Арнаутов вошел в квартиру.
Снял пальто и шляпу в прихожей. Вдоль стен высилась поленница дров.
В коридор вышла жена, известная актриса Елагина, высокая, красивая женщина.
– Где ты был, Павел? Я не спала всю ночь.
– В ЧК.
– Где?
– В ЧеКа, разве непонятно?
– За что?
Арнаутов вошел в кабинет, Огромную комнату, заставленную книжными шкафами.
На полу лежали связки книг.
Арнаутов наклонился, присмотрелся.
– Я же их продал!
– А я выкупила обратно.
– Откуда у тебя деньги?
– Продала кольцо.
Арнаутов тяжело сел в кресло.
– Книги вернулись. Странно.
– Что ты делал в ЧК?
– Сидел. Потом меня допрашивала амазонка революции.
– Что ты сделал?
– Написал прошение, чтобы меня выпустили в Ригу, там печатают мое собрание сочинений.
– Ты решил ехать один?
– Нет. В прошении я указал, что уезжаю всей семьей.
– А меня ты спросил?
– Не понимаю.
– Я вчера получила письмо от Маши Мирской, как раз из Риги, она пишет, как там маются русские артисты. Я не брошу театр.
– Балаган! – закричал Арнаутов, – Вы играете в стылом зале, при керосиновых лампах, в старых перелицованных костюмах. Это театр?
– Да. Мы играем. Конечно, трудно, но мы играем.
– Для кого?
– Для зрителя. И весьма благодарного. Правда, корзин с цветами не дарят, но подарили дрова, которыми ты будешь отогреваться.
В кабинет вошел сын, красивый молодой человек в хромовых сапогах, галифе и черной кожаной куртке, на рукавах которой были лазоревые нашивки с буквами «ВЛШ» и значками авиатора.
– Отец, подслушивать подло, но это получилось случайно. Прости. Я тоже никуда не еду. Через месяц я оканчиваю школу и буду авиатором. Получу хороший паек, большое жалование, ты сможешь писать…
– О чем? – Арнаутов вскочил.
– Я не знаю, – растерялся сын.
– Не знаешь. Я ненавижу эту страну. Ненавижу.
– Раньше ты говорил и писал совсем другое.
– То было раньше. Значит, вы меня бросаете.
– Нет, – ответила жена, – мы просто никуда не поедем.
– Ненавижу вас. Рабы… холопы.
Арнаутов вышел, хлопнув дверью.