущем.
– Надо забрать их, – Дар умоляюще сложила руки. – Этого. И вон того. Понимаешь?
Самсон кивнул и что-то гортанно прокричал. Подскакавшая лучница достала из-за пояса нож и освободила Вика. Секунду помедлила, будто оценивая, и рывком затянула его, охающего и матерящегося, на свою лошадь и, посадив за спиной, умчалась с площади. Дар успела заметить, что обеими руками Вик держался за грудь прекрасной лучницы. Неисправимый!
Самсон поднял Руса и повел, поддерживая за плечи. Наперерез к ним ринулись четверо осмелевших стражников. Скиф резкими оплеухами отправил в нокаут троих. Еще одного вырубил вдруг оживший Рус: схватил за волосы, крутанул вокруг своей оси и впечатал виском в свое колено.
Тут же охнул и зашатался, но Самсон не дал ему упасть. Усадил на коня, а сам побежал рядом, держась за черно-белую гриву. Ишь ты, рысью! Надолго ли его хватит? Судя по задорной улыбке, скифу и марафон покажется легкой утренней пробежкой.
Но это ладно, а кто теперь будет спасать ее?! Оглушенные стражники сидели на земле и смешно трясли головами, но их братья по оружию сбегались отовсюду и выстраивались в прямоугольник, ощетинившийся копьями. Их было уже больше тридцати, а из узких улочек, окружавших рынок, прибывали новые.
Земля ушла из-под ног у девушки.
– Нет! – взвизгнула она, оглядываясь.
Илья Муромец поднял ее в седло, как пушинку. Посадил перед собой и сказал что-то совсем непонятное.
«Если он попробует лапать меня за грудь, как какой-нибудь Вик…» – в конце этой мысли в голове запульсировали две кнопки. Зеленая, с надписью «сразу да», и красная, на которой светилось строгое «нет».
Нет?
А, там просто не все лампочки зажглись. «Почему бы и нет». Ну, посмотрим, как пойдет…
Дар улыбнулась своему спасителю и, внезапно, заорала:
– Смотри! Смотри! Воры!
Караванщик с сыном, под шумок, пока никто не видит, решили присвоить «волшебные шкуры» и волокли слегка обгоревший мешок, подальше от сбегающихся стражников.
Скифский конь в мгновение ока догнал негодяев. Юный погонщик верблюдов испытал на себе гнев пэри – Дар вывернула его ухо, да так сильно, что там что-то хрустнуло, а Муромец отбросил мальчишку пинком аж на пять метров. Потом вырвал мешок из онемевших рук седобородого и перебросил одному из своих всадников. Тот поймал добычу на лету и помчался вслед за остальным отрядом, спешно покидавшим площадь.
Скифский вожак поворотил коня, а Дар положила свою ладонь на его широченную грудь и почувствовала, как перекатываются разгоряченные недавней схваткой мышцы.
– Пожалуйста, еще кольца! – она указала на перстни, нанизанные на пальцы караванщика. – Их тоже надо забрать. Нельзя мне без них!
Дар, боясь быть непонятой, потрясла двумя ладонями разом, будто надевая перстни на пальцы.
Богатырь, не сходя с коня, схватил старика за шкирку. Тот дрожал, как осиновый лист, и тихонько скулил от страха.
– Снимай, – прошипела Дар, не испытывая к ворюге ни капли жалости.
– О, благородная пэри! О, солнцеликая! Прости недостойного пса. Я все верну! Все отдам, – выл караванщик, пытаясь содрать кольца с пальцев. Но те застряли намертво.
Стражники, которых набралось уже с полсотни, наконец, поверили в свои силы и подгоняемые зеваками, шаг за шагом, пошли в атаку на последнего скифа, задержавшегося на площади. Они не спешили, втайне надеясь, что опасный противник успеет ускакать – кому же охота умирать? Дураков нет.
– Снимай, живо! – прикрикнула Дар.
– Не могу, – побелевшими губами прошептал седобородый.
Муромец ухмыльнулся и, сжав его запястье, поднял старого обманщика над землей.
– Не погуби! – заорал тот, едва не теряя сознание от страха. – Не убива… а-а-ай!
Сверкнуло лезвие боевого топора, и караванщик полетел на землю, заливаясь кровью. Скиф бросил отрубленную кисть на колени внезапно побелевшей Дар и подмигнул.
Ну вот, теперь можно и удирать.