– Я?! – вырвалось помимо воли.
Сердце замерло на мгновение, а затем рухнуло вниз, а после взметнулось к горлу, трепеща пойманной птицей. Вихрь мыслей закружился в голове, одна пронзила острее прочих: неужели Изабелла, чьё тело я заняла, могла пойти против родной матери? Но Джульетта всегда была добра ко мне, окружила заботой и лаской. И явно стояла на стороне дочери!
– Что?! – рык Мортимера слился с моим возгласом. Граф вскочил с кресла, возвышаясь над съежившейся Лили. – На конюшню мерзавку, что смеет порочить моё дитя! Выбить всю правду! – от его громового голоса у меня задрожали колени.
– Не л-леди Из-забелла, в-вы не та-ак п-поняли… – всхлипнула экономка, теперь указывая куда-то за мою спину.
Я зло прищурилась: миг назад ключница тыкала именно в меня, а теперь цель сменилась. Вот дура! Неужели она верила, что граф примет её ложь? Кто же так запугал несчастную, что она лишилась последнего разума?
Резко обернувшись, нашла глазами цель – в двух шагах, бледная как полотно, застыла… леди Элеонора!
Гувернантка, мигом всё поняв, пошатнулась, и она рухнула бы на каменный пол, не подхвати её кто-то из мужчин.
Мой взгляд заметался по взбудораженной толпе слуг и воинов в поисках Летиции, которая притаилась в дальнем углу, стараясь слиться с тенями.
– И Летиция тоже! – следом выкрикнула Лили. – Это она привозила змеиный корень всякий раз, возвращаясь из столицы!
Мортимер потемнел от гнева, светло-серые глаза заволокло чернотой, черты лица хищно заострились.
– Пошли все вон, кроме стражи и вас, – он грозно посмотрел на меня, ключницу, любовницу и гувернантку.
Разговор был долгим и неприятным. Леди Элеонору привели в чувство – грубо вылив на женщину ушат холодной воды. Мне на мгновение стало её чисто по-человечески жаль, но потом, когда я услышала правду… Грустно, когда в твоём собственном доме творится такое, а ты ни сном, ни духом.
Леди Элеонора, дочь барона Горвуда, жила в доме графа вот уже более десяти лет. Её отец погиб на войне, закрыв собой Мортимера. В благодарность граф забрал к себе возрастную дочь барона и пристроил к жене в помощницы. В итоге Элеонора стала заниматься воспитанием юных благородных девиц, каждый год приезжавших на земли Элисона.
– Я завидовала, – женщина говорила тихо, но с таким отчаянным душевным надрывом, что я ей верила: да, она завидовала Джульетте люто, всем своим существом! – У Джульетты было всё, о чём я могла лишь мечтать: богатство, привлекательность, красавец муж, ребёнок… А я? Наследница барона-нищеброда, который погиб, оставив своей семье одни долги… Когда я впервые увидела вас, господин, моё сердце дрогнуло. Но для вас я была лишь тенью, безликой служанкой, пусть и благородного происхождения.
Она судорожно вздохнула, сжимая побелевшими пальцами складки платья:
– Тогда я решилась… Забрала свою племянницу Летицию у её родителей, когда той исполнилось пятнадцать. Она молода, красива и обучена всем премудростям благородных девиц. Два года я вкладывала в неё всё, что знала сама. И когда представился случай… – её голос сорвался. – Я подстроила так, чтобы вы заметили Летти. Сначала планировала просто отдалить вас от жены, но потом… потом ненависть затмила разум.
В её потухших глазах вспыхнул лихорадочный блеск:
– Я тешила себя мыслью, что после смерти Джульетты вы возьмёте в жёны Летицию. А я… я навсегда осталась бы подле вас, пусть даже просто как тётка вашей новой супруги. Хоть какое-то подобие счастья.
Она ещё что-то говорила, а у меня на языке вертелись совершенно другие вопросы.
– Папа, – обратилась к отцу, когда злоумышленница сделала паузу, чтобы собраться с мыслями.
– Да, дочка? – посмотрел на меня граф.
– Позволь задать пару вопросов леди Элеоноре?
– Дозволяю, – коротко кивнул мужчина, устало откидываясь на высокую спинку своего кресла.
– Как давно вы травите мою маму? – поймав взор гувернантки, уточнила я.
– Год уж как, – спокойно ответила женщина.
– Неправильный ответ, – покачала головой я и, подойдя к ней ближе, настойчивее повторила: – Как долго вы добавляете в еду графини разные отравляющие тело травки?
– Я вас не пойму, леди Белла, – отшатнулась от меня Элеонора. – Я говорю правду!
– Допустим, змеиный корень и правда только год как.
С каждым моим словом лицо допрашиваемой становилось всё бледнее, даже губы потеряли яркость. Сколько Элеоноре лет? Ровесница Мортимера, может, чуть старше. Некрасивая и неприятная, напоминающая высохшую на солнце рыбину: длинная костлявая фигура терялась даже в плотно облегающем блио из серой шерсти. Платье, украшенное серебряной нитью по вороту и рукавам, лишь подчёркивало её болезненную худобу. Узкие плечи и впалая грудь придавали ей сходство с вешалкой. На длинном лице резко выделялся крючковатый нос, нависший над тонкими бледными губами, словно клюв хищной птицы; глубоко посаженные тусклые глаза бегали туда-сюда, высокий лоб прорезали глубокие морщины. Желтоватая кожа обтягивала острые скулы, делая их ещё более выпирающими. Седеющие волосы, собранные в тугой пучок на затылке, открывали большие уши и лишь подчёркивали общую угловатость её облика.
– Ах, я… – зашептала она, схватилась узкой ладонью за свою шею, будто задыхалась и выпучила глаза.
Краем глаза я заметила движение: отец покинул кресло и приблизился к нам, угрожающе нависая над трясущейся гувернанткой тёмной громадой.
– Говори… – одно слово, зато как произнесено!
– П-почти десять лет я подсыпала в вечерний отвар, предназначенный леди Джульетте, траву…
– Чтобы она не могла забеременеть, – договорила я, – так?
– Да… – одними губами.
И тут Мортимер не выдержал – его рука метнулась вперёд, и звук пощёчины эхом прокатился по залу. Голова Элеоноры дёрнулась в сторону, седые пряди выбились из тугого пучка, женщина не смогла удержаться на ногах и упала на пол. На её впалой щеке расцвёл багровый отпечаток графской ладони, гувернантка тихо протяжно заскулила от боли и вся сжалась в ожидании следующего удара.
– Если бы не мой долг твоему отцу, – тяжело роняя каждое слово, прорычал Мортимер, – мигом бы открутил голову и скормил псам! Но я чту память Джона, потому сегодня же ты отправишься в монастырь Уитби, – припечатал граф, – где сёстры соблюдают устав святого Бенедикта во всей его строгости. Там ты будешь вкушать лишь хлеб и воду, спать на голых досках и молиться от первой до последней службы.
От описанных перспектив Элеонора по-настоящему потеряла чувства.
Дальше допросили ключницу. Она давно пособничала гувернантке. Элеонора держала Лили на коротком поводке, раз поймав ту на воровстве.
– Три десятка ударов плетьми. Коли выживет, отправить в дальнюю деревню, пусть работает в поле, – ещё один приговор.
– А ты, – отец наконец-то обратил всё своё внимание на тихо стоявшую Летицию. – Ты знала, какую именно траву покупаешь? Для чего и для кого она предназначена?
– Тётушка говорила, что у неё болят ноги, и эта трава помогает ей снять боль, – прошептала девушка.
Я ей не верила, но Элисон уже поостыл, потому наказание для бывшей любовницы вынес максимально мягкое:
– Завтра отпишу герцогу Элейскому, ты отправишься к нему, и он выдаст тебя замуж за доброго рыцаря.
– Н-но… Господин! – вскричала Летиция, замечательная актриса, должна признать. – Я люблю вас! Я не смогу без вас жить…
– Уж как-нибудь справишься, – цинично усмехнулся Мортимер и сделал знак рукой своим рыцарям, чтобы увели женщин. – Что творилось у меня под носом? И как я не замечал?
– Бывает, – пожала плечами я забывшись.
– Что? – опешил граф.
– Мне нужно к матушке, худо ей, я должна находиться рядом.
– Да, ступай к ней, – кивнул отец. – А мне нужно побыть одному.