Наиотвратительнейший день! Сначала мерзкий Арсений, потом Миланова со своим обманом, неприступный Михаил Романович с выговором, сволочь Петька и снова чертов Арсений! Да как он смел говорить со мной подобным тоном?! Напыщенный индюк!
Переполняемая яростью, я направилась к себе, но почти у порога комнаты вспомнила: отец обещал договориться с ректором, чтобы новый талантливый преподаватель стал моим научным руководителем. Нет-нет-нет! Такого я допустить не могла и помчалась к папе, но его не оказалось дома. Дозвониться тоже не удалось, сотовый – недоступен. Отец был слегка рассеянным: на лекциях отключал телефон, а после забывал включить.
Я побежала в университет, но и на кафедре папу не нашла, зато застала в аудитории Евгению Матвеевну Селезневу, преподавательницу эстетики. Статная женщина примерно сорока лет всегда выглядела слишком консервативно, и если бы не привлекательное, лишенное морщин лицо, можно было бы смело назвать ее зрелой дамой.
Стоило ее увидеть, и я вспомнила про званый ужин в честь мерзкого нового преподавателя, на который меня пригласил отец.
– Валерия, ты что-то забыла? – Приспустив на нос очки в тонкой золотой оправе, женщина окинула меня строгим взглядом.
– Евгения Матвеевна, добрый день, – учтиво поздоровалась я, – вы не видели моего отца?
– Он уехал в город по университетским делам, – сообщила Селезнева и, все-таки сняв очки, закусила дужку, – но Андрей Николаевич успел предупредить, что ты придешь ко мне на ужин.
– Да, конечно, – наигранно улыбнулась я.
– Тогда до встречи, Валерия! – Селезнева снова нацепила очки и продолжила проверять какие-то тесты.
Я вернулась в корпус совершенно без настроения. И Аринки нет поблизости, чтобы выговориться. Я прилегла на кровать и, прикрыв глаза, задумалась о новом профессоре. Он очень странный и агрессивный, когда общается со мной. По сути, я ничего ему не сделала, малость нагрубила, но ведь это не смертельно. Наверное, есть смысл уладить конфликт? То, что лекция показалась мне поверхностной, могло быть заблуждением, основанным на предвзятом отношении.
Надо бы посмотреть на Арсения с другой стороны. Пожалуй, он переволновался на первом занятии или приберегал свои размышления для другого раза. В любом случае неумение вести лекции не свидетельствует о его глупости. Да и обо мне он сделал преждевременные выводы. Завтра нужно все исправить! С такими мыслями я спокойно уснула.
На следующий день, полная решимости наладить отношения с профессором, я поспешила на учебу. История средневековой мысли будет еще нескоро. Сначала предстояло высидеть латынь и высшую математику.
Как только математик нас отпустил, я сразу направилась на кафедру философии с четким желанием побеседовать с Арсением.
Мне повезло, я застала его одного.
– Арсений Витальевич, можно с вами поговорить? – нервно спросила я.
– Валерия… – Профессор указал рукой на стул, и я послушно присела.
– Арсений Витальевич, вчера у нас произошел неприятный инцидент. Я вам нагрубила и хотела бы извиниться, – начала я.
– Вы умнеете на глазах, Валерия, – пробормотал мой собеседник, уткнувшись в книгу, которую читал до моего «вторжения».
– Но и вы были не правы, – не выдержала я, разозлившись из-за безразличия Арсения.
– Что вы сказали? – переспросил он, оторвавшись от книги, и сапфировые глаза вспыхнули недобрым блеском.
– Вы были не правы на мой счет. Конечно, я поступила некрасиво, когда заснула, но это произошло еще до лекции. У меня был насыщенный предыдущий вечер, – честно выпалила я.
Профессор приподнял бровь после заявления про «насыщенный вечер». Он точно неправильно меня понял, но сейчас это уже неважно – я не прикрываюсь тем, что отец здесь преподает.
– Вы можете во всем убедиться сами. Не хочу показаться нескромной, но медиевистика – действительно тот предмет, в котором я недурно разбираюсь.
– Это все, что вы хотели сказать? – равнодушно уточнил Арсений.
– Да, – пропищала я, чувствуя, что попытка навести мосты потерпела глобальное фиаско.
– Ладно, в таком случае присаживайтесь: сегодня мы проверим, на что вы способны, – вздохнул Арсений, вроде бы обрадованный тем, что мне нечего возразить.
После разговора с Романовым я еще сильнее утвердилась в мысли, что первое мнение о нем было верным. Высокомерие профессора раздражало: теперь стало делом чести доказать, что я и впрямь чего-то стою.
Арсений сказал, что сегодня у меня будет такая возможность. Отлично!
Аудитория постепенно заполнилась студентами, и я с трепетом ожидала начала семинара в надежде блеснуть познаниями. Но преподаватель читал книгу и лишь после звонка обратил внимание на студентов.
– Добрый день, – сухо поздоровался он, – сейчас вы напишете эссе. Хочу понять, умеете ли вы мыслить. Тема: «Логика Аристотеля в синтезе с христианским богословием как основа схоластики». – Профессор Романов для наглядности записал тему на доске, обвел взглядом аудиторию и вновь сел за стол.
Студенты принялись за работу, Арсений углубился в чтение, а я украдкой за ним наблюдала. В этом человеке что-то настораживало. Тема, которую он предложил, слишком обширна, поэтому однокурсники в основном ограничатся общими фразами о логике и религиозной философии – схоластике. Неужели выдающемуся профессору будет интересно читать подобную банальщину? Мне было бы скучно.
Мне и писать-то скучно…
– Валерия! – как гром прозвучал его строгий голос. – Вам требуется особое приглашение, чтобы начать писать?
– Извините, просто обдумывала тему. – Я схватила ручку и принялась строчить определения, не желая раздувать ссору.
Арсений недовольно смотрел на меня, но, когда ручка забегала по бумаге, отвернулся к окну. До конца пары я старалась избегать зрительного контакта, хотя несколько раз чувствовала его взгляд.
Едва очередной звонок известил нас о свободе на ближайшие двадцать минут, я одной из первых сдала работу и практически выбежала из аудитории.
Следующим занятием была физическая подготовка. Она проходила в соседнем корпусе, где, кроме просторного зала, поделенного на секции по видам спорта, имелся бассейн. В отличие от многих других вузов в Оболенке не считали физкультуру чем-то ненужным.
У нас отдавали должное спорту, и каждый студент в обязательном порядке добросовестно сдавал нормативы. Занятия вел Ян Эдуардович Гуревич, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике и неоднократный призер российских и международных соревнований. Кроме того, Ян был молодым, привлекательным мужчиной, и многие студентки сходили по нему с ума.
Когда я, переодевшись и взяв бутылочку воды, вбежала в зал, Яна Эдуардовича еще не было. Отсутствием преподавателя не преминул воспользоваться Юрка и напомнил мне о несостоявшемся свидании.
– Я не забыла, Юр, но сегодня мы с отцом идем на ужин к Селезневой, – без энтузиазма отозвалась я: сейчас мысли были заняты другим и совсем съехали с романтического лада.
– Серьезно? – удивился он. – Я тоже там буду. Меня тащит Захар.
– Значит, у Селезневой и встретимся, – улыбнулась я.
– Ага, но от встречи наедине ты все равно не отвертишься, – подмигнул мне парень и ретировался к приятелям, потому что в зал вошел Ян Эдуардович.
Как обычно, Гуревич вытряхнул из каждого душу, заставляя нас отжиматься, приседать, делать выпады и стоять в планке по две с лишним минуты. Когда занятие окончилось, я легла на коврик и невидящими глазами уставилась в потолок.
По мере того как ко мне возвращались силы, я начала рассматривать потолочную роспись, на которую раньше не обращала внимания. Справа от массивной люстры была изображена женщина, стоящая на одном колене у реки и выливающая туда же воду из кувшина. На заднем фоне раскинулся густой лес с детально прописанными деревьями. Но меня привлекла одна деталь. На крайнем дубе четко просматривался повешенный – точь-в-точь такой же, как и на копии гравюры, что передал Радзинский.
Еще раз изучив роспись, я заметила, что она не выглядит целостно, хотя все элементы удачно вписаны, но плохо вяжутся по смыслу с остальными. Здесь не было сюжета, а, скорее, просматривалась какая-то символичность. И я снова вспомнила профессора Радзинского и его загадочную смерть.
Наспех приняв душ и переодевшись, я направилась в библиотеку. В Оболенском университете это святая святых. Несколько огромных залов, соединенных между собой галереями, множество книг на стеллажах, толстые подшивки газет и журналов, архивы и генеалогические древа.
Уже более двадцати лет этим местом управлял Сергей Петрович, наш пожилой библиотекарь. В качестве помощников у него работало несколько методистов, но вся власть оставалась в его руках.
У меня сложились теплые и доверительные отношения с главным книжным хранителем, я часто коротала вечера в его владениях.
– Лерочка, детка, здравствуй! – расплылся в добродушной улыбке библиотекарь, стоило мне показаться в читальном зале.
– Здравствуйте… Как вы? – спросила я.
– Хорошо, милая. Решила позаниматься дипломом?
– Не совсем, – смутилась я. – У вас есть что-нибудь о символике в гравюрах?
– О гравюрах у нас много разного… Что именно тебя интересует? – прищурился пожилой библиотекарь.
– Нам надо написать работу об искусстве гравюры, а я знаю, что в старые времена в книжные иллюстрации любили закладывать тайный смысл. Я подумала, в библиотеке найдется информация по теме.
– Любопытно, – покачал головой Сергей Петрович, – сейчас что-нибудь подыщем. Ты же в курсе, Лерочка, в Европе гравюра возникла примерно в пятнадцатом веке – во время глобальных перемен. Книгопечатание, Великие географические открытия… А что до сюжетов, то они были самыми разными – от библейских до сатиры.
– А можно ли читать гравюры, например, как иконы, где есть устоявшаяся символика? – спросила я.
– В некотором роде. Граверы часто закладывали некий смысл в изображения, посвященные могли его истолковывать, а прочие воспринимали простой картинкой. Например, Альбрехт Дюрер[6]. В гравюре «Рыцарь, смерть и дьявол»[7] он изобразил собственные страхи, но, помимо прочего, детали имеют дополнительный смысл. Доспехи рыцаря означают твердую христианскую веру, песочные часы в руках смерти – короткую человеческую жизнь, – проговорил Сергей Петрович, протягивая мне увесистый фолиант.
– «Искусство гравюры», – прочла я название на обложке. – Спасибо, Сергей Петрович.
– Не за что, Лерочка.
В книге, которую дал мне старый библиотекарь, подробно описывалась история гравюры – от возникновения до двадцатого века. Приводились и примеры символики изображений, однако трактовка зависела от исторического контекста и автора.
Чтобы понять смысл гравюры с повешенным и роспись на потолке спортивного зала, было необходимо выяснить, кто их создал и на чем основывался.
Вернув книгу и попрощавшись с Сергеем Петровичем, я направилась в жилой корпус, но по пути меня перехватил незнакомый паренек с первого курса экономического. Он уточнил, я ли Валерия Ланская, и сообщил, что меня разыскивает ректор. С грустью подумав о том, что планы на горячий душ и любимый домашний халат отодвигаются, я поплелась в кабинет Серова.
Постучав и получив разрешение войти, я открыла тугую дубовую дверь и переступила порог ректорского кабинета. Иван Викторович важно восседал за столом, а перед ним в кожаном кресле сидел мой заклятый педагог.
При виде меня Арсений еле слышно хмыкнул и отвернулся к книжному шкафу, изображая заинтересованность ректорской библиотекой.
Серов пригласил меня сесть, и я устроилась в соседнем кресле.
– Арсений Витальевич, как я уже говорил, Валерия Ланская – одна из лучших студенток университета. К сожалению, трагическая смерть профессора Радзинского оставила нашу дорогую Леру без научрука. Дипломная работа студентки практически окончена, но без опытного шефства – никак. Я назначаю вас научным руководителем Ланской.
Мы с Арсением, изумленно и совершенно не сговариваясь, переглянулись. Ни одного из нас не устраивала совместная перспектива корпеть над дипломом. Но как убедить Серова, что нам не стоит сотрудничать?
– Арсений Витальевич будет для тебя, Лерочка, отличной возможностью написать серьезную работу. Помни, у каких профессоров учился он сам, – вкрадчиво добавил ректор.
– Спасибо, – вымученно улыбнувшись, ответила я.
– Не за что, Валерия, ты свободна.
Кивнув на прощание ректору и проигнорировав нового научрука, я практически выбежала из душного кабинета. Я предполагала подобный исход событий, но надеялась на удачное разрешение ситуации.
Да и Арсений мог бы возразить: очевидно, что ему совместная работа над дипломом нужна как собаке пятая нога. Век бы не видеть профессора, но, к сожалению, сегодня еще придется встретиться с Романовым на приветственном ужине!
Свободное время я решила посвятить учебе. Подготовка к коллоквиуму по эстетике помогла на время избавиться от неприятного гнетущего чувства, засевшего глубоко в душе. Меня ничуть не радовало, что остаток учебного года я буду выслушивать хамские замечания научрука.
Но несколько часов пролетели незаметно, и вот я уже открыла дверь довольному папе, одетому в лучший костюм. Стало даже как-то неприятно, что он так готовился к ужину в честь Арсения.
– Поздравляю, дочь! Профессор Романов теперь твой руководитель. – Отец раскрыл объятья, на которые я нехотя ответила: разделить с ним маленький триумф было выше моих сил.
– Да, – с досадой выдохнула я.
– Я еще вчера договорился с ректором, – похвастался отец.
Знал бы он, что отнюдь не доброе дело совершил!
– А теперь – скорее одевайся! Не будешь же ты у Селезневой в халате?
С тяжелым сердцем я кивнула.
Когда мы пришли в дом Евгении Матвеевны – надо сказать, что я церемонно держала отца под руку, – в ярко освещенной гостиной уже собрались гости. В воздухе ощущался запах готового ужина, помощники из обслуги разливали шампанское, слышался смех преподавателей.
Я окинула взглядом комнату и заметила Нилова, беседующего со своим братом и Аристархом Борисовичем. При виде меня парень тут же бросился ко мне, чему я несказанно обрадовалась, надеясь, что Юрка скрасит скучный вечер.
Нилов поздоровался и протянул мне бокал с соком – студентам даже по праздникам было запрещено употреблять алкоголь – и намеревался пошутить про праздник, но нас прервал ректор, требующий уделить минуту внимания.
Иван Викторович вышел вперед и громко представил нового преподавателя. Я попыталась найти взглядом Романова, но заметила его, только когда он подошел к ректору. Первый раз я увидела его улыбку, и, к моему ужасу, она мне понравилась. Мужчина вообще выглядел безупречно – кипенно-белая рубашка, черный смокинг и бабочка. Он действительно был красавцем, хотя на лекции таковым не казался: равнодушное лицо вкупе с наглым поведением не прибавляли ему обаяния.
Романов поприветствовал коллектив и выразил признательность за теплый прием. Он осматривал собравшихся и наконец встретился взглядом со мной. Не удержавшись, я приветливо кивнула, на что он прищурился и плотно сжал губы, а потом вновь продолжил приветственную речь.
Я разозлила профессора. Неужели одним лишь своим присутствием?
После пафосной речи Романова всех пригласили к столу. Удивительно, как повара столовой, ежедневно пичкающие студентов одними и теми же пресными блюдами, сумели приготовить не меньше десятка ресторанных изысков. Правда, вычурный ужин напоминал хорошо поставленный спектакль: ведь каждый гость играл отведенную ему роль, рассказывая вызубренный наизусть текст. Нудные беседы не скрашивала даже запеченная индейка, на подрумяненное бедрышко которой я сразу положила глаз. Увы, аппетит испортил новый преподаватель. Арсений сел напротив и постоянно кидал на меня сердитые взгляды. Я терялась в догадках, что же сделала этому человеку. Не мог же он быть настолько злопамятным, что мстил за первую встречу. Почему именно я стала объектом вечного недовольства? Поведение его напоминало какую-то нездоровую, маниакальную неприязнь.
Когда он в очередной раз исподлобья посмотрел на меня, терпение лопнуло. Извинившись и сославшись на головокружение, я встала и вышла в сад, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом.
На улице было чертовски хорошо – особенно по сравнению с душной гостиной. Прикрыв глаза, я облокотилась о вековое дерево и мысленно стала вести обратный отсчет до того момента, когда мое отсутствие станет неприличным и придется вернуться.
Неожиданно я почувствовала на плече тяжесть чьей-то руки. Вздрогнув от испуга, я распахнула глаза и увидела Арсения. Не знаю, что это было: чарующий ясный вечер, волшебный свет луны или дьявольские чары преподавателя. Слабый аромат профессорского парфюма дурманил, и все здравые мысли покинули голову, обнажив первобытные инстинкты любой женщины вблизи привлекательного мужчины.
Я чуть подалась вперед и перевела взгляд на его губы. Профессор склонил голову, и мое лицо опалило горячее дыхание с примесью алкогольной горечи.
– Не представляю как, но ты приложишь все силы, чтобы меня сняли с должности твоего руководителя. Я не буду тратить на тебя ни минуты. Выкручивайся как хочешь, но поверь, это в твоих же интересах, – прошептал дьявол в обличье человека.
Я хотела было ответить, но Арсений пошел прочь, не дожидаясь моих слов.