Коридор редакции словно плавал в тумане.
Дым от печек-буржуек просачивался из кабинетов.
– Олег, здорово, тебя главный редактор спрашивал, – бросил на ходу пробегавший сотрудник.
Одна из дверей отворилась.
– Олег Алексеевич, – выглянула в коридор хорошенькая дама в тулупчике, наброшенном на плечи. – Жалование получите.
Леонидов вошел в большую нелепую комнату бухгалтерии.
– Вот ведомость, – дама с обожанием смотрела на него, – сто десять рублей вычли за паек, со скидкой.
– А какой паек, прелестная Анна Самойловна?
– Хороший, даже очень: три с половиной фунта сахара, пять коробок спичек, два фунта соли, полфунта табака, полфунта мыла, полфунта кофе и четырнадцать фунтов ржаной муки. Правда, кофе третьего сорта. Но, Олег Алексеевич, по ценам сухаревского рынка около пятнадцати тысяч. Я все ваше запаковала в две сумки.
– Как здоровье вашей матушки, Анна Самойловна?
– По всякому, часто вспоминает всех вас.
– В газете у Благова она была нашим добрым гением. Вы, пожалуйста, возьмите мой кофе для нее. Она по-прежнему любит его?
– К сожалению, врачи не рекомендуют, считают, что именно от этого умирают. Мне так неловко…
– Да перестаньте…
Леонидов не договорил, в комнату вошел главный редактор.
Огромный, громогласный человек в военном кителе, кавалерийских галифе и желтых шевровых сапогах с ремешками.
– Так, товарищ Леонидов, найти вас можно только у кассы.
– Закон репортера – поближе к кассе, подальше от начальства.
– Что это с вами Леонидов? Мятый, небритый, не узнаю вас.
– Я ночь провел в ЧК.
– Где? – ахнул главный.
– В ЧК. И принес сенсационный материал. Сейчас мне в кабинет принесут чай и что-нибудь пожевать, и мы откроем номер сенсацией. Вставим фитиль «Правде», «Известиям», «Бедноте». Всем! Всем! Всем!
– Сколько вам нужно места? – занервничал редактор.
– Нижний фельетон на первой полосе.