Такси останавливается у ворот нашего теперь с мамой дома. От его масштабов до сих пор дух захватывает. Не сравниться с нашей скромной двушкой, в которой мы жили с бабушкой и дедушкой. А мама… Она вот привыкла к такому.
Или нет. Мы с ней виделись раз в год на мой день рождения, и я плохо знаю свою родительницу. Правда, обещание, данное мне в детстве, она все же выполнила.
«Как только смогу, заберу тебя с собой».
– Что за слезы? – сердитым голосом спрашивает.
Касаюсь щек. Они мокрые. Тушь еще ведь потекла…
– Быстро приводи себя в порядок. И переоденься. Сейчас Альберт возвращается. Вроде бы с сыном.
Прикусываю нижнюю губу, чтобы не закатить глаза.
Мне дела нет ни до Альберта, ни до его сына. Нет, я искренне благодарна, что теперь учусь в престижном институте, живу в роскошном доме и ем мясо на ужин каждый день, но не хотелось бы до конца жизни выплясывать перед главой семейства Шаховых.
Помощь должна быть от души. А помогать, чтобы потом спрашивать за это… Ну такое себе. Кринжатина.
– Надень голубое платье, которое мы купили на днях, – кричит вслед, – от «Валентино».
Иногда мне кажется, что лучше бы я осталась с бабушкой и не ехала в Москву с мамой. Мы абсолютно чужие друг другу. Да и чувствую себя сейчас, как котенок Гав: меня везде поджидают одни неприятности.
Дрожь руками соскабливаю с тела, вспоминая, где была час назад, и выполняю просьбу матери – иду в свою комнату размером с бабушкину квартиру.
Голубой цвет мне идет, а вот платье… В сочетании с дорогущим кулоном, новым телефоном и косметикой класса «люкс» мажоркой выгляжу.
С какой-то злостью снимаю с себя это платье, почти рычу. Воздух перевожу, и легкие заполняются кислотной смесью до тошноты.
Надеваю обычный спортивный костюм и толстовку. Оставляю только кулон.
Это единственная вещь, которая мне понравилась. Есть в нем какая-то энергия, которая согревает. Чистая, хорошая.
Амулет. Не иначе.
– Я же просила тебя, – шипит, как только спускаюсь на первый этаж.
Снова вспоминаются теплые вечера с бабушкой.
– Не хочу надевать то платье, – запахиваю олимпийку и гордо вскидываю подбородок.
А еще я до сих пор расстроена, напугана, и мне не терпится выплакать свой страх, который сегодня испытала.
– Послушай сюда, я не для того отвадила от Альберта всех любовниц и вышла за него замуж, чтобы ты мне своими выкрутасами все испортила. Ты теперь часть семьи Шаховых. Будь добра, соответствуй, – улыбается в конце.
Мои губы подрагивают, в то время как мама произносит свою речь, а ее зрачки расширяются от переполняющего негодования. Может, и вовсе гнева.
Так-то Шаховы – известная фамилия. Поезда, пароходы… Все дела.
Когда мама снова открывает рот, мы обе слышим щекочущий шум гравия. Одна машина останавливается, затем другая.
Сворачиваю шею, пытаясь рассмотреть в большом окне хоть что-то.
Я знаю, что сын Шахова учился в Англии. Отец отправил его туда после смерти своей первой жены. Не представляю, в чем тот провинился.
Из одной машины выходит Альберт. Серый костюм, режущий взгляд, уверенная походка миллионера. У него даже аура какая-то богатая, начальственная и чувствуется через стены.
Тут же отворачиваюсь от окна.
Может, и правда переодеться? Вспоминаю снова про его пароходы, поезда и опускаю взгляд на мятые штаны своего спортивного костюма.
– Скажешь хоть что-то не так, Лиза, закрою в пансионе, – говорит, сцепив зубы, и открывает широко входную дверь, приветствую своего мужа.
Потупив взгляд, смотрю на свои носки.
Может, пансион – это не так уж и плохо?
– Добрый вечер, – здоровается Альберт, и сразу же хочется вытянуться по струнке. Он не внушает страх, но готова отчитаться за сегодняшний день.
– Здравствуйте.
Фарс какой-то.
– Елизавета, позволь представить своего сына.
Альберт отходит в сторону. За его широкой спиной не менее широкоплечий парень. Его глаза – два угля, они с шипением впиваются в меня. На нем темные джинсы, такого же оттенка футболка.
Он пахнет до опасного вкусно.
Живот сводит. Ощущение падения с высоты очень четкое. Я будто на самом деле падаю, хватаясь за воздух.
– Знакомься – Филипп.
Жалкий метр между нами хочется расширить до километра. И все же его тело как кострище, которое жарит кожу, обваривая ее без капли жалости.
– Лиза, – прочистив горло, представляюсь.
Фил смотрит так, словно его языка не было в моем рту и он не посылал меня очень грубо, но, по всей видимости, недалеко.
«Мы незнакомы», – говорит выражение его лица.
– Надеюсь, вы подружитесь, – довольно прохладно говорит Альберт.
– Это вряд ли, – отвечаем одновременно.
Филипп, мать его, Шахов. Наследник всех этих поездов и теплоходов… Катись-ка к черту, подонок!