В доме липового научного руководителя имелась восхитительная библиотека. ФСБ прекрасно обеспечила сотрудника всем необходимым, поэтому у меня был доступ к разнообразным книгам для подготовки Смирнова к лекциям.
Я с интересом и некоторой завистью рассматривала корешки редких изданий, пока Дмитрий молча сидел в кресле. Моя задетая гордость даже сейчас, когда приходилось подчиняться Индюку, не позволяла стушеваться. Я четко решила дать понять мужчине, что не боюсь его, и раз мы работаем вместе, он обязан со мной считаться.
– А как мне теперь к вам обращаться? На профессора вы не тянете. Сержант Смирнов? Лейтенант?..
– Майор, но можешь звать по имени – Дмитрий, и давай все-таки на «ты». Мы – партнеры, к тому же поменялись ролями, и теперь ученик – я. – Индюк криво усмехнулся.
Я поняла, что он волнуется, и это немного успокаивало: не одной мне неуютно.
– Хорошо, Дмитрий, – я выделила интонацией его имя. – С чего начнем?
– С кофе? – предложил он.
– Да, тебе он точно не помешает.
Дмитрий выглядел не особо выспавшимся, а я решила не оставаться в долгу. Слишком сложно не поддеть Индюка, тем более сейчас по статусу преподавателя я была выше.
Не дожидаясь приглашения, я двинулась в сторону столовой, переходящей в кухню.
– Где кофемашина?
– А ты не теряешься, – хмыкнул Дмитрий и поплелся за мной.
– С чего бы? Теперь буду проводить у тебя много времени, а значит, мне должно быть здесь комфортно.
– Кофемашина в шкафчике. – Смирнов указал на кухонный пенал справа от холодильника. – Мне покрепче.
Я сделала два кофе, омлет с паприкой и ветчиной и тосты. Конечно, не ради Индюка, а исключительно потому, что не позавтракала, а заниматься на голодный желудок – не лучшее решение. Пока я хлопотала у плиты, Дмитрий не отходил от меня ни на шаг. Он наблюдал за всем, что я делаю, но в основном помалкивал.
Разумеется, я могла ошибаться, но подумала, что Смирнов стесняется. Еще бы, он ведь не ожидал, что я почувствую себя хозяйкой в чужом доме.
Так мы и обновили столовую.
Как я и предполагала, псевдопрофессор не готовил и питался исключительно в столовой и кафетерии. Он с аппетитом уплетал завтрак, мне даже стало жаль оголодавшего фээсбэшника, но я вспомнила, что он напыщенный, шантажирующий меня Индюк, и жалость сразу же пропала.
– Лер, зачем ты лезла ко мне в окно той ночью? – спросил он, впившись зубами в хрустящий тост.
– Мне не спалось, и я захотела прогуляться. Кстати, я не планировала подглядывать. До твоего дома дошла нецеленаправленно, а когда увидела, что ты не спишь в такое время, не удержалась. А потом еще странный звук… Я не догадалась, что работал факс.
– И у дома моего очутилась случайно? – засмеялся Индюк, насаживая на вилку кусок болгарского перца.
– Можешь не верить – дело твое. – Я равнодушно пожала плечами, стараясь не показывать, что меня задело его сомнение. – Мой диплом изучаешь не ты?
– Я попытался прочитать пару страниц… Когда я сюда приехал, то решил, что хуже ваших учебников ничего быть не может. Но взял в руки твой диплом и понял, что ошибся. Такой нудятины никогда в жизни не встречал.
– Ты ни черта не соображаешь! – Я швырнула вилку, которая со звоном упала на пол. Сказать, что разозлилась – все равно что промолчать. Я была в ярости.
Смирнов с такой легкостью оскорблял меня. Я сижу над дипломом часами напролет, вкладываю в работу всю душу, ищу материал, компилирую, постоянно переписываю…
– Не кипятись, Ланская, я сделал тебе комплимент, – расхохотался Индюк, чем еще больше вывел меня из себя. – Если мне скучно, значит, твой диплом стоящий. Я в курсе, что философия – особая вещь. Чем скучнее, тем лучше.
– И что теперь с моим дипломом? – вопросила я, когда перевела дыхание и постаралась успокоиться.
– Ты прекрасно пишешь. Я буду отсылать твои наработки на проверку и возвращать с пометками от настоящего профессора, – ответил Смирнов, допивая кофе и отодвигая в мою сторону грязную посуду, с намеком, чтобы я помыла.
– А как тебе удалось устроиться в Оболенку? Откуда у тебя рекомендации Эко? – Я встала из-за стола, водрузила на поднос посуду и направилась в кухонную зону.
Дима пошел за мной. В глубине души было приятно, что он рядом, но я вновь напомнила себе, что он чертов шантажист, поэтому резким движением открыла посудомоечную машину.
– Лер, ты готовишь вкусно, но не надо крушить мой дом, – вздохнул Смирнов.
– Ты не ответил. Как ты устроился в университет и откуда рекомендации?
– Мы давно хотели внедриться в Оболенку, а после смерти Радзинского освободилось место. Наши специалисты в короткие сроки создали в интернете образ Романова – гениального преподавателя. Что касается рекомендаций – Умберто Эко просто приезжал в Москву на открытые лекции.
– Тебя хотели внедрить сюда до смерти профессора Радзинского, поэтому твоя миссия – не расследование аварии, – размышляла я вслух.
– Лер, что-то я разболтался. Хватит в этом копаться, пойдем-ка лучше в кабинет, – посерьезнел Дмитрий и развернулся. – Кстати, кроме тебя кто-нибудь догадывается, что я не профессор?
– Вряд ли, – честно ответила я и отвела взгляд. – Девушки на тебя заглядываются. Студентки и даже некоторые преподавательницы. – Не хотелось выдавать своих чувств, но неожиданная ревность взяла верх.
Мне показалось, что я стала похожа на помидор, даже уши горели. Оставалось только сделать лицо кирпичом, чтобы создать видимость невозмутимости.
– Неужели? – Похоже, он искренне удивился, но расплылся в улыбке. – Ты тоже?
– Нет, я к их числу не отношусь. В этом плане ты мне неинтересен. – Я с радостью вернула Смирнову его же слова, и он обиженно нахмурился.
– Да. Ты же крутишь с братом Захара.
– Тебе есть дело до моих отношений? – Скрестив руки на груди, я уселась в кресло и начала рассматривать штору, словно это не отрез сатина, а картина знаменитого художника.
– Именно. Влюбленные девушки теряют голову. Ты можешь сказать парню что-то лишнее, когда будешь с ним накоротке, – без эмоций проговорил Индюк, однако ехидно улыбнулся.
– Что?! – Я повернулась к нему и даже слегка навалилась на стол, чтобы ближе видеть его подлые глаза. – Достаточно того, что я собираюсь заниматься с тобой философией. Общаться буду, с кем захочу, когда захочу и как захочу.
– Поаккуратнее, Ланская. Нарвешься, – прошипел он, но уже не напугал.
Моя злость отлично справлялась со страхом.
– Как раз тебе надо быть аккуратнее, а то ведь раскроют. Пока все гладко, но у кого-нибудь могут возникнуть подозрения на твой счет.
– Давай, начинай мне объяснять! Первая лекция – завтра, тема «Патристика»[18]. – Он высокомерно махнул на толстенную хрестоматию, указывая мое место простого преподавателя.
– Патристика? – переспросила я, намереваясь отыграться. – Прекрасно, а что ты можешь поведать на эту тему?
– Я?! Ты должна меня просвещать!
– Я помогу тебе разобраться в философии и подготовлю к лекциям. Но мне надо оценить твой уровень знаний, – парировала я, наблюдая, как его высокомерие сходит на нет. Теперь передо мной сидел обычный рассеянный студент.
– Ладно… Патристика – раздел ранней средневековой философии, в основе которого… учение отцов церкви.
– Правильно, отсюда и название, – кивнула я. – Дальше.
– Что дальше? Дальше ты вещай.
– Назови философов этого периода. Как в целом разделяется патристика?
– Не знаю! Не-зна-ю, – по слогам прошипел Индюк. – Я вообще считаю, что все это чушь собачья. Философы только и умели, что чесать языком. Их размышления давно устарели. И до науки им далеко. Вот математика – сила, а тут…
– Дима, прекрати! – громко хлопнув по столу ладонью, крикнула я, запоздало осознав, что впервые назвала его уменьшительным именем. – Философия – мать наук. И математика вышла из философии. Вспомни Пифагора![19]
– Пифагор создал теорию для геометрии, – с умным видом заявил Дмитрий.
– Браво, ты что-то вспомнил, – вымученно улыбнулась я. – Натаскивать тебя будет сложнее, чем я думала.
До обеда я пыталась объяснить Смирнову основы патристики. Сказать, что он делал успехи, я не могла. Индюк постоянно вздыхал и чертыхался. А когда мы добрались до краеугольного камня, то и вовсе разругались.
– Теперь ты понимаешь тезис: «Верую, ибо абсурдно»?[20] – спросила я после получасового рассказа о вкладе Тертуллиана[21] в патристику.
– А здесь и так сплошной абсурд, – пробубнил Дмитрий, запустив руки в свои и без того растрепанные волосы.
– Объясни термин в отношении Сына Божьего, – не отступала я.
– Ты сейчас про Христа? – неуверенно предположил он.
– Ты знаешь другого Сына Бога?!
– Мы все дети Бога, – деловито ответил Индюк, но смутился под моим суровым взглядом.
– Мы сейчас обсуждаем философию Тертуллиана! – напомнила я. – А он говорил: «Сын Божий умер: надлежит тому верить, потому именно, что разум мой возмущается против того. Он восстал из гроба, в котором был положен: дело верное, потому что кажется невозможным»[22]. Теперь тебе ясно?
– Да, но кое-что остается загадкой, – серьезно заметил Дмитрий. – Тертуллиан жил во втором веке. Тогда не было ни комфорта, ни удобств, как сейчас. Ну а он, вместо того чтобы стараться облегчить себе жизнь, сидел и размышлял о философии.
– Ага! – Я нарочно проигнорировала выпад. – И что он писал о философии?
– А это уже интересно, – усмехнулся горе-студент. – Ты упоминала что-то про язву желудка. Наверное, по мнению Тертуллиана, ее вызывает философия.
Я тяжело вздохнула и опустила голову на руки. Если сначала казалось: Смирнов придуривается специально, чтобы меня позлить, то сейчас уже не сомневалась – этот мужчина во всем, что касается философии, не умнее дерева! Теперь ясно, почему он каждую лекцию считывал с бумажки. Но главная проблема заключалась в том, что у Дмитрия не было и толики желания что-то понять! Псевдопрофессор наивно полагал, что я разложу все по полочкам и он усвоит урок как дважды два, но только без его желания ничего не получится!
– Дима, – успокоившись, начала я, – Тертуллиан не говорил, что философия может быть причиной язвы желудка. Он писал о том, что философия должна ограничиваться лишь объяснениями и не пытаться что-либо досконально исследовать. А споры об аллегорическом трактовании Священного Писания считал бесполезным умствованием, которое расстраивает желудок.
– Согласен, но я пойду дальше. Вся философия расстраивает желудок. – Он довольно улыбнулся, и это было так искренне, что моя сердитость в разы убавилась.
– Дурак, – не выдержала я и засмеялась.
– Кстати, о расстройстве желудка. Скоро обед. – Дима посмотрел на наручные часы, а потом на меня. – Возвращайся в корпус, Ланская, затем пообедай, а вечером продолжим.
– Лера, зови меня по имени. Ладно уж, разрешаю.
В конце концов, мы сейчас в одной лодке и, чтобы плыть, должны работать в тандеме. Пусть лучше наши отношения походят на приятельские, чем будем вечно ссориться.
– Считаешь меня другом? – удивился Смирнов.
– Нет. – Я с улыбкой покачала головой. – Близкие люди не шантажируют друг друга. Но тебе позволю обращаться ко мне по имени. В виде исключения. – Я взяла сумку и двинулась к выходу.
Дима проводил меня до двери и даже поблагодарил. Со стороны мы действительно казались приятелями: даже и не скажешь, что в действительности Смирнов меня шантажирует, а во мне соревнуются ненависть и влюбленность.
Попрощавшись с новым напарником, я не спеша направилась к корпусу, чтобы переодеться, по пути размышляя о том, что услышала от Дмитрия. Управление давно хотело внедрить агента в Оболенку. Значит, то, над чем работает майор Смирнов, случилось до гибели Павла Аркадьевича. Радзинский говорил об убийствах.
Вероятно, Индюк приехал сюда, чтобы их расследовать. В курсе ли он, что профессора убили? Наверняка… иначе бы не пытался выяснить, что мне известно о смерти научрука. А Петя? Его Смирнов включил в дело? Но куда больше беспокоило другое – отец располагает кое-какой информацией.
Если Дима разузнает об этом, конечно же захочет допросить папу, чем, возможно, поставит его жизнь под угрозу.
Я должна всеми силами этого не допустить.
За обедом в столовой я присоединилась к друзьям. Они увлеченно обсуждали Хеллоуин, напрочь забыв о том, что случилось на балу. Традиция отмечать День Всех Святых в Оболенке появилась пару лет назад. Долгие годы преподаватели не соглашались устраивать празднество, считая, что не стоит подражать западной массовой культуре. Но затем сдались под студенческим напором и позволили организовывать ежегодный осенний маскарад.
Арина просто обожала наряжаться. Она огорошила меня новостью, что завтра мы едем в Москву за костюмами. Отказ не принимался, да и я была не прочь проветриться и отвлечься от проблем, навалившихся на меня в Оболенке.
Лена Королева отсутствовала, благодаря чему у меня не пропал аппетит. Разумеется, наша встреча не за горами, но пусть она случится позже. Любопытно, почему Ленка не явилась? Да и вообще, куда она запропастилась? Избегает меня? Неужели ей стыдно? Зато моему отцу – нет.
Он здесь – и даже виду не подает, что встревожен. Ведет себя как обычно и мило беседует с Дмитрием.
Вот что меня тревожило. Я даже хотела подойти, но подумала, что таким образом выдам папу.
Майор Смирнов быстро расправился и с первым, и со вторым. Попрощался с папой и намеренно прошел мимо моего столика. Шлейф парфюма совершенно затуманил мне голову. Арина что-то рассказывала, а я могла думать лишь о том, что остаток дня проведу с милым фээсбэшником. Пусть я злилась на шантаж, но в глубине души ликовала: у меня появилась возможность быть рядом, поэтому втайне я лелеяла надежду найти взаимность.
Дима ждал меня, нервно прохаживаясь по крыльцу. Я немного опоздала. Специально, чтобы раздразнить Индюка. У меня получилось.
– Вроде маленькая, а столько ешь! – недовольно кинул он, впуская меня в дом.
– Прости, что?
– Я давно тебя жду. Судя по времени, ты слопала половину меню в столовой.
Я молча проследовала в гостиную, нарочито громко стуча каблуками, и уже хотела было сказать ответную колкость, но увидела на столе яблочный пирог, две тарелки и кружки.
– Ты купил десерт? – выпалила я, не веря, что Индюк готовился к моему приходу.
В нашем кафетерии пекли восхитительную шарлотку с яблочным повидлом. От одного вида лакомства у меня потекли слюнки, но Смирнову совсем не обязательно было знать, что он купил мой любимый десерт.
– Да, чтобы хоть как-то подсластить твои нудные лекции, – с присущей ему галантностью ответил Индюк.
– Спасибо, – обиженно проговорила я, хотя поразилась маломальскому проявлению внимания и в итоге решила проигнорировать язвительный выпад.
Ничего особенного: защитная реакция ученика, плохо справляющегося с уроками.
Дима принес из кабинета записи и книги, разложил все на столе и, пока я вспоминала, на чем мы остановились, начал заварить чай. Откровенно говоря, ни о какой средневековой философии я уже не думала, наблюдая, как Смирнов орудует на кухне.
– Дим, ты ведь меня боялся? – насаживая на вилку кусок пирога, спросила я. – Испугался, что тебя раскрою, поэтому не хотел быть руководителем?
– Верно, Лер, – пачкая руки липким повидлом и отправляя в рот почти весь кусманище шарлотки, ответил Смирнов. Он ел руками, совершенно не стесняясь, и ухмылялся моим церемонным манерам.
– Приятно осознавать, что ты боялся меня, а не просто люто ненавидел.
– Сперва ты меня взбесила тем, что дрыхла на лекции. Вроде такой университет, а тут ты – как после вечеринки. Не думал, что лучшая студентка может такое себе позволить, и решил, что ты прикрываешься папочкой. Но я ошибся, полагая, что ты тупица. Когда меня назначили руководителем, я запаниковал – ты бы в два счета меня раскусила.
– Почему же согласился?
– Не мог отказаться. Пытался, но Серов настоял. Чтобы не вызывать подозрений, пришлось стать научруком. Я хотел тебя застращать, но опять промахнулся. К тому же влетело от начальства. Работая под прикрытием, мы обязаны избегать любых конфликтных ситуаций, а с тобой я вечно цапался.
– Теперь понимаю твою перемену в поведении. Кто-нибудь еще в Оболенке в курсе, кто ты такой?
– Нет. – Смирнов нахмурился. – Мы пока что гадаем, кто может быть причастен к этому делу, подозреваемых много, поэтому люди должны оставаться в неведении.
– Почему тогда рассказал мне? А вдруг я замешана в том, что ты расследуешь?
Дима неожиданно пересел на диван и заглянул мне в глаза. Наши лица были так близко, что я чувствовала тепло его кожи и сладковатый яблочный аромат от капельки повидла на губе Дмитрия.
С минуту мы смотрели друг другу в глаза, и, когда сердце было готово вырваться из груди, Индюк хитро ухмыльнулся:
– Нет, на тебя не думаю. Характер не тот. – И снова чертов Индюк превратился в глыбу льда.
Он пересел в кресло и кивнул на учебные материалы, но я продолжала:
– Что значит не тот характер?
– То и значит, Лер, – отмахнулся Смирнов. – Лучше скажи, ты хорошо готовишь мясо?
– Мясо? – переспросила я, и Дима кивнул. – Ну… да. А что?
– Во вторник ты отвечаешь за ужин, – заявил он непринужденным тоном, что меня окончательно возмутило.
– С какой стати?!
– Твой отец сказал, что ты превосходно делаешь говядину в вине. Во вторник он пригласил меня в гости, пообещал, что ты порадуешь своим кулинарным искусством. Помимо мяса тебе нужно постараться, чтобы Ланской меня не раскрыл. Будешь помогать… – Смирнов говорил еще что-то, но я не слушала.
В груди гулко отбивало чечетку сердце, а перед глазами маячили страшные картинки допроса папы. Ясно как день: если бы Индюк не подозревал в чем-то отца, он бы ни за что не согласился на ужин.