– Итак, мэтр Ондохор, что вы можете сказать по поводу этого документа?
Специалиста по манускриптам пришлось искать в музее Изящных искусств. Нашла я его – ветхого старичка с клочковатой бороденкой и в огромных очках – в реставраторской, посреди музейной пыли, кисленьких запахов масляных красок и растворителей.
– Это фальшивка, да?
Эксперт, только что изучивший бумагу под микроскопом, явно колебался.
– Видите ли… утверждать насчет бумаги мне трудно, так как…
– Но мне сказали, что бумаги такого сорта еще не было тогда, когда, судя по дате, написан этот документ?
– Была она в то время, в том-то и дело. Но тогда она была редкой и дорогой, а широкое производство ее началось лет сорок спустя. Однако, принимая во внимание, что это не простой документ, вполне возможно, что использовали дорогую бумагу.
– Понимаю. А чернила?
– Это не чернильные орешки, но и не современная химия. Это чернила, сделанные из моллюска-буррекса, они были весьма популярны в те времена, и кстати, принимая во внимание, что Галидорро и его столица стоят у моря – почему бы им не использовать чернила из моллюсков?
– То есть, этот документ вполне может быть настоящим?
– Вполне, – кивнул старичок.
Час от часу не легче. То есть, что же получается? То есть, мы возвращаемся к тому, с чего начали. А именно, что мой сомнительный красавчик и есть подозреваемый? Еще придется его упечь в тюрягу…
А жаль. Я всегда считала что красивые мужчины – это общественное достояние, как произведение искусства, как эстетический объект… Придется его снова навестить.
– Такси, – кричу я, выйдя из музея. – В госпиталь.
В палату меня не пустили. Медсестра извинилась, и сообщила, что вчера больной нарушил режим и ему стало резко хуже.
– Что значит – нарушил режим? – уточнила я.
– Ну, встал и пошел куда-то… а потом потерял сознание в коридоре.
– Простите, а почему он его потерял?
– У него сильнейшее сотрясение мозга. Вставать в таком состоянии не рекомендуется… да и волноваться тоже, так что уж простите, но я вас к нему не пущу…
– Его так сильно ударили по голове? – спросила я ошеломленно.
И тут же обругала себя последними словами. Ну почему вчера я не задала вопрос о характере повреждений сразу! Услышала, что ему лучше, и вообразила, что его просто слегка отшлепали для видимости.
– Вероятно да, раз он при попытке подняться потерял сознание…
– О Боже… В каком он состоянии?!
Так, а почему у меня колени подкашиваются? Я опускаюсь на стул, заботливо придвинутый мне медсестрой, и смотрю на нее жадным, умоляющим взглядом.
– Боюсь, что в тяжелом. Ну, ну, – она чуть улыбнулась побледневшей мне, – надо надеяться на лучшее….
За окном громыхнул гром, прокатился по небу как бочка, полная камней, а затем нежно-розовая молния расщепила небо. Опять, стоит мне расстроиться, начинается черт-те-что с погодой!
Одно ясно: Дармиэль невиновен. То, что с ним случилось, не могло быть просто инсценировкой: ради инсценировки по голове с такой силой не бьют. И к этой шайке от тоже непричастен – слава Богу! Осталось услышать, что он поправляется, и было бы совсем хорошо.
Я вышла и пошла по улице, не замечая ничего вокруг. Дождя не было, но атмосфера была предгрозовая и душная… Дармиэль, Дармиэль. Только бы выжил, только бы…
Почему-то в памяти всплыли красиво очерченные губы, брови вразлет, подбородок с ямочкой… А что это я думаю о нем, не как о свидетеле преступления, а вспоминаю глубокие глаза и брови вразлет?
«Только бы выжил», повторила я как молитву.
И тут зазвонил телефон. Машинально глянула на определитель номера – это не был ни шеф, ни Миррек, ни кто-либо из нашего отдела. Номер был мне незнаком.
Вероятно, ошибка, решила я, но решила ответить.
– Алло?
– А я тебя вижу, – гаденько протянул незнакомый хрипловатый голос. И засмеялся мерзко – то ли закудахтал, то ли закашлял…
– Кто вы? – растерянно промямлила я.
– Тот, от кого ты не уйдешь, – он гнусно хихикнул.
Раздались короткие гудки.
Черт, черт, черт! Мне захотелось трахнуть трубку об пол.
«Флавви, возьми себя в руки», – приказала я себе и перевела дух.
Итак, я нарвалась на сталкинг. Теперь меня будут преследовать, и рвать мне нервы к чертям, пока я не попаду в психушку. По крайней мере, мой преследователь так думает. Через минуту телефон зазвонил снова.
– А я твоего дружка в больнице пришил, – сообщил он весело.
– В смысле пришил?
– В прямом смысле. Он сдох, – и снова раздались гудки.
Я чувствовала, как бешенство сжимает мне виски железными тисками. Небо, откликнувшись на мою ярость, внезапно потемнело, и свинцовые тучи спустились на город, клубясь и чернея на глазах.
Спрашивать телефонного хулигана «Где ты и что тебе надо», разумеется, совершенно бессмысленно. Тем более, я и так знаю, что именно ему надо. Сталкеру надо довести меня до такого состояния, чтобы я, теряя рассудок, на коленях молила его появиться в поле зрения; была бы готова покончить с собой, лишь бы избавиться от удушающего страха. Я видела девушек, которые стали жертвами сталкеров: это были полубезумные, исхудавшие, с глубокими тенями под глазами бедняжки…
Звонок раздался снова.
– Где ты взял мой номер телефона? – рявкнула я в трубку.
Разумеется, я не ждала, что он ответит на вопрос.
– Я про тебя знаю все, цыпочка, и номер телефона, и адрес дома, хе-хе, так что жди нас в гости, – и снова короткие гудки.
А ведь страх уже начал меня подъедать. Вдруг он и вправду сумел причинить какой-то вред Дармиэлю?
Флавви, возьми же себя в руки! С логической точки зрения, в этом нет ни малейшего смысла. Нет, нет, уверяла я себя – они этого не сделали, а говорят так, чтобы запугать! Он им был нужен, как источник какой-то информации… но с другой стороны, убили же они того старика? Хотя, возможно, они не имели намерения его убивать – просто перестарались, будучи дуболомами.
А что, если все-таки… Дармиэль, о Боже!
Я повернулась и бросилась бежать обратно к больнице. Я неслась со всех ног, шептала молитву и вытирала слезы с глаз. В палату я влетела, оттолкнув медсестру. Дармиэль был там, был жив и даже в сознании.
Слава Богу! Я прислонилась к косяку.
Ланкрэ скосил на меня глаза, и взглядом словно спросил «Что случилось?».
– Ничего, ничего. Просто… – тут я махнула рукой. И вытерла мокрые глаза.
И тут снова зазвонил телефон. Чтоб ему! Я сбросила звонок. Подошла поближе, села, взяла его за руку. Рука была теплой, с длинными пальцами, и мне хотелось ее трогать и разглядывать…
Флавиенна! – одернула я себя. – Не хватало только влюбиться в подследственного, позор для такого бывалого следователя, как ты!
– Я слышала, вам вчера стало хуже, – я сжала его руку.
– Хотел вас предупредить, что за вами следят, – прошептал он. – Я видел двоих… Вышел попросить телефон, а потом… ничего не помню.
– А моя визитка? Где она сейчас?
Он на минутку задумывается.
– Не помню… Она у меня была с собой… Да, в руке, но потом…
– Потом вы обронили ее в коридоре, – вздыхаю я. – Теперь понятно.
– Что понятно?
«Понятно, откуда сталкер знает мой телефон», – это я ему не говорю, просто машу рукой.
И тут телефон звонит снова, и я снова сбрасываю звонок.
– Вас преследуют? – спрашивает он тихо.
Я набираю номер участка.
– Миррек, это я. Пришли охрану к палате господина Ланкрэ. И да, не мог бы ты… погоди, я сейчас…
Я ласково глажу Ланкрэ по руке, мило улыбаюсь и выскальзываю в коридор, чтобы поговорить с Мирреком без посторонних ушей.
Преследования продолжаются неделю. Поминутные звонки, отвлекающие меня и выматывающие нервы. Постоянная слежка, когда я чувствую опасность за спиной, чувствую всей кожей – но, обернувшись, никого не вижу.
– Что вам нужно? Ключ? – кричу я наконец срывающимся, полным слез голосом в телефон. – Не ходите за мной, у меня его при себе нет! Он у меня дома, в тайнике, но без меня его вы все равно не найдете!
И судорожно, истерически рыдаю в трубку.
К дому я подъезжаю затемно. Моросит мелкий злой дождь, под стать моим издерганным нервам. Я снимаю промокший плащ, сбрасываю туфли, и, пройдя в гостиную, щелкаю выключателем.
– А мы уже здесь, – слышу я противный, до тоски смертной знакомый голос, гаденький смех и созерцаю хорошо знакомый мне нос с горбинкой.
Стремительно оборачиваюсь на звук голоса.
Мерзавец сидит, развалившись с моем любимом кресле и потягивает из бутылки мой любимый шоколадный ликер. Мой ликер!
Сссссволочь!
– Ага, – подтверждает кто-то сзади. Быстро обернувшись, обнаруживаю, что путь назад отрезан: у дверей стоит его сообщник.