Дар уже давно перестала морщиться от верблюжьего запаха. Нет, она не привыкла и не принюхалась, от дикой вони и духоты все так же подташнивало, но – мама дорогая! – за первые пару суток между этими чертовыми горбами Дар натерла себе все те части тела, о которых в приличном обществе принято говорить шепотом, а то и беззвучно, одними губами. И теперь морщилась каждый раз, меняя позу в поисках хоть какого-нибудь комфорта.
Мерседес – так она назвала своего верблюда, – неспешно вышагивал на запад. Рус сказал, что горбатым можно доверять: у них отменное чутье и что-то вроде встроенного навигатора в голове, а потому дорогу они найдут самостоятельно. Так и вышло. В первую же ночь им встретился огромный караван, под сотню верблюдов. Их небольшая группа пристроилась в хвост движущейся колонны. Замыкающий смерил их подозрительным взглядом, но потом равнодушно кивнул и снова уставился на звезды.
Дар понимала его настроение: в этой глухомани звезды были единственным развлечением. Большие, как тарелка, и белоснежные, словно снежные шапки далеких гор. Они складывались в самые причудливые созвездия, на какие только хватало фантазии. Первыми астрономами были не ученые, а простые пастухи или погонщики верблюдов, которые от нечего делать глазели в ночное небо. Именно они научились различать крылья небесных лебедей, плавники рыб и копыта козерогов…
Счет дням потерялся в истертом ржавом песке, то безразличном и недвижимом, то нервно клубящемся и взлетающим вверх, чтобы забиться в рот и в ноздри и лишить людей последнего глотка раскаленного воздуха. Приходилось закрывать лицо пропотевшей тканью, но это было только на руку: меньше шансов, что в ней распознают женщину.
Поначалу Дар еще восхищал восход розового солнца над свинцово-синими барханами и золотой шар, закатывающийся в пески многослойных оттенков желтого. Разглядывала шаровары, сандалии и ободки у караванщиков. Прислушивалась к разговорам, оценивала манеры и некстати задавалась вопросами: а если бы в эти времена проводили тест на IQ, то какой результат был бы у этих парней?
«Вряд ли они умеют читать и писать, да и считают на пальцах. А еще они постоянно жуют эту проклятую дрянь, от которой впадают в транс. Наверное, так легче переносить тяготы пути, всю эту одуряющую жару днем и резкие похолодания ночью. Но ведь эта жвачка их явно отупляет».
Дар вздрогнула, вспомнив, как в первое же утро в караване к ним подъехал юный погонщик и, улыбаясь во весь свой щербатый рот, протянул на раскрытой ладони несколько липких комочков бурого цвета.
– Мой отец, вожак этого каравана, желает вам легкой дороги до Мараканда и тяжелых кошельков на обратном пути. – нараспев произнес он, отвесив полупоклон. – И в знак дружбы посылает вам самый лучший чар, какой только можно отыскать к северу от царства Каши.
Рус подозрительно оглядел подношение.
– Дар, что это за ерунда такая? – спросил он негромко по-русски. – Опасно принимать в дар от незнакомцев не пойми что, особенно если это выглядит, как…
– Это едят? – с любопытством подхватил Вик. – Малец что-то говорил про кашу. Надеюсь, не овсянка, а то у меня с детства…
– Заткнитесь оба, – прошипела Дар и, повернувшись к юноше, добавила дружелюбия в голос. – Пусть удача сопутствует этому каравану, а щедрость вашего отца да воздастся сторицей!
Она пожала протянутую руку и бурые комочки прилепились уже к ее ладони.
– Да будет так, – молодой погонщик развернул своего верблюда и ускакал.
– Что это за чары? Добрые? Злые? – Рус сковырнул один из комочков с ее ладони и осторожно понюхал. – Сладкий аромат, что-то неуловимо знакомое.
– Дай и мне тоже понюхать. – Вик вцепился в запястье Дар, подтащил к своему лицу и вдруг слизнул сразу два бурых комочка. – Офигеть, это жевательная резинка. Вот почему говорят: «Мир, дружба, жвачка», да? Еще с этих времен обычай?
Рус схватил его за шкирку.
– Совсем дурак? А вдруг отрава? Выплюнь!
– Это не отрава, – Дар вытерла оставшиеся на руке комочки о грязные кудряшки на горбу верблюда. – Это хуже. Какой-то древний наркотик, который одурманивает и вводит в полусонное состояние, чтобы легче было переносить тяжести пути. Царство Каши – это на севере Индии, – славилось подобными зельями.
– Выплюнь! – повторил приказ Рус.
– Да что вы такие скучные? – язык у Вика уже чуть-чуть заплетался. – Я вот сейчас совсем не против одурманиться.
– Тебе нельзя, у тебя организм ослаблен, – помотала головой Дар. – Ты же только вчера был при смерти!
– Ну да, а сегодня живой. Я вчера с того света вернулся, и мы это даже не отметили. Потому что бухла не было. Ну так, может, хоть по чарочке пожуем? А? Вот, как я придумал прикольно: чарочка… Хорошо, а? Ну хорошо же? Эх, сейчас бы водочки… Да пусти меня, что ты держишь?
Вик попытался вывернуться из захвата Руса, а когда ничего не вышло, усмехнулся.
– Нет, конечно, нет. Ты же всем кайф обламываешь. Дар не пустил смотреть на историческую хрень, меня на трезвяке держишь. А ты кто такой вообще? Что ты о себе возомнил? Командир, блин! Меня, может, тоже сюда не просто так заслали, а с секретным заданием, а ты ко мне относишься без капли уважения. Пусти, с-сука!
– Забористое зелье, – Рус разжал кулак. – Быстро его развезло. От стадии «хорошо-то как» до стадии «ты меня уважаешь» – меньше, чем за минуту. Я такое точно жевать не буду.
– Это потому, что ты слаба-ак. А я – о!
Вик согнул руки в локтях, демонстрируя бицепсы, кстати, довольно впечатляющие для офисного работника. От резкого движения его повело в сторону, а тут еще верблюд, как назло, споткнулся. Вик вцепился в тюк с товарами и, зависнув на мгновение, рухнул вниз, продолжая заливисто хохотать. Следом посыпались чеканные кувшины, чаши и блюдца. Грохота никто не услышал, ведь вся эта посуда раскатилась по песку, вот на мраморном полу – да, было бы очень громко. Последним из тюка выкатился казан для плова и попал прямиком в солнечное сплетение. Вик закашлялся и выплюнул жвачку.
– Наркотики – зло! – подытожил Рус, спрыгивая со своего верблюда. – Вставайте, ваше величество. Так достаточно уважительно?
– Поговори у меня! Вернемся домой я вас всех продам и куплю, а потом еще раз продам, но уже дороже, – буровил Вик, барахтаясь в песке, как упавший на спину жук.
– Да уж, надо держаться подальше от Царства Каши, – Дар тоже спешилась и, подхватив волочащиеся по песку поводья, заставила лечь норовистого верблюда, на котором ездил Вик. – Но кто бы мог подумать, не врет пословица. Что у трезвого на уме, то в таком вот состоянии на язык и лезет.
– Дарочка, ты даже слаще, чем чарочка, – осклабился Вик. – У тебя такой красивый рот, а ты им говоришь. Зачем? Лучше бы…
– Завязывайте, ваше величество, – Рус встряхнул хмельного товарища и усадил на верблюда. – Дар, найди какую-нибудь веревку, чтобы привязать этого неваляшку, и заодно собери посуду.
– А танец живота тебе не сплясать? – вспыхнула девушка.
– Танец живота сплясать мне, – Вик согнулся пополам от нового приступа хохота.
Дар проигнорировала его замечание. Она сверлила глазами Руса.
– Серьезно, когда ты уже научишься нормально с людьми разговаривать? Ну можно же сказать «пожалуйста», или что, от элементарной вежливости твой авторитет командира пополам переломится? Неужели у тебя такой хлипкий авторитет?!
– Дар, вот совсем не ко времени сейчас эти разборки. – отчеканил Рус. – Веревку найди. Пожалуйста.
– Когда ты таким тоном говоришь, это еще хуже! – от гнева у нее запылали щеки. – Сам ищи веревку, а как найдешь – удавись.
Зрачки Руса сузились, но он промолчал. Развязал кушак, который поддерживал полы халата Вика, пропустил его под полосатым ковриком на спине верблюда, и сноровисто связал дебошира. Твердой походкой вернулся к своему скакуну и поехал вслед за уходящим караваном, даже не оглянувшись.
Вик захихикал, на этот раз почти беззвучно.
Дар вздохнула, и пошла собирать кувшины и чаши. Взглянула на свое отражение в отполированном до зеркального блеска подносе, поправила выбившийся из-под платка локон, который прилип к потному лбу.
– Эй, вы чего отстали? У вас тут все хорошо? – юный погонщик вернулся, с любопытством глядя на связанного Вика.
– Все по кайфу, братуха! – откликнулся тот. – Может, споем что-нибудь веселое, а? Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой скота…
– Дать бы тебе этим подносом по башке, да у тебя сейчас и так мозги набекрень. – прошептала Дар, завязывая тюк. – Поехали, надо догонять караван!
В последующие дни она почти не разговаривала с Русом, да и с Виком тоже – он увлеченно общался с погонщиками верблюдов, потому что у них был не только чар, но и бурдюк с каким-то веселящим пойлом, а еще караванщики любили сплетничать. Дар убедилась, что этот хитрожоп с кем угодно найдет общий язык, не зря же его считают лучшим переговорщиком Корпорации. Вынужденное одиночество ее не сильно тяготило, а вот отсутствие ванны или хотя бы душа, пусть даже обычной лейки, как на даче у бабушки, напрягало до невозможности.
Солнце лениво всплывало по ясному голому небу, заставляя капли пота на лбу увеличиваться в размерах. Спина зудела так, словно ее обильно намазали мазью Мухоползун. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений она и размышляла об уровне интеллекта жителей древнего мира.
«Интересно, какой бы тест помог выявить уровень их развития на данный момент? Да и вообще… Если бы каждые сто лет в истории оценивали уровень IQ, к чему это могло бы привести? Открыло бы какие-то новые грани для развития цивилизации или увело бы в дебри? А с другой стороны, какой тест дать погонщику верблюдов? Творческий? Лингвистический? О, социальный – огонь! Выяснить наивысшую способность караванщика торговаться на рынке. Кто хитрее и смекалистее…»
Верблюд, бредущий впереди, поднял хвост и навалил кучу прямо на ходу.
«А вот и ответ, – кривая ухмылка отпечаталась в мыслях, как след от сверкнувшей молнии на грозовом небе. – Я бы, наверняка, обошла любого здесь и на многие тысячи километров вокруг по любому из тестов. А толку с этого – ноль, если замерзну первой же ночью, так и не справившись с разведением костра на верблюжьей какашке. Вот и ценности в моменте».
Зуд разрастался по шее все сильнее, расползаясь по корням волос, залезая в мокрые подмышки. Между пальцами на ногах кто-то беспрерывно тер пемзой.
«Какой бред в голову лезет… Помыться бы. Ух, как же хочется помыться! Сейчас бы в море окунуться, или в озеро! Черт, да я была бы рада и той вечной луже у подъезда, в моем дворе. Кинулась бы сейчас к ней, радуясь, как лучшей подруге!»
Время тянулось медленно, как последние капли густого меда из перевернутой банки. Очередной день неуклонно терял свою энергию и равнодушно, вместе с медом, стекал вниз, к предсказуемому горизонту. Верблюды вяло переставляли лапы. Первая вторая, третья, четвертая. Первая вторая, третья, четвертая. Первая, вторая… Дар уже не могла смотреть на этот песок – здесь, там и везде, – поэтому закрыла глаза. И затаилась. Каждое лишнее движение вызывало острую скрипучую боль. Поэтому она просто считала шаги верблюдов.
«Корабли пустыни. Что за бред. Я с ними восьмой день. Или пятый. Какой мы с ними день, Дарья Игоревна? О, как я, сама себя, да по имени-отчеству. Уважение превыше всего. Еще и про «пожалуйста» не забудем, да? Пожалуйста, госпожа профессор, продолжайте бредить…»
Верблюды продолжали вяло волочить ноги. Первая, вторая, четвертая, шестая.
«Корабли пустыни – ну нет. Они вообще не похожи на плавающие конструкции. Даже удивительно, что это сравнение задержалось на века. Они, скорее, похожи, на, на – вот крутится прям на кого…»
Первая, вторая, четвертая, седьмая, девятая…
«Бог мой! Сколько у них лап-то! Так-так. Паук? Нет, вроде. Хотя тоже он – многоножка. Ножка, ножка. Точно! Да точно же – сороконожка! Пустынная сороконожка!»
Дар чуть накренилась, вздрогнула и приоткрыла глаза, пытаясь понять – где она?
«Пустынная сороконожка. Хм. Мне, может, надо было стать писательницей? И описывать то, что появляется у меня в голове. И я была бы кем – первоисточником! Круто ведь. А я стала кем? Библиотечной серой мышью».
Первая, вторая, десятая, сорок вторая.
«Так сколько же ног у верблюдов? Уму непостижимо! Ох, и зверюги… Но все лучше, чем библиотечная серая мышь, которая не один и не два года изучала то, что написали древние дядьки, и изредка – тетки. Фу, слово жуткое какое. У тетек, – или теток? – как их ни назови, все сплошь бытовые картины: или они на рынке рыбой торгуют или в комиссионке продают поношенные юбки. А дядьки, – нормально звучит, уважительно, – эти все больше о духовном мире, о философии, о первопричинах всего сущего. Кому рыба и юбки, а кому бытие и сознание. У каждого свои игрушки».
Первая, десятая, семьдесят восьмая.
«О, я отвлеклась. Даже внутри, когда сама с собой – не могу без шажочков в сторону. Ну да бог с ним. Писатели, библиотеки, какая-то мысль была. А, так что же это получается? Если писатель пишет детектив или любовный роман – он первоисточник, чистый и свежий, как родник. А книги по истории, они ведь даже не через вторые руки, не через третьи руки – это прям какая-то конвейерная комиссионка получается. И я всю жизнь изучала то, что сотни и тысячи людей передавали друг другу из уст в уста, из ушей в уши, как в детской игре «Испорченный телефон?» Стоп. Так себя и в угол загнать можно. А как же еще я могла изучать историю, если не из пятисотых рук? Без машины времени – только так. Но, получается, факты могли быть искажены уже начиная со второго человека в этой цепочке. Или даже с первого. Специально, или в угоду кому-то. Или потому, что кто-то что-то не так понял. Вот сказал погонщик – «легкой дороги до Мараканда». Это он Самарканд так назвал. А я ведь читала кучу монографий по истории Древнего Востока и там все светила науки, опираясь на надежные и достоверные источники, утверждали, что это название появилось уже после завоеваний Александра Македонского. А выходит, за сто лет до этого город уже вовсю так называли. И чему теперь верить?»
– Ничему… Никому нельзя верить, – услышала Дар шепот, пробивающийся сквозь легкую дремоту. Свой собственный шепот.
И, конечно, согласившись с собой, она провалилась в глубокий и размеренный сон.
С неба летело что-то мелкое и щекотное. И, видимо, летело уже не первую минуту. Оно бы и ладно, но это «что-то» так и норовило попасть в лицо. Очередное попадание вызвало не только щекотку, но и затяжное чихание. А чихать много раз, и при этом не проснуться – мало у кого получилось бы.
Дар выпрямила спину и потрясла головой, вызвав тем самым новый приступ зуда. Правая ладонь хлопнула по шее. Может, если вызвать на коже жжение от удара – это будет не так навязчиво по ощущениям? Белая разлохмаченная вата продолжала сыпаться с неба.
«Может, где-то в далеком кишлаке разъяренный осел растрепал все подушки? Теперь, пока все перья на землю не осядут, так и будут летать… О, а это похоже на начало какой-нибудь старинной легенды. Когда-то, давным-давно, жил в кишлаке самый злой осел в мире. И был у него хозяин, который его сдерживал волшебным ошейником… Стоп. Отвлеклась. Но эта вата – реально нереальна. А может, это крошатся звезды? Как песочное печенье. Иссушились от палящего солнца, да и стали растрепываться по краям».
Хлопья все усиливались и, падая за шиворот – ой, как приятно, – холодили кожу. Дар вытянула руку и сверху на нее моментально осели белые мушки.
– Снег? – Дар не поверила своим глазам.
Угольно-черное небо все сплошь было покрыто белыми горошинами. Их становилось все больше и больше.
Дар, чихнув еще раз, проснулась окончательно. В пустыне идет снег. Ничего себе! Может, где-то поблизости есть гора, на которой свистят раки?
Караванщики спешились и забегали, что-то нервно выкрикивая друг другу. Они хватали верблюдов за поводья, накрывали какой-то темной попоной почти до самых глаз, и куда-то вели.
– Быстрей! Быстрей! – шумели они. – Иначе завтра все погрязнем в песчаном болоте!
Рус и Вик затерялись в этой кромешной суете. Дар, выхватив глазами чернявого юношу – того самого сына вожака, подбежала к нему, волоча упирающегося Мерседеса.
– Почему снег? Где мои спутники? Что происходит?
– О, очень кстати. Давай твоего верблюда, – юноша перехватил поводья. – У нас очень мало времени. Надо торопиться.
– Да что происходит? Скажи мне?
Снег повалил стеной, почти скрывая смоляное небо, но моментально таял под ногами, образуя густое песочное месиво. Ступни увязали, погружаясь почти по щиколотку. Дар переступила в сторону, но это не спасло. Ноги с влажным чмоканьем увязли в новой яме, вытягивать их с каждым шагом становилось все труднее.
Снег. В пустыне. Это было похоже на галлюцинацию. Может, это просто мираж? Голову напекло, вот и…
– Владыка Льда разгневан, – спокойно сказал юноша, глядя на черное небо. – Говорят, в пещерах Гиндукуша у царицы ракшасов родилась семиглавая дочь на погибель всему живому. И чтобы спасти мир, Владыке придется взять ее в жены. А кому охота с семиглавой-то жить? Обычная жена раздражает своей болтовней, а тут – в семь раз больше шума. Вот и гневается… Если не задобрить его молитвой, снег будет идти следующие девять месяцев.
– Какая дочь? Какой Владыка Льда? – опешила Дар. – О чем ты? Я впервые слышу этот миф…
– Чего застыли, раззявы?! В круг, сгоняйте верблюдов в круг! А ты чего стоишь, поторапливайся! – седобородый мужчина в шафрановом балахоне окрикнул юношу.
– Да, отец! – погонщик бросился бежать, но поскользнулся и упал плашмя в ледяную жижу. Вскочил и, даже не отряхнувшись, поволок верблюда Дар к остальным животным. Те послушно садились по кругу, а седобородый обходил всех, натягивая попоны на мохнатые головы.
– Уйдите! Уйдите подальше, чужеземцы, – караванщики вытолкали из толпы Руса и Вика. – От вас одни неприятности. Уйдите к тем барханам, пока все не закончится.
– Да мы-то тут при чем? – огрызался Вик. – Это же семиглавая демоница виновата! Раз вы наших верблюдов забрали, то проявите хотя бы каплю уважения!
Рус силком оттащил его подальше.
– Давай не сейчас, ладно? – увещевал он. – Что ты носишься с этой каплей! В пустыне любая капля испаряется на раз. И не важно, что капнуло – кровь, пот или слезы.
– Но ведь это не-спра-вед-ли-во! – возмущался Вик. – Это самой легкое, взять и во всем обвинить чужеземцев. Но я любому докажу на пальцах, что мы здесь ни при чем.
– Это если у тебя останутся пальцы, – хмуро ответил Рус. – Бывает, что люди ведут себя горячо и агрессивно, как быки на корриде, и с этим можно что-то сделать. Но эти ребята сейчас в холодной ярости, как волки. Поверь, я знаю разницу. Они могут и в жертву нас принести, чтобы снег остановить. Поэтому уймись.
– Убедил, – Вик сбавил обороты и, повернувшись к Дар, взял ее под локоть и повел к бархану. – Ты-то хоть понимаешь, что происходит?
– Мне кажется, что я сплю, – Дар, не сопротивляясь, шла задом наперед.
– Тогда мы спим втроем, – Рус растирал озябшее лицо ладонями.
– Удачная шутка, – усмехнулся Вик. – Жаль, не мне в голову пришла. Но серьезно, Дар, что за хрень происходит? Откуда снег в пустыне? Ты историк, вот и скажи.
– Я не понимаю. Такого никогда не было, – она оступилась, упала на одно колено и взвыла от боли. – И все-таки это есть. Может, тут какое-то смещение полюсов, или местное сезонное явление? Ну нельзя же всерьез верить, что это Владыка Льда осерчал. Мы же в прошлое попали, а не в фантастический роман.
– Уверена? – Рус спросил это абсолютно серьезным тоном и от этого стало по-настоящему страшно. – Я не знаю, где мы оказались и работает ли здесь магия, но если не остановить этот снегопад, то через пару часов пески развезет до состояния болота. Мы все утонем в этой жиже вместе с верблюдами, потому что никто не знает, насколько глубоким будет это месиво. Есть ли вообще у пустыни дно? Мне бы не хотелось узнавать это на собственном опыте. Так что пусть они молятся, или что они там делают? Не важно. Будем надеяться, что это сработает. Потому что больше надеяться не на что. Дар, а ты снимаешь все это для потомков?
«Ох, балда! Я же совсем забыла про перстень с камерой», – ей захотелось стукнуть себя по лбу, но нет, это займет пару лишних секунд, а времени она и так потеряла немало.
Дар сжала кулак, подняла над головой и надавила на камушек. Успела, как раз к самому началу ритуала.
Вожак каравана вышел на середину круга с верблюдами и поднял руки к небу. Минуту или две он стоял, застыв в полной неподвижности. Снег облеплял его фигуру, шафрановый балахон моментально стал белым и пушистым, полностью слился с седой бородой. Потом прозвучало слово, короткое и резкое, как удар бича. Руки старика опустились, но тут же взлетели вновь, он размахивал ими словно крыльями, изображая огромную птицу. С посиневших от холода губ сорвался невнятный речитатив. Стоящие вокруг погонщики ответили своему вожаку. То ли заунывная песня, то ли животный вой понесся в небо, навстречу хлопьям.
Жижа под ногами начала покрываться тонкой коркой льда. Седобородый с хрустом сломал ее, притопнув правой пяткой. Только сейчас Дар заметила, что он босой, как и остальные погонщики.
«Бедненькие, они же умрут от переохлаждения!» – мысль поднялась от судорожно сжимающегося сердца и затрепетала где-то в затылке.
Старик тем временем стал вращаться по часовой стрелке, опираясь на левую ногу и притопывая правой. На ступнях его выступила кровь, но караванщик, не обращая внимания на боль, двигался все быстрее.
Погонщики плавно повели верблюдов по кругу в противоположную сторону. Их заунывная песня нарастала. Дар, дрожа крупной дрожью, зажала уши ладонями. От этого воя забылось все – и стресс от перемещения во времени, и дневная жара, и лютый ночной мороз. Вой был настолько жутким, что в голове стали прокручиваться разом и самые страшные сцены из фильмов ужасов, и самые невероятные ночные кошмары, и самые болезненные моменты из детства. Она хотела зажмуриться, но боялась, что так станет еще хуже, что как только веки сомкнутся, их экспедиция закончится и они немедленно умрут.
Кто-то крепко держал ее за плечи, и, пожалуй, только это и помогало удерживать хрупкую нить сознания здесь. Почти здесь.
Вой все усиливался. Ощущение близкой смерти не уходило. Казалось, снежные нити, что тянутся с неба, вот-вот сплетутся в петлю, которая затянется у нее на шее и Владыка Льда, или кто там сидит за черными тучами, утащит ее в свой мир холода и мрака…
Волосы покрывались инеем. Каждый по отдельности. Если бы все застыли разом, то это было бы не так больно. Но нет же, каждая волосинка хотела быть упакована в отдельную индивидуальную ледяную коробочку, и это причиняло невероятную боль.
Сквозь снежные хлопья Дар разглядела, как крутящийся волчком старик вдруг поднялся в воздух, из его глаз вырвалось фиолетовое пламя, и верблюды заревели, добавляя свои резкие голоса к общей какофонии. Невидимая волна понеслась по пустыне, оглушая и сбивая с ног.
Снег прекратился, словно где-то в небесах перекрыли кран или дернули рубильник.
Дар вскрикнула и потеряла сознание.