Шесть лет назад
Когда я была маленькой, кто-то из папиных друзей спросил меня, кем я хочу стать, когда вырасту.
Я гордо ответила: «Кубком Стэнли».
В четыре года я была уверена, что Кубок – это человек. На самом деле из того, что мне удалось понять по разговорам взрослых вокруг, складывалось впечатление, что папа был знаком с этим Кубком Стэнли (и даже несколько раз с ним пересекался), хотя такая честь выпадала только избранным. Значит, Стэнли, кем бы ни был этот великий человек, должен был являть собой ни много ни мало легенду. Чудо. Стоило стремиться к тому, чтобы приблизиться к его величию.
Мечта стать как папа – жалкий профессиональный спортсмен – быстро забылась. И мечта стать как мама тоже – подумаешь, композитор, получивший сколько-то там наград.
Я собиралась стать Кубком Стэнли и править этим гребаным миром.
Не помню, кто спустил меня с небес на землю. Вероятно, мой брат-близнец Уайатт. Ведь только он этим и занимается.
Впрочем, ущерб уже был нанесен. Уайатту в детстве повезло получить от папы нормальное прозвище – старое доброе Чемпион, – а вот меня окрестили Стэнли. Когда особенно лень произносить целиком – просто Стэн. Оно вырывается даже у мамы, которая вообще-то делает вид, что возмутительные клички, принятые среди хоккеистов, ее раздражают. На прошлой неделе за ужином она попросила Стэнли передать картошку. Предательница.
А сегодня утром список предателей в очередной раз пополнился.
– Стэн! – доносится голос с другого конца коридора. – Я собираюсь заскочить за кофе для твоего отца и других тренеров. Ты будешь?
Повернувшись, сверлю взглядом отцовского помощника.
– Ты обещал никогда меня так не называть.
У Томми хватает совести изобразить раскаяние. А в следующую секунду все милосердие отправляется коту под хвост.
– Ладно. Не убивай гонца с дурными новостями, но, наверное, пора уже принять, что эту войну тебе не выиграть. Хочешь совет?
– Нет.
– Я бы посоветовал тебе смириться с прозвищем, моя дорогая красавица.
– Ни за что, – ворчу я. – Но вот на «дорогую красавицу» согласна. Так меня и зови. Я сразу чувствую себя утонченной и могущественной.
– Как скажешь, Стэн, – смеется он, а в ответ на мою гримасу уточняет: – Так что с кофе?
– Нет, не хочу. Но спасибо.
Томми, вечный комок энергии, отправляется по своим делам. Он работает у папы личным помощником уже три года, и я ни разу не видела, чтобы он притормозил хоть на пять минут. Томми, наверное, и спит на беговой дорожке.
Я продолжаю свой путь – по коридору к женским раздевалкам. Быстро скидываю кеды и надеваю коньки. На часах половина восьмого утра, а значит, у меня масса времени на утреннюю разминку. Как только сюда заедет лагерь, начнется столпотворение. А пока весь каток в моем распоряжении. Только я и свежий слой изумительного свежего льда, еще не тронутого царапинами от коньков.
Ледовый каток как раз завершает последний круг, когда я выхожу на лед. Вдыхаю самый любимый на свете аромат – прохладно-острый воздух в сочетании с резким запахом прорезиненных полов. Металлический запах только что заточенных коньков. Дышать всем этим так приятно, что и словами не описать.
На льду я прохожу пару медленных, ленивых кругов. Я даже не состою в этом юниорском лагере, но тело никогда не дает отклониться от привычного распорядка. Сколько себя помню, я всегда рано просыпалась перед индивидуальными тренировками. Иногда устраиваю себе простые прогоны. Иногда просто скольжу по льду безо всякой цели. Во время хоккейного сезона, когда приходится посещать настоящие тренировки, я стараюсь не перетрудиться на своих одиночных прокатах, но на этой неделе я здесь не для того, чтобы играть, – только помогаю папе. Поэтому ничто не останавливает меня от спринтерского проката вдоль стены.
Качусь я жестко и быстро, проскакиваю за сеткой, резко разворачиваюсь и активно ускоряюсь по направлению к синей линии. К тому моменту, когда замедляюсь, сердце колотится в груди так гулко, что на мгновение заглушает голос откуда-то со скамейки запасных:
– …тут находиться!
Я поворачиваюсь и вижу парня примерно моего возраста. Первым делом в глаза бросается, как сердито он на меня смотрит.
Вторым – что он просто поразительно привлекателен, несмотря на всю сердитость.
Он явно принадлежит к числу людей, которые могут недовольно кривиться без малейших эстетических последствий для симпатичной мордашки. Черт, он выглядит даже еще аппетитнее. Этакий суровый плохиш.
– Эй, ты меня вообще слышишь? – Голос у него ниже, чем я ожидала. Таким, как он, надо распевать баллады в стиле кантри на крыльце дома где-нибудь в Теннесси.
Хлопнув низенькой дверцей, незнакомец вылетает на лед, и я понимаю, что он еще и высокий, возвышается надо мной. И, кажется, я в жизни не видела глаз такого оттенка. Они голубые, но невероятно темные. Сталь и сапфиры.
– Прости, что? – Я стараюсь не пялиться. Как вообще можно быть таким привлекательным?
С его ростом черные хоккейные штаны и серое джерси сидят как влитые. Он немного долговязый, но даже в свои пятнадцать-шестнадцать явно сложен как хоккеист.
– Я сказал, что тебе нельзя тут находиться! – рявкает он.
…и мне этого достаточно, чтобы встряхнуться. Что ж, ясно. Этот парень – грубиян.
– А тебе, значит, можно? – поддразниваю я. Лагерь стартует в девять, мне это точно известно, ведь я помогала Томми копировать графики для участников – те, что войдут в приветственный пакет бумаг.
– Можно. Сегодня первый день сборов. Я пришел размяться. – Я прямо чувствую, как по мне скользит взгляд его манящих глаз, как он подмечает узкие джинсы, фиолетовый свитшот и ярко-розовые гетры и добавляет, изогнув бровь: – Ты, должно быть, дни перепутала. Лагерь по фигурному катанию на следующей неделе.
Моя очередь рассерженно коситься на него. Все, я определилась: этот парень – заносчивый придурок.
– Вообще-то я…
– Серьезно, королева выпускного[1], – перебивает он, – тебе тут совершенно незачем находиться.
– Королева выпускного? Ты себя-то в зеркале видел? – бросаю в ответ. – Это ты здесь выглядишь так, будто тебя вот-вот выберут королем выпускного. – Видимо, раздражение заразно, потому что я тоже завожусь. Не говоря уже о том, с каким самодовольством он на меня смотрит. Именно это подстегивает меня позлить его.
Он думает, мне здесь не место? И называет меня королевой выпускного?
Иди ты в задницу, идиот, будь так добр.
С самым невинным видом засовываю руки в задние карманы.
– Прости, но я никуда не пойду. Мне правда надо поработать над вращениями и тулупами, и, как я вижу, – картинно машу рукой в сторону огромного пустого катка, – места нам обоим хватит. А теперь, если ты не против, королеве выпускного действительно надо возвращаться к делу.
Незнакомец снова хмурится.
– Я тебя так назвал только потому, что не знаю, как тебя зовут.
– А спросить не подумал?
– Ладно, – ворчит он. – Как тебя зовут?
– Не твое дело.
Он всплескивает руками:
– Да как скажешь. Хочешь остаться? Оставайся. Давай, прыгай свои тулупы. Только не приползай ко мне потом, когда явится тренер и вышвырнет тебя отсюда.
С этими словами он отчаливает, уродуя мой нетронутый лед тяжелыми росчерками лезвий. Парень катается по часовой стрелке, так что я просто назло ему начинаю двигаться в другую сторону. Каждый раз, когда мы скользим друг мимо друга, он сверлит меня взглядом. Я в ответ улыбаюсь. А еще я бываю нахалкой и потому выдаю несколько волчков подряд. Присев на одну ногу, вторую вытягиваю перед собой, и она, разумеется, оказывается прямо на его пути, когда он принимается за очередной круг. Я слышу тяжелый вздох, после чего он поворачивает, чтобы не столкнуться со мной.
По правде говоря, я действительно пыталась заниматься фигурным катанием – еще в детстве. Получалось не очень, да и мне всегда было неинтересно, а потому продолжать не имело смысла, но папа настоял, предупредив, что такие занятия пойдут мне на пользу. И не ошибся. Хоккей требует физической силы, а фигурное катание – ловкости. Выучив основы, я сразу заметила, что и баланс, и скорость, и положение тела во время игры улучшились. На этих занятиях я научилась лучше скользить на ребре, а значит, стала круче кататься. И круче играть в хоккей.
– Нет, серьезно, уйди с дороги. – Парень останавливается так резко, что от коньков отскакивает ледяная стружка. – Мало того, что я застрял с тобой на одном катке, королева выпускного, так у тебя еще и ни капли уважения к личному пространству.
Я встаю с вращений и скрещиваю руки.
– Не называй меня так. Меня зовут Джиджи.
Он фыркает.
– Ну конечно. Типичное имя для фигуристки. Дай-ка угадаю. Сокращение от какого-нибудь девчачьего замысловатого имечка… Джорджия. Или нет, Жизель.
– Это не сокращение, – холодно откликаюсь я.
– Серьезно? Просто Джиджи?
– Да ладно, теперь ты будешь осуждать мое имя? А что с твоим? Наверняка как у настоящего бро… Брейден, небось, или Картер?
– Райдер, – бормочет он.
– Ну конечно, – повторяю его же слова. Меня разбирает смех.
На мгновение он становится мрачнее тучи, но потом снова впадает в раздражение.
– Просто не путайся под ногами.
Как только Райдер поворачивается ко мне спиной, я ухмыляюсь и показываю ему язык. Если этот придурок собирается нарушить мою драгоценную утреннюю тренировку, я как минимум должна разозлить его до предела. Так что стараюсь мешаться как можно больше. Я ускоряюсь, прижав руки к бокам, а потом начинаю новую серию вращений.
Черт, фигурное катание здорово развлекает. Я уже и забыла.
– Ну наконец-то, сейчас тебе влетит, – слышу я ехидный голос Райдера. Ехидный и очень довольный.
Я замедляюсь, услышав громкое эхо шагов за двойными дверями в конце катка.
– Лучше проваливай отсюда, Жизель, пока не разозлила Гаррета Грэхема.
Я подъезжаю к Райдеру и прикидываюсь дурочкой.
– Что за Гаррет?
– Ты издеваешься, что ли? Ты не знаешь, кто такой Гаррет Грэхем?
– Он знаменитость, что ли?
Теперь очередь Райдера на меня пялиться.
– Да он король хоккея. Это его лагерь.
– А. Точно. Я просто только за фигуристами слежу.
Махнув хвостом, скольжу мимо него. Мне так хочется сделать еще одно движение – в основном чтобы проверить, помню ли я, чему научилась на тех занятиях.
Я набираю скорость. Нахожу баланс. У моих коньков нет зазубрин на носу – в конце концов, они предназначены для хоккея, – но для этого прыжка засечки не нужны. Я выхожу на поворот, набирая скорость, а потом отталкиваюсь от катка и кручусь в воздухе.
Приземляюсь я просто отвратительно. Корпус повернут не туда, куда надо. Еще я перекрутилась, но каким-то образом умудрилась не шлепнуться лицом вниз. Грации в прыжке ни капли, и я морщусь.
– Джиджи! Что ты творишь? Лодыжку сломать хочешь?
Я поворачиваюсь к стеклянному бортику в двадцати футах, где, нахмурившись, стоит мой отец. На нем бейсболка и футболка с эмблемой лагеря, на шее – свисток, а в руке – стаканчик с кофе.
– Прости, пап, – смущенно кричу я. – Просто дурачилась.
Позади меня раздается сдавленный звук. Райдер подъезжает ко мне, голубые глаза потемнели.
Я склоняю голову и невинно улыбаюсь:
– Что?
– «Пап»? – еле слышно ворчит он. – Ты дочка Гаррета Грэхема?
Глядя на его гневное выражение лица, я просто не могу удержаться и даю волю смеху.
– Мало того, сегодня я еще буду помогать вам тренировать удар.
Райдер подозрительно щурится:
– Ты что, играешь в хоккей?
В ответ я снисходительно похлопываю его по руке.
– Не переживай, король выпускного, я сделаю тебе поблажку.
День выхода в эфир: 28.07
© The Sports Broadcast Corporation
ДЖЕЙК КОННЕЛЛИ: К слову о неумолимых катастрофах: полагаю, самое время перейти к следующему нашему сегменту. Невероятные новости поступают из мира студенческого хоккея: грядет слияние команд «Брайар» и «Иствуд». Мы тут о твоей альма матер говорим, Джи.
ГАРРЕТ ГРЭХЕМ: У меня там еще и ребенок учится. Все в семью, так сказать.
КОННЕЛЛИ: По шкале от одного до десяти, где один – катастрофа, а десять – апокалипсис, насколько все плохо?
ГРЭХЕМ: Ну, не слишком хорошо.
КОННЕЛЛИ: Я так понимаю, это еще преуменьшение.
ГРЭХЕМ: Конечно. Но давайте все проанализируем. Оставим в стороне тот факт, что нынешняя ситуация совершенно беспрецедентна. Чтобы в хоккее на льду две мужские команды первого дивизиона объединили в одну? Неслыханно. Но, по моему мнению, вполне может появиться несколько преимуществ. У Чеда Дженсена будет суперкоманда. Я хочу вот что сказать: чтобы Колсон и Райдер играли вместе? Не говоря уже о Демейне, Ларсене и Линдли? С Куртом на воротах? Они же будут непобедимы.
КОННЕЛЛИ: В теории – определенно. И я первым всегда отдаю должное тем, кто заслуживает признания. Чед Дженсен – самый выдающийся тренер в студенческом хоккее. Двенадцать «Замороженных четверок» [2] и семь побед за время его работы в «Брайаре». Он абсолютный рекордсмен по числу побед среди студенческих команд…
ГРЭХЕМ: Тебе свекор что, приплачивает за рекламу? Или ты этим бесплатно занимаешься, ради одобрения?
КОННЕЛЛИ: И это говорит человек, который под руководством Дженсена выиграл три из этих семи чемпионатов.
ГРЭХЕМ: Ладно-ладно, твоя правда. Мы оба предвзяты. Если серьезно, Дженсен просто волшебник, но даже ему не удастся уничтожить несколько десятилетий страшного соперничества и враждебности в отношениях между парнями. «Брайар» и «Иствуд» дрались годами. И все рассчитывают, что они внезапно станут паиньками?
КОННЕЛЛИ: Ему явно предстоит непростая работенка. Но, как ты и сказал, если они смогут сделать так, чтобы вся эта машина заработала, чтобы парни стали одной командой, то мы увидим настоящее волшебство.
ГРЭХЕМ: Либо так, либо эти ребята поубивают друг друга.
КОННЕЛЛИ: Думаю, скоро узнаем.