И вот я на вокзале Бонна, вываливаюсь из поезда после многочасовой поездки, проделав ночью на перекладных по диагонали путь в половину Германии. Майк оказался высоким голубоглазым блондином 30 лет, реальность с поправкой на пару лет практически полностью совпадала с одной-единственной строгой фотографией, как на паспорт, которую он когда-то присылал мне в письме. К тому по-немецки аккуратному и безупречно выверенному письму была приложена самодельная открытка с трогательно засушенным цветком из промышленного Рурского региона или южной части Тевтобургского леса и ароматом мужских духов, не выветрившихся даже за две недели, пока письмо путешествовало от Бонна до Москвы. Об этом незамысловатом, но трогательном растении, тревожившем мои ночные сны, напоминал лишь нежный, почти подростковый пушок на пухлых розоватых щеках Майка.
– Юлия, доброе утро, почему у тебя такая странная куртка? Так в Мюнхене все ходят? Или ты уже так хорошо понимаешь баварцев, что говоришь не Мюнхен, а Минга? – сказал Майк, широко улыбнувшись и пожав мне руку.
За мои 25 лет никто никогда не задавал мне вопросов по поводу моей одежды. Кроме того, на мне была самая обыкновенная удобная спортивная куртка, которую мне выдала координатор международных программ Криста. И эта неброская куртка, по моему мнению, неплохо подходила для поездки в Бонн. Таких спортивных курток в Мюнхене действительно тысячи; бойкая Криста, мой ангел-хранитель, подобрала ее для меня, чтобы спасти от назойливых мюнхенских иностранцев, желавших познакомиться со мной во время моих вечерних прогулок.
– Криста, что мне делать? – почти рыдала я однажды вечером у нее дома, куда она пригласила меня на вечеринку для новичков, недавно прибывших в Замок по международной программе.
– Ты просто стипендио́тка[1], а не стипендиа́тка, – прищурилась она и подмигнула мне, весело переиначив мой статус.
– Криста, а делать-то мне что? Как только я оказываюсь в центре Мюнхена, слетаются португальцы-турки-курды-албанцы-ирано-иракцы. У меня никогда не было такого опыта! Я не выдержу столько назойливого интереса к себе! Я хочу просто спокойно гулять по городу. На меня в Москве никто никогда не обращал особого внимания! А эти кричат вслед, улюлюкают, ходят за мной по пятам, – жаловалась я, смутно догадываясь, в чем может быть корень проблемы.
Карие глаза Кристы искрили, излучая живительное тепло и целительную энергию. Я верила, что вместе мы найдем решение.
На следующий день Криста снова пригласила меня к себе. На этот раз мы были одни, ее муж Петер ушел гулять с шумными детьми на озеро, позволив нам без суеты, «по-женски» обсудить ситуацию.
– Юлия, ты выглядишь очень по-русски, – сказала мне заговорщицки Криста, соскальзывая с официального немецкого на таинственный и доверительный южнобаварский певучий диалект. – Твоя славянская привлекательность просто отсвечивает изнутри и притягивает взгляд. Это какое-то слишком русское слияние перекрестных воздействий притягательной силы, сияния, обаяния, шарма или чего-то еще. И эта твоя энергия вызывает у них какое-то обратное излучение. Я не знаю, как тебе объяснить. Ты, наверное, сама чувствуешь. Твои медные волосы, зеленые глаза, тонкий нос. У нас тут нет таких девушек. Немки выглядят по-другому. Кроме того, дело-то не только во внешности, конечно. Это твое общерусское излучение. Ты совсем другая. Ты сильно выделяешься.
В углу гостиной скромно, но величественно переливались на рождественской елке красные и золотые шары, в них отражался камин, где потрескивали сухие дрова, слизываемые трепещущим пламенем огня. Свечи с легким запахом корицы светились в маленьких самодельных подсвечниках, расставленных по всей комнате. В полутьме я слышала певучее журчание речи Кристы на птичьем южнобаварском, почти не понимая слов. Это гармоничное звучание заполняло музыкой и волшебством всю комнату, просто, но со вкусом украшенную к главному празднику года. Из баварского потока Кристы мне удавалось иногда ухватить лишь пару слов и магию какого-то ритуала преображения, которое вот сейчас наступит, как по взмаху волшебной палочки всемогущей феи.
– Юлия, ты согласна? – официальный немецкий Кристы вывел меня из предрождественского транса.
Я была согласна на все, лишь бы спокойно гулять по Минга. Криста открыла свой здоровенный стильный шкаф с типично баварской резьбой, доставшийся ей по наследству от далекой прабабушки. На полочках была старательно и с немецкой педантичностью сложена новая одежда.
– А ну давай выбирай! Будем испытывать! – пропела мне Криста на своем древнем магическом птичьем языке баварских племен.
И началось предрождественское преображение.