Леонидов укладывал поленья.
В прихожей они уже лежали ровно и надежно, а в комнате еще царила разруха.
Леонидов взял несколько газет, сунул в печку-буржуйку, положил туда дрова и зажег спичку.
Печка занялась сразу, и даже загудела.
Леонидов закурил.
В дверь постучали.
– Ну, кого еще несет? – Леонидов, переступая через поленья, пошел открывать дверь.
На пороге стоял молодой человек в серой пушистой кепке и добротном пальто.
– Здравствуйте, Олег Алексеевич.
– Господи, Гоша, я вас не видел целую вечность.
– Служба.
– Три года прошло, как вы в угрозыске работаете, а стали настоящим сыщиком. Заходите. Вы по казенной надобности или в гости?
– В гости. Не прогоните?
– Что вы, прошу. Ваша контора через два дома от меня, а видимся редко.
Георгий Тыльнер вошел в комнату.
– Олег Алексеевич, у вас здесь стихийное бедствие.
Тыльнер снял пальто и начал собирать дрова.
– Гоша, я сейчас, будем пить кофе. Хотите кофе?
– Нынче кофе странный.
– Нынче жизнь странная, а кофе у меня есть натуральный.
– Сухаревка неистребима.
– Зачем же Сухаревка. Мой приятель – заместитель Луначарского. Вхож в Кремль. Он и купил мне в тамошнем кооперативе «Коммунар» пакет кофе.
– Огромные деньги?
– Гоша, я заплатил за это копейки. В «Коммунаре» есть все. Телятина, фрукты, шоколад «Эйнем», который, кстати, обожает Ленин, конфеты, масло. Все. Как бывало в «Елисеевском». Неужели не слышал об этом гастрономическом рае?
– Слышал, конечно.
Леонидов поставил кофейник на буржуйку.
Когда вода закипела, он щедро насыпал из стакана кофе.
– Господи, – тихо сказал Тыльнер, – запах из прошлого, доброго, милого прошлого.
– Ностальгируете, Гоша? Прошу к столу.
– Минутку.
Тыльнер вынул из кармана пальто сверток.
– Нынче в гости с пустыми руками не ходят.
Он подошел к столу, развернул бумагу.
– Вот это да! – удивился Леонидов, – белая булка и ветчина. Никак уголовный сыск пускают в гастрономический рай?
– Нет, мой дорогой, у нас свои возможности.
– Мне бы так хоть денек пожить.
– Не прибедняйтесь.
– Не буду.
Олег поставил на стол красивые чашки, две рюмки, нарезал булку и ветчину, поставил бутылку настоящего коньяка.
– Шустовский, – ахнул Тыльнер, – откуда?
– У нас тоже свои возможности. Ну, начнем, благословясь.
Леонидов разлил коньяк по красивым хрустальным рюмкам.
– Господи, вздохнул Тыльнер, – все, как раньше.
– Милый Жорж, – рассмеялся Леонидов, – для руководящего сотрудника московской розыскной милиции заявление неуместное.
– Может быть. Но очень часто, особенно по утрам, я вспоминаю нашу столовую, запах кофе, свежие булочки, еще теплые, три сорта варенья и брусок масла.
Вспоминаю, когда пью чай с коричневым сахаром или сахарином и ем несвежий хлеб.
– Зато сейчас мы едим замечательную белую булку.
– Олег Алексеевич, вы не знали Виктора Казаринова?
– Конечно. Весьма яркая личность. Украшение столичной и московской богемы. Писал весьма неплохие рассказы, потом стал отличным кинописателем. Широкий, щедрый, бонвиван, с ним крутились самые разные люди. От театральных статистов до Митьки Рубинштейна и самого Распутина.
– Он дружил с Рубинштейном? – удивился Тыльнер.
– И не только с ним. И князь Андроников и Манасевич-Мануйлов и Симанович. Не знаю, насколько они были дружны, но кутили вместе. А зачем вам?
Тыльнер достал из кармана фотографию, положил на стол.
Леонидов присвистнул.
– Убили Витю. Жаль, веселый был парень и хороший товарищ. Как это случилось?
– Мы брали Бориса Новицкого, того самого знаменитого налетчика по кличке Поэт…
– Так я его знаю. Он постоянный гость кафе «Домино».
– Произошла перестрелка, а в квартире был Казаринов. Случайная пуля.
– Жаль.
– У него мы нашли два письма. Одно… – Тыльнер протянул конверт.
– Я могу прочесть? – поинтересовался Леонидов.
– Я прошу вас это сделать. Письмо очень любопытное. Особенно упоминание о каком-то Сашеньке. Одна голова хорошо…
– Ну, что ж. «Дорогой друг – начал читать Леонидов, – выдалась счастливая оказия и я шлю вам письмо с милым Витенькой Казариновым. Я знаю, что вы его любите, а главное, верите ему. Сейчас Советы выпускают за границу людей, вроде вас. Я встречал в Стокгольме и Париже несколько артистов и писателей, покинувших Совдепию. Их рассказы ошеломили меня. Я никогда не был русским патриотом, не финансировал белых, тем более красных. Моя страна – мои капиталы, я подлинный патриот денег. Подавайте прошение. Вам помогут, есть коммерсант, который дружит с большевиками, вывозит из Красной России художественные ценности. Он заинтересован в моих капиталах и готов оказать мне это небольшое одолжение. Не забудьте Сашеньку, это очень важно и для вас, и для меня.
Крепко обнимаю. Жду в Стокгольме. Ваш Митя Рубинштейн».
Леонидов положил письмо на стол. Задумался.
– Как я догадываюсь у вас возникли два вопроса. Кто получатель этого письма? И что это за Сашенька? Так?
– Именно.
– Это делается просто. Надо отработать всех общих знакомых Казаринова и Рубинштейна в Москве.
– Это непомерный труд, – вздохнул Тыльнер.
– Отнюдь. Их не так много, тем более писателей и артистов. Надо узнать, кто получатель, а потом искать таинственного Сашеньку.
– Или таинственную Сашеньку.
– Я могу доложить Никулину, что вы согласны нам помочь?
– Никулину?
– Это мой начальник.
– Ну, вот, вся таинственность пропадает и никаких авантюрных приключений. А это очень важно в таком мероприятии.
– Ну, так что?
– Согласен. Чувствую, что будет интересно, вот только будет ли из этого статья и дадут ли ее напечатать?
– Вы из всего можете сделать интересную статью. Но вот какое дело, Олег Алексеевич, у убитого было еще одно письмо, вы уж не обессудьте, мы его прочитали. Служба.
– А почему у меня должны быть к вам претензии?
– Это письмо было адресовано вам.
– Мне? – Леонидов вскочил, – где оно?
– Прошу, – Тыльнер протянул конверт.
Леонидов взял письмо.
– Господи, это же ее почерк.
– Да, писала его Елена Вольдемаровна Иратова, вы уж извините нас…
Леонидов выпил коньяк. Подошел к окну.
Начал читать.
«Мой милый, дорогой человек. Пишу из Крыма, похожего на изношенную театральную декорацию. Я все время вспоминаю вокзал, толпу и вас, мой родной, с поднятой рукой. Жалею ли я, что убежала из холодной и голодной Москвы на Юг? Не знаю. Я много снималась. Петр Андреевич Талдыкин очень серьезно организовал здесь кинодело. Он скупил почти все электротеатры в Ялте, Севастополе, Симферополе, поэтому его кинотоварищество снимало очень много неплохих картин.
Писал сценарии Витя Казаринов, который, кстати и передаст Вам мое письмо.
Последнюю фильму «Ключи счастья» мы снимали для французской фирмы «Гомон», их представитель сделал всем французские паспорта. Мне тоже принесли французский паспорт, но я отказалась ехать. Отказался и Витя Казаринов, он засобирался в Москву. Странно, идет война, а поезда ходят и можно добраться до любого города.
Я проводила наших, и я хожу к морю, оно неспокойное, как наша жизнь.
Елена стоит у моря.
Волны набегают на берег и с шумом уходят, оставляя пену.
– Сегодня уезжает Виктор, я отдаю ему письмо, а через десять дней еду сама. Можно я обременю Вас просьбой? Если да, то сходите к Таирову и спросите, возьмет ли он меня обратно.
Мне не верится, что скоро увижу вас. И жду этого, как гимназистка. Обнимаю вас. Ваша Елена.
Леонидов опустил письмо.
И Тыльнер увидел совершенно другое лицо, насмешливо-ироническое выражение сменилось на печальное и нежное.
– Спасибо вам, Жорж, большое спасибо.
Да за что меня благодарить, если бы в тот день мы не ввалились на хату Новицкого, Казаринов сам бы разыскал вас, и наверняка передал бы что-то важное для вас, на словах.
Леонидов сел к столу.
– Это письмо я могу оставить, или оно пришито к делу?
– Оставьте, никакого дела нет. Есть несчастный случай. А вы не знаете, откуда Новицкий знал Казаринова?
– Он и меня знал. Мы вместе когда-то учились в Катковском лицее. Только выгнали нас в разное время.
– А вас за что?
– Лицеистам было запрещено сотрудничать в печати, а я написал статью о порядках в лицее, об идиотах профессорах, о том, что в коридорах пованивает казармой, да много всего.
– Вы подписались своим именем?
– Конечно, нет, придумал псевдоним, очень актуальный и свежий – «Очевидец».
– И как же вас нашли?
– Московского охранного отделения ротмистр Прилуков этим занимался. Жандармы работать умели. Меня вычислили и выгнали с волчьим билетом. А Новицкого и Казаринова попросили из лицея, наверно, через год. Поэтому мы и знаем друг друга, вернее знали.
Леонидов разлил коньяк.
– Давайте выпьем за упокой души Вити Казаринова. За Новицкого пить не будем, поганый был человек.
Они выпили, помолчали.
– А вы знаете, – Тыльнер закурил, – в Москве объявился Юрий Саблин.
– Быть не может! У него же какие-то серьезные проблемы с самим Троцким.
– Тем не менее, живет в «Метрополе», в номере 405, носит форму командарма.
– Чудны твои дела, Господи. Он же под расстрелом был.
– Это их игры, которые именуются политикой. Значит, Саблин для чего-то понадобился Троцкому.
– Знаете, Жорж, пошли они со своими игрушками сами знаете куда. Но я репортер, а приезд Саблина событие любопытное. Я кое-что знаю, чего не ведает ни один журналист о первом правительстве Украины. Если Саблин, который участвовал в этом балагане, подтвердит это, у меня будет очередная сенсация. А пока давайте-ка, согрею еще кофе и выпьем по рюмке этого чудесного напитка.