– Ай да Кукушкин!!! – воскликнул Полозов, когда мы приблизились к башне. – Ай да молодец!!! Давай, поднимайся. Твои уже все здесь.
Опаньки! Мои уже все там?
На самом деле, конечно, не все. Возле башни столпилось немало народу, но своих я в толпе разглядел. Ни Данилыча, ни Трофима, ни Харитона среди них не было. Значит, это именно они, те самые «все», которые там, с майором.
Как только мы подъехали, внимание присутствующих обратилось на нас:
– А вона те, какие с Сявкиной канавки!
– Ты поглянь, и у йих пулестрелы!
– Ну-к, покаж, чаво там за чудо!
Я спрыгнул на землю и первым же пинком выбил из головы у одного из местных мысль о возможности рассмотреть «скорострел» Шапошникова в собственных руках. По рядам прошёлся недовольный шёпоток.
– А ну, не балуй! – прикрикнул Ситный. – Он тя враз зашибёт!
– Кто старший? – грозно выкрикнул я.
– Ну, я, – шагнул вперёд недовольный сержант.
– Почему не на позициях? Что, война уже закончилась? Никто не нападёт?
– Вашброть, – услышал я голос Русанова. – Им их высокобродие тут велели обождать.
Резерв? Понятно. Я обвёл всех недобрым взглядом. Похоже, что слова «вашброть» и «враз зашибёт» свою роль сыграли, потому что солдатики малость назад подались.
– Корягин, Шапошников! За мной! Ситный, вы пока здесь побудьте. Заодно служивым про военную тайну напомните. И ЧТОБ НИКТО НИЧЕГО ТУТ НЕ ТРОГАЛ!!!
Я дождался, пока Тит с Кондратом спешатся, и мы двинули по лестнице на верхний ярус острожной башни.
Все трое левофланговых пулемётчиков были уже здесь. Тут же находился комендант острога и пятеро его подчинённых. Их я легко опознал по незнакомым рожам и поношенным мундирам. Что поделать, чем дальше от центра, тем хуже снабжение. Так ведь это везде так. Отправленные сюда Бабкин, Горшенев и… этот… Блин! Степан! Который на марш-броске рупь хотел выйграть, тоже были здесь. Степан снайперам запасные магазины снаряжал, а то у них и без того дел по горло.
– Ну, молодец! Прямо слов нет, какой молодец! – восхищался Полозов. – Я ведь, брат, и не слышал про такие-то, – он показал на пулемёт в руках Данилыча.
Я принял строевую стойку, чтобы по всей форме, ну, или как получится, произвести доклад о выполнении боевой задачи:
– Ваше Высокоблагородие…
– Видел! Видел! Всё видел! Мы тут, понимаешь, до последнего сомневались. А ты вишь чего! Молодец! – обнимая меня за плечи, проговорил майор.
И тут я понял, чего не хватает:
– Егор Силыч, а Синюхин-то где?
– Николай-то? Да где ж ему быть? – Полозов показал рукой на скопление наших неподалёку от реки. – Вон там. Пожинает, понимашь, плоды, – и, понизив голос, засопел мне в ухо: – Мне тоже таких скорострелов надобно. Хорошо бы с десяток. А то вишь оно как! Неспокойно тут стало. Достанешь?
И вот что ему ответить? Вопросик-то не на один миллион.
– Посмотрим. Не от меня зависит.
Ну, вот. Почти не соврал.
– А пушки ваши где? – поинтересовался комендант.
Рассказывать ему про подствольник или нет?
– Извините, господин секунд-майор, не могу ответить ввиду полной секретности.
Кобылин недовольно нахмурился и отошёл на пару шагов.
– А что тут у Дерюгина приключилось? Мы там слышали беспорядочную стрельбу, но рассмотреть ничего не смогли.
Полозов пристально посмотрел на меня:
– Что приключилось, говоришь? Хха! Сейчас я тебе расскажу!
Всё, безусловно, по плану пойти не могло. Началось, вроде бы, как и задумывали. Дерюгин со своими подъехал, пострелял, дождался погони и драпанул восвояси. Поучить его хорошим манерам отправилось сотни три степных батыров. Наш Усов в это время с басурманами ещё рубился. Потом Данилыч с Пеньковым и Кашиным за пару минут погоню только что не уполовинили. Ещё пока степняки не доехали до рубежа открытия пулемётного огня, по ним довольно сноровисто работали снайперы. Это майор отдельно отметил:
– В такие дали, понимаешь, да так метко! Чай ведь на версту били! А я в бинокуль твой смотрел. И вот что ты думаешь? Как не стрельнут, так непременно кто-нито да навернётся с лошадёнки-то. Десятка три положили. Да кабы не полсотни!
Я тут каких-то особых чудес не увидел: в такую плотную массу, куда ни стрельни, всё равно попадёшь, но этого я, понятное дело, вслух говорить не стал.
– Тут вишь, как ты и опасался, с центру подмогу им выслали. Синюхин, значится, на перерез им с двумя взводами пошёл. Глядь, а уже и за Усовым-то погоня. И йим оттуда ж из центру Усову-то на перехват сотни четыре скачут. Ну, и Горин с Паклиным тоже, стал быть, на выручку Бориславу, как и сговаривались… А тут у тебя там чего-то ка-а-ак бахент! Да сразу и во второй раз! Ну и они, которые с центру, значит, прям секунды не думая, развертаются и взад! Только их и видели! Тут Дерюгин чего учудил, развернул своих, и давай сам в степняков-то палить. Они вроде как назад, а тут уже Синюхин их к реке прижал. Они к реке. А там по ним Дерюгин палит с двустволок-то с твоих. А реку-то её же в раз-то не перескочишь, у них там столпотворение. Они опять назад, а тут Синюхин. Ну, в общем сам посмотри, – и Егор Силыч снова указал на место, где сейчас наш ротный разбирался с остатками незадачливых преследователей Дерюгина.
Там, собственно, никто уже не стрелял. Драгуны сбивали в кучу немногочисленных выживших степняков. Я посмотрел направо и поинтересовался:
– А там что было?
Полозов поморщился:
– Да там не особо-то и видно было. Оно как бахнуло-то, так вы там тоже из скорострелов своих палить затеяли. Горин с Паклиным, значится, туда. Усов вроде как тоже развернулся. Да что ты ко мне пристал? Вон поглянь, не видно же ничего!
Действительно, тут все главные события происходили метрах в семистах от башни, и и хорошо с неё просматривались, а до нас никак не меньше двух с половиной километров, да ещё и Усовский отряд закрывал прямую видимость на происходящее. Вот и выходило, что понаблюдать за действиями собственных подчинённых у Егора Силыча попросту не вышло. Ну, хоть на наших посмотрел.
Между тем войска возвращались в острог.
Дерюгин вернулся первым и доложил, что в ходе выполнения операции потерь не имел. И у Спиридоныча тоже даже раненых не оказалось. А вот Усов, к сожалению, этим похвастаться не мог. Шесть убитых и четырнадцать раненых.
На фоне потерь у степняков это, конечно, не так много, но ведь и этого могло бы не случиться. Ни к чему было геройски рубиться со степняками в их лагере: подъехали, как Дерюгинцы, постреляли, свалили.
Погиб подпрапорщик Бусанов, а поручику Капустину сильно порубили левую ногу. Но это всё мы узнали почти через час, когда рота Усова вернулась в острог, приведя восемь десятков пленных.
Синюхин тоже привёл пленных в острог. Целых пять дюжин. И вот на кой чёрт они тут нужны? Этих же уродов охранять надо. А какими силами? А если сейчас вторая атака на нас будет? Тогда что?
Нет, понятное дело, прямо сейчас второй атаки не произойдёт. А кто поручится за завтрашний день? Я поинтересовался у наших старших офицеров, за каким, так сказать, иксом им понадобились пленники, да ещё в таком количестве?
Ответов оказалось на удивление много. Во-первых, пленных можно и даже нужно допросить и выяснить, какого хрена они ни с того, ни с сего решились на подобные действия. Во-вторых, за пленных можно получить выкуп от их родных. В-третьих, пленных можно обменять на угнанных в неволю соотечественников. В-четвёртых, если пленников, да ещё в таком количестве предъявить начальству, то с него, с начальства, можно стребовать подкрепление, новые ружья, как у меня, а если повезёт, то и скорострелы. Насчёт последнего я сильно сомневался и, по большей части, вслух, на что комендант острога мне резонно заметил:
– Пушчёнку какую выделют, и то хлеб.
И, наконец, в-пятых, ежели высокому начальству предоставить столь обширные доказательства своей ревности к службе, то оно, начальство, и чином пожаловать может. Может. Это я на своём примере дважды прочувствовал.
Согласен, аргументов «За» достаточно, только теперь всю эту сволочь как-то содержать придётся. Кормить, поить, охранять. Мы их, кстати, когда в тыл отправлять собираемся?
Оказалось, что когда с остальными закончим, а то, не ровён час, по дороге свои отобьют.
А когда мы с ними закончим?
А вот сейчас перегруппируемся и в погоню.
Ба-а-али-и-ин!!! Но ведь у нас опять получается, что основные силы уйдут непонятно куда, а в остроге под слабенькой охраной останется полторы сотни бандосов. Или я чего-то недопонимаю?
Да. Так и есть. Недопонимаю. Не-е-е… не совсем так чтобы… Ну, то есть…
Короче, слова: «А вот сейчас перегруппируемся», не следует воспринимать совсем уж буквально: «сейчас» – это не в смысле «прямо сейчас», и даже не после обеда, это… Это в более широком… понимании… Это значит, сейчас разберёмся, и уже тогда…
– Всё, Кукушкин!!! Иди отсюда! А то умный очень! Нужен будешь – позову!
Следуя прямому приказу начальства, я во главе своей группы направился в расположение. Точнее в избу, в которую нас определили на постой. Степана, как не стрелявшего, я отправил к командиру роты, для связи. Остальным – чистка оружия.
Я бы на месте майора Полозова по горячим следам допросил бы пленных с пристрастием третьей степени. А кого-нибудь выборочно и с четвёртой степенью. Эх, жалко Федулина нет – он бы и до шестой степени разошёлся, а то глядишь, и вовсе до десятой.
Только я разложился свой АКС почистить, как вдруг…
– Вашброть! – выкрикнул запыхавшийся Степан. – Его Высокобродие к себе кличут.
Надо же, Кукушкина высокое начальство к себе вызывает. Интересно, по какой такой надобности?
А всё просто: пленных-то допрашивать надо.
– Егор Силыч! Я-то чем помочь могу? – вопросил я, состроив майору наивно-удивлённый фэйс. – Я ж по-ихнему ни бильмеса не понимаю.
Полозов хищно сощурился и в полголоса проговорил:
– У них, Кукушкин, страшные легенды о тебе ходят.
– Обо мне?! – изумился я.
– Ага! – радостно согласился он. – Говорят, будто ты жутко страшный шаман. Будто как кинешь камень, так он словно пушечная граната взрывается.
Майор посмотрел на меня и, приблизившись, почти в самое ухо прошептал:
– Правда? Ай, врут? Чего ты такое кидал-то в них?
Я секунд пяток соображал, что к чему, а потом честно ответил:
– Так ведь гранаты и кидал. Только не пушечные, а ручные.
– Эк! – озадачился майор.
Я достал и продемонстрировал оружие страшного шамана.
– Скажи на милость! – пощёлкал языком Полозов, потом посерьёзнев спросил: – А она того… ни это… не бабахнет часом?
– Не сейчас, – уклончиво ответил я.
– А когда? – тут же поинтересовался майор.
– Когда надо будет, тогда и бабахнет.
Полозов оглядел гранату и проговорил:
– Понимаю. Поджечь надобно.
– Типа того, – кивнул я и напомнил – Только это… Вашвысокобродие, Вы про допрос говорили.
Егор Силыч как будто встрепенулся и, оторвав заворожённый взгляд от гранаты начал:
– Они, Кукушкин, тебя шибко боятся. Говорят, что ты – дух лесной. Из леса выскочил, весь зелёный, пятнистый, разбушевался, камнями начал кидаться, как из пушки стрелять, и море народу ихнего поубивал. Так что давай, постращай их ещё маленько!
Я задумался. Не сказать, чтобы глубоко, но пара несильно оригинальных идей меня всё-таки посетила:
– Постращать, оно, конечно, можно, вот только отчего же маленько? Давайте хорошо постращаю. Основательно.
Заинтригованный майор тут же уточнил:
– Гранату бросить в них собрался?
Я почесал в затылке:
– Можно и гранату… а можно… Да! А можно я из них пяток другой перестреляю?
Полозов скривился:
– Двоих-троих еще, куда ни шло, а пятерых …
Опаньки! Я думал, будет сложнее. Думал, майор про права пленных разглагольствовать начнёт, всякие женевские конвенции приплетать станет. Ан нет, проще всё: главное – не лишковать.
– Егор Силыч, Вы тогда ненавязчиво так с десяточек совсем уж бесполезных с краешку приготовьте. Я двоих-троих показательно пристрелю, а там уже от желающих душу облегчить, отбоя не будет.
Майор посмотрел на меня как на дурака:
– Да на кой ляд оно нам надо, чтоб эти засранцы прямо тут и облегчались?! Да ещё с душком! Ну, обгадятся они, и что?
Не туда у нас куда-то пошло…
– Да это я образно. Испугаются и сразу кинуться рассказывать всё, что знают и не знают!
Полозов скривился:
– Ага! Что не знают – напридумывают. Это нам как раз очень кстати выйдет!
– Так мы же их по одному допрашивать станем, если, где расхождения в показаниях, значит, врут. Вот и всё.
– Ну-ну, – пробурчал майор. – Жди здесь, позову.
Ждать пришлось минут десять. Полозов пришёл по мою душу лично:
– Пошли. Басурманов пужать будешь.
Басурмане уютно располагались, сбившись в кучу посреди большого загона для свиней под прицелом полусотни драгунов, окружавших загон. Один из драгунов что-то вещал пленным на их языке. У нас имеется собственный переводчик? Однако!
Заметив наше появление, толмач указал на меня и громко выкрикнул какое-то слово. Наверное, это означало нечто совсем уж суровое, потому как степняки сбились ещё плотнее, а на некоторых лицах явственно читался неподдельный ужас.
– Оскалься по-жутьче, – шепнул мне Полозов.
Я оскалился. Толмач снова что-то выкрикнул на басурманском. Толпа пришла в движение, и из неё одного за другим вытолкнули троих степняков, экипированных поприличнее остальных.
– Ну, вот! – обрадовался майор. – Давайте их ко мне! По одному.
Начали мы с того, который был ранен. Мало ли, истечёт кровью, да помрёт… А вдруг он какие-то важные секреты знает?
Позвали Сметанина. Подпоручик распорол пленному рукав. Рана, представшая нашим взорам, на смертельную не тянула. Помереть не помрёт, но…
– По-русски понимаешь? – первым делом поинтересовался Полозов.
Курбаши со страдальческой рожей кивнул.
– Как тебя зовут? – задал второй вопрос майор.
– Жамбыл-ага.
– Позвольте я, – решил я перехватить инициативу.
Полозов удивился, но не отказал, сделав рукой приглашающий жест. Я состроил безумно суровую гримасу и спросил:
– Кто я такой, знаешь?
Пленник поморщился и кивнул:
– Знай. Ты русский шаман.
Очень хорошо. Продолжаем. Я показал на раненую руку:
– Болит?
– Болит, – кивнул степняк.
Я достал аптечку с «боевыми» коктейлями и, выбрав нужный шприц-тюбик показал пленнику:
– Если сейчас уколю – боль пройдёт. Понял?
Тот кивнул.
– Колоть? – на всякий случай уточнил я.
Он снова кивнул. Я осторожно взял его руку и сделал укол. Курбаши поморщился, но вытерпел. Полозов посмотрел на меня в недоумении:
– Эт зачем?
– Сейчас всё поймёте, господин майор.
– Ежели и вправду боль сымает, то лучше кому из наших кольнул бы свою микстуру. Тому же Капустину. Того гляди, без ноги останется!
К Капустину действительно тоже надо будет потом зайти, а сейчас мы демонстрируем пленному вражескому, пусть и полевому, но всё же командиру свои «магические» способности.
– Ну, что? Болит? – поинтересовался я у подопытного.
– Мало-мало, – слабо улыбаясь проговорил тот.
– Значит так, Жил-был-яга, сейчас мы тебя станем спрашивать – говори правду. Правду скажешь – в живых оставим. Станешь врать – я тебе тогда вот это вколю.
Я показал ему другой тюбик (кажется, тоже с обезболивающим).
– Знаешь, что это?
Курбаши помотал головой.
– Это зелье правды. Тогда ты уже врать не сможешь, но за это я тебе потом вколю это.
Я показал третий тюбик:
– И тогда ты сгниёшь заживо. Сначала ноги отвалятся, потом руки. Потом глаза вытекут.
По лицу пленника пробежала тень испуга. Я решил развить успех и показал четвёртый тюбик:
– А от этого ты сгоришь изнутри. Десять дней будешь гореть. Пить будешь хотеть, а вода тебе не поможет. Да и не даст тебе её никто. А могу сделать, чтобы ты месяц горел, или два…
Я выдержал драматическую паузу и поинтересовался:
– Так как, хочешь попробовать меня обмануть?
Жил-был-ага энергично замотал головой. Я повернулся к Полозову:
– Он весь Ваш, Ваше Высокобродие!
Из сведений, полученных от Жил-был-агакалки, выходило, что мы почти победили. Победили, потому что подкреплений к степнякам уже не придёт, а почти, потому что тот отрядец из двухсот человек, который на ночь глядя куда-то свинтил, в действительности был направлен к нам в тыл и вот-вот должен напасть.
– Так что, господин майор, – обратился я к Полозову. – Я пойду, предупрежу наших, да и сам тоже подготовлюсь.
Ответить командир мне не успел. В дверь влетел заполошенный драгун и, задыхаясь, выдал:
– Вашвысокоброть! Степняки!
– Чего с ними? – строго спросил майор.
– Нападають! Сзаду!
Мы с Полозовым переглянулись.
– Много? – поинтересовался я.
– Могёть, две сотни, могёть, три.
Вот, пожалуйста, не соврал Жил-был-бек. Не зря на него обезболивающее перевели. Поднявшись, я поинтересовался у майора:
– Так я пойду?
– Да, пожалуй, – почти буднично ответил тот. – А мы тут ещё побеседуем.
Я приблизился к пленнику и, глядя ему прямо в глаза произнёс:
– Смотри у меня. Узнаю, что врал – год изнутри гореть будешь! А снаружи гнить.