Второстепенный персонаж романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Литературный критик, член редколлегии толстого художественного журнала. Фамилия указывает на фальшивость героя.
Описание персонажа дано в четырех главах: 13-й («Явление героя»), 19-й («Маргарита»), 21-й («Полет»), 24-й («Извлечение мастера»).
Анализ описания героя представлен в статье «Критик Латунский» на страницах «Михаил Булгков. Жизнь и творчество».
Анализ описания героя представлен в статьях «Латунский» на страницах «Михаил Булгков. Жизнь и творчество».
Наименование персонажа
Мы полагаем, что фамилия дана автором персонажу не случайно, а несет существенную информацию о нем.
«Похоже, у Латунского есть свои козыри в рукавах, незримые читателю. Верно, даже не фокусируясь на деталях, представляешь его весьма импозантным и холёным господином… не вполне советского формата, так сказать. Да и фамилия ему подобрана отменно. Непростой персонаж». «Я имею в виду общее впечатление, составленное из всех упоминаний персонажа. Его внешность, квартира, поступки – образ формирует это всё». «Для меня Латунский – не патер. Это одно слово не перекрывает для меня все остальные слова, создающие образ. Даже звучание его имени и то становится мазком кисти, который довершает портрет». (RhiSh)
Какие факты приводятся в романе «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова о критике О.Латунском, который сыграл большую роль в судьбе мастера – автора романа о Понтии Пилата?
Во-первых, мы знаем фамилию критика – Латунский, но только первую букву его имени – О.
С чем же может ассоциироваться фамилия критика?
Металл латунь при ударе издает звонкий звук. Его цвет напоминает золото. Существуют различные виды латуни (более золотистая, с зеленоватым оттенком, классическая желтая). Она проявляет стойкость к коррозии. Металл устойчив к появлению ржавчины, к химическим (соли, кислоты) и механическим воздействиям. Латунь используется при изготовлении труб в органе, например, горизонтальных.
Регистр-символ Fratelli Ruffatti – красивейшие горизонтальные латунные трубы «Tromba Orizzontale» с резонаторами в форме настоящих оркестровых труб.
Возможно, что персонаж с такой фамилией может указывать на связь с металлом, издающим при ударе высокий звук, внешне напоминающим золото, но им не являющийся, стойким к внешним воздействиям, участвующим в коллективном исполнении (орган состоит из множества элементов) произведения с определенной композицией.
Во-вторых, у него пепельные волосы.
Пепел – прах земной, из которого создан человек (Адам) и в него он превращается после смерти. Поэтому посыпание пеплом головы означает самоуничижение человека перед лицом Бога и напоминание самому себе о том недостоинстве и безобразии, в котором пребывает грешник. Так что это действие выражает крайнюю степень покаяния древнего человека.
В-третьих, он глаза вознес к небу.
«Он знал множество молитв, и в особенности отлично изучил технику молитвенного стояния. То есть знал, когда нужно шевелить губами и закатывать глаза, когда следует складывать руки ладонями внутрь и когда держать их воздетыми, когда надлежит умиляться и когда стоять чинно, творя умеренные крестные знамения». М. Е. Салтыков-Щедрин, «Господа Головлевы», 1875—1880 г.
В-четвертых, у Маргариты Николаевны и Азазелло он ассоциируется с патером.
Патер – в римско-католических монастырях монах в сане диакона или иерея. В широком смысле – католический священник, ксёндз. Ожидаемый образ для патера, т.е. человека, посвятившего жизнь служению Богу и отринувшего земские блага, – это наличие худобы, ведь он измождает свою плоть постом и молитвами, чтобы ослабить ее влияние на бессмертную душу.
Второй и третий факты согласуются с ассоциацией Латунского с католическим священником или монахом – патером. А при добавлении первого факта – критик становится похож на органиста, тоже участника церковных богослужений.
В-пятых, его статья против романа о Понтии Пилате называлась «Воинствующий старообрядец». И по жесткости ее содержание превосходило статьи критика Аримана и литератора Лавровича.
К взглядам старообрядцев высказывания Иешуа Га-Ноцри, конечно же, нельзя было отнести, а вот, например, к сектам толстовцев и духоборов – да. Однако, любопытна направленность взгляда критика, увидевшего в романе апологетику (оправдание) христианства и его желание бескомпромиссно отстаивать атеизм.
Вероятно, наличие способностей и решимость в действиях позволили Латунскому войти в узкий состав редакционного совета толстого литературного журнала, возглавляемого Берлиозом.
В-шестых, он предпочитал радикальные позиции не только во взглядах, но и в местоположении.
В похоронной процессии, тянущейся за гробом Берлиоза, он шел с краю.
«– Скажите, – заговорила Маргарита, и голос ее стал глух, – среди них нету критика Латунского?
– Как же его не может быть? – ответил рыжий (Азазелло – А.Я.), – вон он с краю в четвертом ряду». (Глава 19 «Маргарита»)
Кроме того, критик проживал на последнем восьмом этаже в квартире, чьи пять окон располагались на углу здания.
«Тогда во весь мах Маргарита понеслась вниз, отсчитывая этажи, долетела донизу, вырвалась на улицу и, глядя вверх, отсчитала и проверила этажи снаружи, соображая, какие именно окна квартиры Латунского. Несомненно, что это были пять темных окон на углу здания, в восьмом этаже». (Глава 21 «Полет»)
В-седьмых, по ощущению мастера статьи, в том числе и Латунского, были фальшивы. Их авторы писали не то, что они думали на самом деле.
«Второй стадией была стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, – и я не мог от этого отделаться, – что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим». (Глава 13 «Явление героя»)
В-восьмых, вероятнее всего, он был холост, ибо о жене и детях ни разу не упоминается в романе. Но в главе 21-й («Полет») указывается, что в спальне у критика находилась «пышно взбитая двуспальная кровать».
В романе приводятся только четыре имени домработниц: Наташа у Маргариты Николаевны, Анфиса у Анны Францевны де Фужере, постоянно с ней проживающая, приходящая Груня у Берлиоза и Лиходеева и Дуся у критика Латунского.
Дуся – это уменьшительная форма женских имён Евдокия, Ида и Ядвига. Евдокия (из др.-греч. Εὐδοκία, от εὐδοκία – «благоволение, любовь») – женское имя греческого происхождения. К этому следует учесть, что именно в обязанности домработницы входило каждое утро пышно взбивать хозяйскую постель. Наконец, домработница Анфиса проживала вместе хозяйкой, а Груня была приходящей. Маргарита Николаевна громила квартиру Латунского после десяти вечера. В это время домработница жильцов под критиком звонила в дверь Латунскому и звала Дусю. Если бы Дуся была приходящей, то, конечно же, в столь позднее время ее бы не было в квартире Латунского, и домработница снизу знала бы об этом. Следовательно, Дуся постоянно находилась в квартире критика, но в данный момент ни ее, ни хозяина не было дома. Кроме того, при описании погрома в квартире Латунского другой кровати кроме двуспальной не упоминалось. Поэтому можно предположить, что выглядящий внешне как патер (католический монах или священник) критик Латунский и вел себя подобным образом, т.е. сожительствовал с домработницей, что в католическом мире, где запрещен брак священникам, называется конкубинатом.
Таким образом, подытожим как указанные факты, так и возможные их значения. Образ критика Латунского в романе представляется нам цельным.
С одной стороны, факты указывают на его приверженность крайним взглядам и позициям и решительность в их отстаивании. Его фамилия (указывающая на свойства латуни), его внешность (пепельные волосы, закатывание глаз, похож на патера), его образ жизни (холостяк, посвящающий всего себя работе), его предпочтение крайностей в местоположении (в процессии, на последнем этаже) и во взглядах (ярый атеист) – все согласуется с вызываемым им у других впечатления как идеологически заточенного персонажа или религиозного деятеля – патера.
С иной стороны, ощущение мастером фальшивости статей критика. Его проживание в «Доме драматурга и литератора» демонстрирует роскошь, как самого здания, так и содержания квартиры критика, т.е. приверженность Латунского мещанству. А пышно взбитая двуспальная кровать в холостяцкой квартире и значение имени домработницы может указывать на сожительство, т.е. скрытность в личной жизни. На публике – холостяк, но состоит в отношениях с домработницей.
Именно это несоответствие между внешней кажущейся идейностью и внутренним обывательством вызывает сомнение в искренности взглядов критика.
Правда, в душе даже у такого фальшивого атеиста, как Латунский, оказывается, есть светлая черта – благодарность. Хотя потом тот же повествователь будет утверждать, что все уже давно позабыли Берлиоза. Нет, повествователь не прав. Критик Латунский помнит и с благоговением произносит имя бывшего редактора. Автор, Михаил Булгаков, осознанно выбрал именно это слово. Благоговение – это чувство глубокого уважения, любви и преданности Богу. Многие церковные руководители говорят, что благоговение – одно из величайших качеств души, поскольку оно отражает истинную веру в Бога, высокую культуру и любовь к самому прекрасному в жизни. Следовательно, критик Латунский с чувством глубокого уважения произносит имя Берлиоза.
«Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза». (Глава 21 «Полет»)
«Придя под липы, он (Понырев – А.Я.) всегда садится на ту самую скамейку, на которой сидел в тот вечер, когда давно позабытый всеми Берлиоз в последний раз в своей жизни видел разваливающуюся на куски луну». (Эпилог)
И если хотя бы один человек спустя годы с благоговением произносит имя умершего человека, то Берлиоз не канул в небытие, как утверждал Воланд, а продолжает существовать, он продолжает быть в памяти.
Справедливость наказания
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет – и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
А. С. Пушкин «Моцарт и Сальери»
Иносказательно Сальери говорит о разочаровании в «высшей» справедливости.
По мнению Маргариты Николаевны, высказанному в главе 24-й («Извлечение мастера»), критик погубил мастера своими статьями на публикацию отрывка романа.
«– Что это за критик Латунский? – спросил Воланд, прищурившись на Маргариту.
Азазелло, Коровьев и Бегемот как-то стыдливо потупились, а Маргарита ответила, краснея:
– Есть такой один критик. Я сегодня вечером разнесла всю его квартиру.
– Вот тебе раз! А зачем же?
– Он, мессир, – объяснила Маргарита, – погубил одного мастера».
Она была тверда в своем убеждении и высказывала его еще раньше в главе 21-й («Полет»).
«Венчающая список надпись «Дом драматурга и литератора» заставила Маргариту испустить хищный задушенный вопль. Поднявшись в воздух повыше, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…
– Латунский! – завизжала Маргарита. – Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера».
По правде говоря, к критике романа приложили руки многие, как минимум все члены редакционной коллегии толстого художественного журнала во главе с редактором Берлиозом: критики Латунский и Ариман и литератор Мстислав Лаврович.
Сначала со статьей «Враг под крылом редактора» выступил Ариман. Критик обличал попытку мастера протащить в печать апологию Иисуса Христа. Затем вышла статья Мстислава Лавровича. Литератора предполагал крепко ударить по Пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить ее в печать. Далее последовала безымянная статья автора с инициалами «Н. Э.». И, наконец, самой последней – статья Латунского «Воинствующий старообрядец».
Авторы всех статей, вероятно, соглашались с мнением Михаила Берлиоза о фигуре Иисуса Христа. «И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. <…> Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф». (Глава 1-я «Никогда не разговаривайте с неизвестными»)
Мастер же, как и поэт Бездомный, изобразил Иешуа живым человеком. Только у Ивана Николаевича «Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж». А мастер, наоборот, изобразил Иешуа достаточно привлекательным. Это могут подтвердить авторы глав о романе во всех школьных учебниках.
Тем не менее, Маргарита Николаевна с самого начала сосредоточилась лишь на одном из критиков – на Латунском. «Я так увлекся чтением статей о себе, что не заметил, как она (дверь я забыл закрыть) предстала предо мною с мокрым зонтиком в руках и мокрыми же газетами. Глаза ее источали огонь, руки дрожали и были холодны. Сперва она бросилась меня целовать, затем, хриплым голосом и, стуча рукою по столу, сказала, что она отравит Латунского».
Мастер соглашался с возлюбленной и нисколько не сожалел бы о трагической смерти критика.
«Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой:
– Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича, – и исступленно, но беззвучно вскричал: – Дальше!» (Глава 13-я «Явление героя»)
Критические статьи не закончились на четырех вышеназванных. Над первыми мастер смеялся. Второй его стадией была стадия удивления. Наконец, наступила третья стадия – страха. У мастера наступила стадия психического заболевания, он стал бояться темноты. В середине октября заболевание перешло в болезнь.
Негативные чувства к критику Маргарита Николаевна сохранила и спустя полгода. Это видно по ее ответу Азазелло на скамейке у Кремлевской стены.
«– А вы, как я вижу, – улыбаясь, заговорил рыжий, – ненавидите этого Латунского.
– Я еще кой-кого ненавижу, – сквозь зубы ответила Маргарита, – но об этом неинтересно говорить». (Глава 19-я «Маргарита»)
Таким образом, Маргарита Николаевна была твердо убеждена, что критика именно Латунского погубила мастера как человека и писателя. По словам самого же мастера, над первыми статьями он смеялся, следовательно, в том числе и над статьей Латунского. Если же критик продолжал выпускать новые статьи против романа, то вот они уже могли оказать пагубное воздействие на психику мастера. Но все равно нужно учитывать, что вина критика в психической болезни мастера будет не индивидуальной, а коллективной. Как же оценивает последствия для Латунского УК РСФСР от 1926 года? Согласно статье 142 УК РСФСР от 1926 года, в случае доказанности вины критика, он мог получить наказание в виде лишения свободы на срок до восьми лет1.
Теперь рассмотрим, какое наказание получил Латунский от Маргариты Николаевны как ведьмы, т.е. представительницы нечистой силы. Намазавшись кремом от Азазелло и став невидимой, она первым делом попыталась свести счеты с ненавистным критиком. Латунскому повезло дважды. Маргарита не застала его дома и поэтому разгромила только квартиру2. И после бала у сатаны она попросила Воланда не убивать критика.
«– Нет! – воскликнула Маргарита, – нет, умоляю вас, мессир, не надо этого.
– Как угодно, как угодно, – ответил Воланд, а Азазелло сел на свое место».
В Эпилоге о Латунском автор не вспоминает. Последствия для него указаны в главе 21-й («Полет»). «Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза. Совершенно неизвестно, какою темной и гнусной уголовщиной ознаменовался бы этот вечер, – по возвращении из кухни Маргариты в руках у нее оказался тяжелый молоток».
Таким образом, из четырех членов редакционной коллегии толстого художественного журнала, которые яростно критиковали роман мастера о Понтии Пилате, пострадали только двое: Михаил Берлиоз3 и О. Латунский. Критик Ариман и литератор Лаврович ничуть не пострадали: ни потерей жизни, как редактор, ни утратой имущества, как Латунский. Получается, что Ариман и Лаврович вообще не понесли никакого наказания, а не то чтобы справедливого.
Во-вторых, за неприятную, но открытую критику романа мастера Маргарита Николаевна мечтала, чтобы Латунский заплатил жизнью, но критик поплатился только утратой имущества и испугом. Сравнение последствий для персонажей показывает, что из-за критики мастер сошел с ума и попал в психиатрическую клинику, а вот Латунский только лишился имущества и спустя годы бледнеет, вспоминая тот страшный вечер. Как мы уже указали, согласно статье 142 УК РСФСР от 1926 года, в случае доказанности вины критика, он мог получить наказание в виде лишения свободы на срок до восьми лет4. Вот это с точки зрения государства было бы справедливым наказанием, а не убийство Латунского или уничтожение его имущества. Первое, с точки зрения права, было бы чрезмерным, а второе – недостаточным.
Конечно, некоторые полагают, что лучше хоть что-то чем ничего. Однако, «хоть что-то» никак не соответствует понятию справедливого наказания. Оно должно быть соразмерно той вине и вреду, которое причинил виновный. А «хоть что-то» как раз и указывает явно, что наказание несправедливо, и заявлять иное было бы ошибкой.
Так что, во-первых, нельзя полагать наказание Берлиоза (от Воланда) и Латунского (от Маргариты) справедливым, и, во-вторых, следует учитывать, что Ариман и Лаврович ни с точки зрения права, ни с точки зрения морали – никак не были наказаны.