Совершенно сбитая с толку речами профессора Романова, я стояла столбом. Во мне смешались обида, злость и страх, возвращаться на прием совершенно расхотелось.
Видеть сейчас Арсения – все равно что идти к дантисту: нет никакого желания, заранее знаешь, что будет неприятно, но выбора не остается. И если раньше я еще пыталась как-то оправдать профессора, то теперь он переступил черту.
Что же, черт возьми, такого я сделала напыщенному индюку? Его слова звучали как угроза, не хватало только ножа у горла или дула пистолета меж ребер. И как можно было помыслить, что он привлекательный? Наверное, отсутствие мужчины окончательно снесло мне крышу. Впервые за все годы я позволила естественным инстинктам победить разум, но направила либидо отнюдь не туда, куда нужно.
А куда надо? Да и нужно ли? У меня диплом, учеба, а я думаю о любви…
Хотя кто говорил о любви? В конце концов, я – молодая женщина, мое тело требует ласки, что вполне логично. Отсюда и разного рода странные мысли, героем которых вдруг стал новый преподаватель.
Я глубоко вздохнула и задержала воздух мышцами живота. Известное йоговское упражнение должно унять бешеное сердцебиение, а заодно настроить на неизбежную встречу с Романовым.
К сожалению, не очень хорошо получилось, но я убедила себя, что теперь готова вернуться. Однако не успела я двинуться к дому, как налетела на Юрку.
И как же была ему рада.
– Лер, ты куда запропастилась?
– В гостиной духота, вот и решила подышать, – наполовину соврала я.
– Андрей Николаевич волнуется. Давай уже обратно? – Юра приобнял меня за талию, как бы невзначай подталкивая на дорожку, и жеста парня оказалось вполне достаточно, чтобы мои эмоции вылетели наружу.
Я прильнула к Юре, крепко прижавшись к нему всем телом. Мне отчаянно требовалось испытать то же самое желание, что и по отношению к Арсению, доказать таким образом свою правоту, что мне просто-напросто нужен мужчина.
– Лер, ты точно в порядке? – Голос Юры дрогнул, парень был не слишком уверен, ну а дело заключалось во мне. Возможно, считал, что я передумаю.
– Да, я же сказала, – прошептала я и подняла взгляд на его губы, мечтая почувствовать то же, что и к Арсению.
Этого было мало. Словно движимая какой-то невидимой силой, отбросив сомнения, стеснительность и страх, я страстно поцеловала Нилова.
Юрка ответил не сразу, поначалу опешил, не ожидая моей инициативы, но быстро реабилитировался и практически вжал меня в дерево, которое было свидетелем сцены с Арсением.
Запустив руку в густые волосы парня, я потянула Юрину голову назад, тем самым обнажив его шею. Мои губы заскользили вниз, а стоило немного прикусить кожу, как парень издал легкий стон. Но все, что я делала, было лишь игрой.
Мне хотелось чувствовать себя опытной, сильной женщиной, пусть такой я и не являлась. Зато Юрка воспринял происходящее всерьез. Бедром я чувствовала его возбуждение, он уже беспардонно ласкал мою ягодицу одной рукой, в то время как вторая оглаживала вырез платья.
Еще немного, и моя глупая шалость грозила перерасти в серьезную ошибку. Пора это прекращать.
– Нам, правда, нужно возвращаться, – отстранившись и пытаясь восстановить дыхание, проговорила я.
– Хорошо, – с улыбкой мартовского кота ответил Юрка. – Идем. – Он взял меня за руку, переплетая наши пальцы, и повел к гостям.
Очутившись в гостиной, мы сразу же привлекли к себе внимание. Папа нахмурился и громко отодвинул мой стул, на который я обреченно плюхнулась, получив короткий выговор за долгое отсутствие и неподобающий внешний вид. Растрепанные волосы и распухшие от поцелуев губы практически кричали, чем я минуту назад занималась в саду.
И да, это, конечно, было неуважением к собравшимся, но волновал меня исключительно Арсений. Почему-то перед ним было стыдно, хотя реальной причины на то не имелось. А вот Юрка светился от счастья, игнорируя грозный взгляд моего отца.
К счастью, сразу после ужина виновник торжества удалился, сославшись на необходимость готовиться к лекциям. Но, судя по методике его преподавания, то была пустая отговорка. Только полный идиот не заметил бы, что молодой профессор на званом вечере чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя женская половина преподавательского состава явно им очарована. Чего стоили знаки внимания Селезневой, которая лично подавала гостям десерт.
К одиннадцати часам и мой папа выказал желание уйти. Он, как и положено, поблагодарил хозяйку за изумительный ужин, а коллег – за интересные беседы. Евгения Матвеевна, в свою очередь, предложила задержаться еще на чашку чая, но отец вежливо отнекивался.
Мы шли вдоль преподавательских коттеджей, наслаждаясь ночной прохладой. Тишину нарушали лишь прощальные крики птиц, которые совсем скоро отправятся на зимовку в теплые края. На черном небе холодным блеском мерцали звезды. Но даже это сказочное мгновение не смогло успокоить отца, и он завел разговор обо мне и Юре. Я знала, что папе он нравится, тем более и старший брат парня в свое время учился у отца.
Юрка всегда вызывал папину симпатию своей обязательностью, усердием и умением идти к цели, однако всегда оставался главным заводилой университета. Но как бы хорошо отец ни относился к парню, когда дело касалось единственной дочери, никакие аргументы не принимались.
Выслушав мой рассказ и тяжело вздохнув, папа нехотя дал согласие на свидание с Ниловым, но при условии, что я буду благоразумной. И пусть я выросла, а другие уже имеют опыт общения с парнями и, конечно, не только платонический, я, по мнению отца, – другой случай.
– Я обещаю, что буду благоразумной. Ты ведь меня знаешь. Тебе не о чем волноваться, – взяв отца покрепче под руку, проговорила я.
– Да, Лерочка, но я не могу не тревожиться. Ты – моя гордость, единственная дочь, звезда университета!
– Кстати… пап, я бы не хотела работать над дипломом вместе с Арсением Витальевичем…
– Что?! – Отец остановился и пристально посмотрел на меня. Поняв, что в моих словах нет ни намека на шутку, он нахмурился.
– Дело в том, что у нас сразу не сложились отношения, да и подход к теме совершенно разный. К тому же мы умудрились повздорить. – Я перевела дыхание, чувствуя, как покалывает кончики пальцев под суровым отцовским взглядом.
– Валерия, что с тобой? Романов – блестящий медиевист и талантливый ученый. Даже если у вас разные взгляды на изучаемую проблематику, это только на пользу! Вспомни, еще Сократ[8] говорил, что истину можно найти в споре, и если один из оппонентов считает себя умнее, то должен помочь другому отыскать правду. Он рекомендовал принять позицию противника и вместе с ним доказать ее ошибочность. – Первый шок прошел, и отец, успокоившись, снова повел меня к дому.
– Да? А Ювенал[9] считал, что следует воздержаться от спора, поскольку спор как раз и является самым невыгодным условием для убеждения!
– Именно, Ювенал твердил про убеждение. А вам не надо никого ни в чем заверять! – усмехнулся папа. – Вам необходимо достойно написать работу. Он будет твоим руководителем – и точка. Между прочим, об этом я просил ректора как о личной услуге и не стану идти на попятную.
Я потерпела фиаско. Теперь оставалось сообщить вердикт Арсению, но совсем не хотелось сталкиваться с ним вновь. Промучившись всю ночь от бессонницы, как декабрист перед казнью, утром я поплелась на кафедру к Романову…
Все-таки человеческая психология – удивительная вещь. Мне было страшно встречаться с Арсением, чем ближе я подходила к заветной аудитории, тем тяжелее становилось на душе. Единственное, что хоть как-то подбадривало, – до следующей недели его лекций больше не будет. Может, за несколько дней гнев Романова поутихнет.
Набравшись смелости, я постучалась.
– Войдите, – прогремел голос злосчастного преподавателя.
– Мне надо поговорить с вами, – протиснувшись в полуоткрытую дверь, пролепетала я.
– Слушаю вас, Ланская. – Арсений, как обычно, читал книгу, но на сей раз отложил ее, всецело сосредоточившись на мне.
Под его пристальным взглядом я села за первую парту перед преподавательским столом.
– Арсений Витальевич, я побеседовала с отцом…
– И? Он разрешит нашу проблемку? – воодушевился мужчина, чем напомнил мне десятилетнего паренька, которому пообещали вкусную конфету.
– Вы останетесь моим руководителем, – вздохнула я.
– Что ж, ладно. Пишите ваш диплом. Потом принесете на проверку, когда будет готово.
Такой реакции я не ожидала. Арсению как будто безразлично, останусь я его дипломником или нет, хотя накануне он мне почти угрожал.
Какой странный тип…
– Но, полагаю, диплом практически написан. Осталось всего ничего, дерзайте, – недобро улыбнулся он и опять взялся за книгу.
– Но у меня есть вопросы!
– Вы же умная, Валерия, уверен, что быстро найдете ответы. Я буду ждать готовые главы. А теперь вы идите.
– Надеюсь, вы не перережете мне горло, когда я сдам вам работу? – не удержалась я.
– Нет, Валерия, вы – не та, из-за кого я бы хотел очутиться в тюрьме, – раздраженно бросил он и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи.
Я хотела огрызнуться, но Арсений не дал, указав на дверь.
Без истории средневековой мысли и одного крайне неприятного профессора занятия пролетели мгновенно. Я даже не заметила, как звонок возвестил об окончании последней пары и свободе от учебы до понедельника. Правда, в отличие от сокурсников, для которых пятница являлась днем отдыха, я планировала заняться дипломом. И не последнюю роль в этом рвении сыграл Романов. Хотелось скорее закончить очередную главу, чтобы он не смог придраться к тому, что я плохо работаю.
Я уже почти добралась до жилого корпуса, но вдруг вспомнила про книгу. Ее обещал дать мой прежний научрук, но так и не успел – трагический случай оборвал жизнь Радзинского.
И пусть это нехорошо, но я решила найти книгу в личной библиотеке профессора Радзинского. Дом погибшего преподавателя пустовал, но я знала, что Павел Аркадьевич хранил запасной ключ под цветочным горшком на веранде.
Удача мне сопутствовала: ключ оказался на месте, на улице никого не было, и я беспрепятственно проскользнула в дом покойного профессора.
В нос сразу же ударил неприятный затхлый запах, захотелось распахнуть окно, но это было слишком рискованно. Похоже, в жилище Радзинского не приходили: мебель покрылась слоем пыли, разбросанные впопыхах вещи лежали явно не на своих местах.
Все было так, как в нашу последнюю встречу с Павлом Аркадьевичем. Чтобы не нагонять на себя грусть, я направилась в библиотеку и достала с полки нужную книгу.
Вернувшись в гостиную, я не удержалась, открыла фолиант, устроившись на диване, и машинально кинула свою сумку на журнальный столик, как делала всегда, когда приходила к Радзинскому работать над дипломом.
Но сумка не долетела до столешницы. И только теперь я заметила, что столик находится от дивана дальше обычного. Открытие заставило по-новому взглянуть на комнату и обнаружить странные детали.
Столик – дальше от дивана, подсвечники стоят под другим углом, рамки для фотографий немного сдвинуты. Я проводила у профессора дома много времени, поэтому прекрасно запомнила обстановку, в отличие от человека, попытавшегося воссоздать ее по памяти. Но кто это был и что ему надо в доме покойного? Может, искали гравюру, которую Павел Аркадьевич передал мне?
Значит, это мог быть только убийца.
Стоп! Я уже говорю про убийство? А я не сочиняю? Хотя я с самого начала это подозревала. Но что, если взломщик искал вовсе не рисунок? А чего же он хотел?
Наверное, вещь до сих пор находится где-то здесь. Нужно осмотреть дом Радзинского.
Начала я со спальни. Кровать, стол, тумбочка, диванчик, шкаф… Ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Типичная комната одинокого пожилого мужчины. Ванную я осмотрела довольно быстро и тоже ничего не нашла. А вот в библиотеке пришлось повозиться. Я просматривала одну книгу за другой, пролистывая каждую страницу, заглядывая под каждый корешок. Ничего.
Снова ничего. Пока…
Я достала том Линдола Бишопа «Алхимия как путь к истине»[10], открыла его, но вместо страниц с текстом увидела прорезь, где лежала другая, похожая на карманную Библию, книжка. У нее не было ни автора, ни заглавия, только гладкая обложка из темно-коричневой кожи. Но самым интересным оказалось то, что вместо текста в ней были гравюры, причем каждая имела подпись.
Пролистав до середины, я отыскала уже знакомого повешенного. «Предатель».
Итак, гравюра называется «Предатель».
В голове тотчас возникла логическая цепочка и главный вопрос: кого предал Радзинский, что поплатился за это жизнью? Труд Бишопа я убрала на место, а вот таинственный сборник гравюр прихватила с собой.
Уже без особого энтузиазма осмотрела гостиную и кухню и, не найдя ничего интересного, решила вернуться в студенческий корпус. Конечно же, моя дипломная работа моментально ушла на второй план, уступив значимое место размышлениям о Павле Аркадьевиче. Получается, его смерть не несчастный случай и даже не убийство. Профессора приговорили к казни, он был в курсе приговора, поэтому и хотел бежать. Но Оболенка – закрытый университет, куда не так-то просто попасть кому-то со стороны.
Здесь Радзинский находился в бо́льшей безопасности, если только преследователь – не кто-то из Оболенки.
Другой вопрос, мучивший меня: изображение на потолке спортивного зала, ведь роспись также могла нести сакральный смысл. Мне не терпелось поскорее прийти в свою комнату и изучить загадочную книжку. Вдруг я увижу и другие изображения.
Кроме того, я никогда не обращала внимания на потолочные и настенные фрески Оболенки. А они могут быть весьма любопытными.
В детстве мама говорила мне, что на улице нужно быть осторожной. Всегда смотреть по сторонам и себе под ноги, чтобы не споткнуться и ни на кого не налететь.
И почему я плохо ее слушала? Погруженная в свои мысли, не замечала ничего вокруг и уже собиралась завернуть за угол, как вдруг с кем-то столкнулась. Я бы обязательно оступилась или даже упала, если бы кое-кто не успел меня подхватить.
Можно было и не поднимать голову: я сразу угадала, кто передо мной. Терпкий парфюм, как и прошлым вечером, дурманил, стоило только вдохнуть. Он, как ядовитый газ, проникал в легкие, пробирался до сердца, сводил судорогой горло.
Однако я посмотрела на мужчину, заведомо понимая, что окунусь в волну презрения и неприязни.
– Здравствуйте, Арсений Витальевич.