Лето.
Ася и Юля суетились, собирая вещи в дорогу. Юля нервничала из-за предстоящей поездки. Сегодня девочки уезжают домой на каникулы.
– Никто не видел мою тетрадку в клеточку? – рылась в тумбочке Юля, выкладывая книги. – Никак не могу найти.
– Под подушкой, растяпа, – Маша протирала стол. – Ты же туда её прячешь.
Подняв подушку, Юля обрадовалась.
– А то меня мама ждёт. Надо поторопиться, – сунула тетрадь в небольшой чемоданчик. – Ась, ты скоро?
– Уже всё, – Ася надела сандалии. – Побежали.
Закончив со столом, Маша принялась за подоконник.
– Маш, а ты поедешь домой? – сидя на кровати, Галя складывала свои рисунки. – А за мной папа скоро приедет. Тётя Кристина сказала, что мы поедем на юг – отдыхать.
– Везёт же, – Мария отодвинула в сторону горшок с алоэ. – Вот бы увидеть море…
– Не переживай, увидишь.
Ближе к вечеру комната опустела. Асю и Юлю забрали родители, Галю – вторая жена отца, Валя и Света ушли на улицу, всё-таки они стали подругами. Нина и Люда тоже покинули интернат на время каникул – уехали с родственниками: кто в деревню, кто на отдых. Маша сидела у окна и скучала.
В деревне сейчас хорошо: повсюду полевые цветы, кузнечики, пахнет свежей травой и липой. Дети бегут на речку, чтобы искупаться в тёплой воде, позагорать и заглянуть в чужие сети. Ох, сколько раз рыбаки гоняли ребятишек, чтобы те не выпускали рыбу, но мальчишкам всё нипочём. Озорничают и проказничают. Наложат деревяшек в сети да в ловушки, а то и вовсе перетащат в другое место – ищи потом, дядя-рыбак, волнуйся. Интересно, а как там Катя, Егорка и Федя? Скучают или нет? Федька маленький ещё, наверное, и не помнит о старшей сестре, а вот Егор должен помнить, ему было почти пять лет, когда Машу отвезли в интернат.
– Стёпка-а, – прошептала Маша, вспомнив о соседском мальчике. – Какой он стал? До сих пор сваливает свою вину на других или уже поумнел? А если на Катю?
Маша встрепенулась, представив, как мать наказывает сестру ни за что. Ой, нет, вряд ли. Стёпка не водится с малышнёй. Они ему не интересны. Он больше с Гришкой Советниковым водился. И что у них общего? Стёпа – проказник, каких свет не видывал, а Гриша из богатой семьи. Батька у него председатель, а мамка – бухгалтерша. Мать всегда говорила: «Сытый голодному не товарищ». Правда, не совсем понятно, причём здесь голодный и сытый, и кто кому не товарищ? Ох, странные эти взрослые, говорят так, что ребёнку ни в жизнь не разобраться.
– Маша, – послышалось из коридора. – Ты тут?
Мария обернулась и увидела маму, заглянувшую в приоткрытую дверь.
– Мама? – девочка не ожидала увидеть мать сегодня. Да и вообще когда-нибудь.
Она уже не ждала маму, так как неопределённость научила не надеяться ни на что. Маша не побежала с радостными криками, как это делают соскучившиеся дети. Она медленно поднялась со стула, подошла и уставилась в глаза Ирины, опустив руки по швам. Мать и дочь смотрели друг на друга и молчали. Маша заметила невозмутимое лицо мамы: без улыбки, блеска в глазах, хотя глаза Иры уже очень давно стали холодными и пустыми. Мама особо не распространялась на ласку, в которой так нуждаются маленькие дети.
– Собирайся. Домой поедем, – как-то холодно произнесла Ирина.
– Насовсем? – Маша ощутила прилив сил от услышанного.
Вот, наконец-то, она приедет домой, в родной Починок, в котором родилась и выросла, где у неё есть друзья и родные. Маша обрадовалась даже Стёпке, представив, как она увидит соседа и поздоровается. Ну и пусть, что он такой задиристый, зато свойский.
– На лето, – с недовольством ответила мать, заходя в комнату.
И тут Машу понесло. Забегав по комнате, девочка то и дело останавливалась и прикладывала указательный палец ко рту, вспоминая, куда она положила карандаши или расчёску.
– А что с волосами? – Ира только сейчас заметила короткую стрижку, похожую на каре.
– Ничего, – смутилась дочь. – Постригли.
– Вшей, что ли, нахваталась? – Иру передёрнуло.
– Нет. У нас их не бывает, – Мария держала в руках платье.
– Быстрей собирайся. Автобус скоро.
– Я сейчас, – торопилась Маша, закидывая свои пожитки в тряпичную сумку.
Выходя из интерната, Мария застряла в дверях.
– Ну, что опять? – Ирина нахмурила брови.
– Надо с Изольдой Валентиновной попрощаться, – девочка развернулась, но мать схватила её за руку.
– Обойдётся. Не в последний раз виделись, – дёрнула дочку на себя. – Я говорю, автобус ждать не будет.
В эту самую минуту Маша взглянула на мать, почувствовав, как мурашки поползли по рукам и спине. Девочка ощутила холод, исходивший от родного человека. Появилось ощущение неприязни.
«Чужая, – промелькнула мысль в голове. – Не мама – тётя».
До остановки шли быстрым шагом, чуть ли не бежали. Ирина всё время торопила девочку, которая отставала из-за тяжёлой сумки.
– Мама, сумка мешает, – застонала Маша, перекладывая ношу в другую руку.
– Донесёшь, не маленькая уже, – не обращала внимание Ира на дочь. – Быстрей, а то опоздаем.
Заприметив издалека автобус, мама вновь поторопила Машу.
– Шевелись, иначе пешком пойдёшь. Какая-то ты нерасторопная стала.
Запрыгнув в автобус, Маша заняла свободное сиденье у окна.
– Пить хочу, – прошептала, задыхаясь.
– Дома попьёшь.
Всю дорогу Маша ощущала неудобства: то яркое солнце слепило глаза, то жажда одолевала, заставляя ребёнка чувствовать сухость во рту. В салоне настолько душно, что по спине потекли капельки пота, зачесались шея и голова.
– Точно вшей нет? – обратив внимание, как дочка чешется, Ира сморщилась.
– Да точно, точно, – насупилась девочка, положив руки на колени.
Наконец автобус притормозил у поворота на просёлочную дорогу. Осталось всего ничего – почти километр пешком до Починка – и ты дома. Лёгкая доля волнения одолевала Машу. Вот-вот она увидит Катюшу и братьев – такая радость!
– Сегодня надо сено переворошить, – выдала вдруг Ира, перешагивая через выбоины. – Мне некогда, Катя не справляется, от Егора толку нету – лодырь, а Федька мал ещё. Вечером на картошку пойдём. Поросла зараза – бурьян по пояс. Устаю, сил моих нету.
Маша слушала мать, представляя заросшую усадьбу. В голове предстала картина, будто ботву картофеля обхватили длинные «лапы» крапивы, прижав своей колючей листвой светло-зелёные ростки. Б-р-р, противный сорняк. Маша всей душой ненавидела крапиву с тех самых времён, когда мать отходила ею по рукам за орущего Федю. И неважно, что Федька сам виноват. Нечего было приставать к Белянке, вот она его ткнула своим мокрым носом. Хорошо, что не рогами. Представив, как коза мотает саблевидными наростами, девочка улыбнулась.
– Чего лыбишься? – Ира заметила улыбку и приняла её за издёвку. – Или ты думаешь, сменила место жительства, так матери помогать не надо?
– Я? – Маша подняла голову. – Не-ет.
– То-то же, – строгий голос матери держал в напряжении. – Кто не работает – тот не ест.
Вот это новости! Кто это сказал? Откуда у мамы такие речи? Никогда в доме Титковых никто так не говорил, даже батька.
Вот и дом показался за высокой берёзой, растущей у дороги. Ох, душа запела соловьиной трелью. Маше хотелось сорваться с места и ринуться к калитке.
– Ну, беги, беги, – Ирина будто прочитала мысли дочери. – Только дверью не стучать! – крикнула вдогонку.
Девочка бежала, не чувствуя ног, втягивая через нос тёплый воздух и запах садовых цветов.
– Катька! – крикнула через калитку, не успев открыть.
– Ма-а-ша-а! – сестра выбежала из сарая, узнав родной голос.
Переполненная счастьем девочка забыла о куриных яйцах, бросив небольшое ведёрко на землю. Не выдержав силу земного притяжения, несколько яиц раскололись, обнажив содержимое.
– Маша, – Катюша обхватила руками сестричку. – Я так скучала, так скучала…
– Я тоже, – Мария прижимала сестру, чувствуя, как колотится её сердце.
– Ты больше не уедешь? – с надеждой в голосе спросила Катя, уставившись в глаза Марии.
– Я на всё лето приехала, – Маше не хотелось думать об отъезде. – А где Егор и Федя?
– Егорик на речке, а Федька спит, – нахмурилась Катя, отпустив сестрёнку. – У нас батька новый.
– Какой батька? – удивилась Маша.
– Дядя Митя. Он тоже спит, так что ты потише, а то мамка заругает, – Катя посмотрела вокруг себя и чуть не заплакала, заметив опрокинутое ведро у сарая. – Яйца! Ой, что сейчас бу-удет.
К детям подошла мать и сразу обратилась к Кате:
– Всё сделала, как я сказала?
Катюша громко глотнула, а потом кивнула головой, пытаясь не смотреть матери в глаза.
– Сейчас яичницу нажарю, и сядем обедать, – Ирина вошла во двор. – После – я на ферму, а вы сено ворошить.
– На какую ферму? – задалась вопросом Маша.
– Мамка коров доить ходит, – шепнула Катя. – Давно уже. Нашу Зорьку отдали, а молочка хотца.
– С фермы носит?
– Бывает, но рассказывать об этом нельзя, – Екатерина говорила так тихо, что сестре пришлось прислушиваться. – Это тайна. Стёпкину корову тоже забрали и Танькину…
– Зато коза есть, – подбадривала сестрёнку Маша. – Пошли домой, у меня язык высох и в горле песок. Пить хочу.
На этот раз Кате крупно повезло, мать не стала ругать за разбитые яйца. Молча выбрав целые из ведра, принялась жарить. Маша, испив чистой колодезной воды, уселась за стол. Поглядывая на мать, спросила:
– Можно я к Стёпке схожу?
– Успеешь ещё. Сено, а потом гулянки, – Ирина переворачивала яйца желтком вниз.
– А чем это так вкусно пахнет? – в кухню вышел заспанный дядя Митя. Обратив внимание на Машу, поздоровался. – О, привет, Машуль, как оно?
Девочка растерялась, вылупив округлившиеся глазёнки на дядьку.
– Чего молчишь? Или воды в рот набрала?
– Откуда вы знаете? – выпалила девчушка, чем рассмешила нового члена семьи.
– Вижу, как из носа пузыри пускаешь, – рассмеялся Митя, сунув нос в засаленную сковороду. – М-м, яишня, обожаю.
Дядя Митя оказался неплохим мужиком: улыбчивым и весёлым. Маше он сразу понравился, как только она услышала его глуховатый смех.
Дмитрий Го́дин – худощавого телосложения и невысокого роста, жилистый и загорелый, с густой блондинистой копной на голове. Маша присмотрелась к дядьке и заметила сходство с её родным отцом Филиппом. А ещё она заприметила ярко выраженную хромоту. Дядя будто ковылял по воображаемым ступенькам на ровном полу, а всё из-за того, что одна нога была короче другой аж на три сантиметра. Ничего не поделаешь, вот таким он уродился. В свои тридцать Митя уже успел освоить несколько профессий: сторож, сапожник, пастух, слесарь и даже вязальщик. Очень ему нравилось это дело – вязать. Было время, когда он навязывал шерстяные носки и продавал их на автовокзале города Брянска. Именно там познакомился он с Ириной.
– Шерстяные носочки для сына и для дочки! – призывал к покупке Митя.
– Вам не в тягость,
А для ребятишек – радость!
Ножки в тепле – крепкое здоровье!
Покупай-налетай,
О себе не забывай!
Заслушавшись крикливого торгаша, Ирина стояла у вокзала, ожидая автобус, и улыбалась. До чего ж горластый, симпатичный, а как складно сочиняет. Улыбка не пропадает с лица на таком-то морозе. Зубы сводит, а парень знай себе зазывает покупателей, размахивая парой серых носков.
– Мать вяжет? – с интересом приблизилась Ира, разглядывая самодельный прилавок.
– Сам, – с гордостью ответил Митя, подмигнув.
– Да ну-у, не может быть, – Ира оторвала взгляд от товара и подняла глаза. – Чтобы мужик да вязал?!
Женщина захохотала во всё горло, представив, как деревенские мужики сидят на крыльце своего дома и вяжут деревянными спицами бабские кофты.
– Я и варежки могу, – Митю прошибло по́том от чувства стыда, – и рейтузы…
– Чего? Рейтузы? – смех Ирины теперь уже напоминал гогот с примесью поросячьего визга.
– Отошли бы вы, барышня, а то всех покупателей распугаете, – предложил Митя.
Пока Ирина насмехалась над мужским занятием – пропустила автобус. Пришлось ждать следующего, а это почти три часа.
– Тьфу, ну что ж ты будешь делать? – смотрела на уходящий транспорт, стоя рядом с носками. – А всё ты: покупай-налетай. Юная вязальщица, – хихикнула напоследок женщина и отправилась внутрь здания, чтобы погреться.
Примерно через час в дверях автовокзала появился и Митя. Ирина сразу обратила внимание на его хромоту. Мужчина кое-как доковылял до свободного места, держа под мышкой сложенный деревянный столик и свёрток.
– Божечки, – прошептала Ира, пожалев инвалида. – Вот я дурында…
Не теряя времени, женщина решила извиниться. Поднявшись с насиженного места лёгкой походкой подошла к парню.
– Опять вы? – заметив приближающуюся хохотунью, Митя отвернул голову.
– Ты не обижайся, слышь? – лицо Иры зарумянилось от стыда. – Я же не со зла… Ну, не видала, чтобы мужики таким делом занимались.
– Не видала она, – вполголоса произнёс парень и повернулся. – А сама-то, небось, не умеешь.
– Умею, я всё умею, – нежным голосом заговорила Ира. – Не берут на работу?
– Нет, – опустив голову, ответил Митя.
– Сам-то откуда?
– Из Первомайки.
– Да ну! – воскликнула Ирина, подпрыгнув на лавке. – Это ж рядом с нами.
– А вы куда путь держите?
– В Починок.
– Любопытное совпадение.
– Ничего любопытного, – женщина перестала восклицать. – Деревенские часто в город ездят по своим делам. А чего в своём селе торговлей не занимаешься? У вас народу ого-го будет.
– В Брянске побо́ле, – Митьке не хотелось отвечать на неудобные вопросы.
– Ясно, – разговор сошёл на нет.
– Значит, на одном автобусе поедем? – спохватился Митя.
– Угу, – женщина скрывала радость на лице.
Дождавшись автобуса, Ирина и Митя заняли последние места.
– Завтра опять в город? – мужчина поставил столик между коленями.
– Нет. Теперь уж и не знаю когда, – расстегнув пальто, Ира глубоко вздохнула.
– А-а, дети малые, муж…
– Да, но без мужа…
За почти четыре часа дороги Ира и Митя узнали друг о друге практически всё. Ирина, слушая собеседника, всё больше и больше замечала его привлекательность: как он говорит, подёргивает плечом или поправляет волосы на затылке. А вот Дмитрий думал не о привлекательности этой молодой женщины, а о том, почему не хочется расставаться.
– Адресок оставишь? – осталось буквально пару остановок, и Митя заволновался.
– Зачем это? – опешила женщина.
– Мало ли в Починок ехать понадобится, а остановиться негде, – юлил парень, поглядывая в окно, чтобы не пропустить свою остановку.
– Запоминай… – Ирина рассказала, как найти её дом, и назвала свою фамилию.
– Понял. Ну, жди в гости, – Митя поднялся, взял под мышку свои вещи и двинулся к выходу.
Ирина сразу почувствовала тоску по этому симпатичному мужчине.
– Да ну, кому нужна многодетная мать… – проводила взглядом собеседника. – А такой хороший парень…
Хороший парень появился в деревне сразу после Нового года, объяснив свой приезд душевной тягой и бессонными ночами. Ирина не стала ломать из себя дурочку. Признавшись в своих чувствах, предложила Мите жить в её доме.
– А я люблю детей, очень, – Митя жадно ел отварной картофель и запивал его киселём. – Нас у мамки шестеро было. Я – младший.
– И где они? – Ирина слушала, подперев подбородок рукой.
– Нету, я один остался, – проглотив кусок картофеля, мужчина загрустил. – На войне потерялись.