Парковка перед больницей Сундсвалля была почти пуста. В пасмурный день длинное здание производило впечатление необитаемого. Бурый кирпич заштрихован белыми рамами словно бы незрячих окон. Йона прямо через низкий кустарник направился к входу в больницу.
На медицинском посту в холле никого не было. Комиссар немного подождал у регистрационной стойки с выключенной лампой; наконец возле поста остановился уборщик.
– Где у вас отделение судебной медицины? – спросил Йона.
– Это двадцать пять миль к северу отсюда, – приветливо улыбнулся уборщик. – Но если вы имеете в виду патологоанатома, я могу вас проводить.
Вместе они прошли по безлюдному коридору и в просторном лифте спустились в подземный этаж больницы. Там было холодно; большие плиты пола кое-где потрескались.
Уборщик открыл несколько тяжелых, обитых железом двойных дверей; в конце коридора показалась еще одна дверь, на которой висела табличка “Отделение клинической патологии и цитологии”.
– Удачи! – сказал уборщик, указывая на дверь с табличкой.
Йона сказал “спасибо” и пошел по коридору; на линолеуме виднелись следы колесиков от каталок и тележек. Комиссар миновал лабораторию, открыл дверь в секционную и вошел в выложенное белым кафелем помещение, где стоял сделанный из нержавеющей стали стол для вскрытия. С потолка свешивалась люстра; ее свет, вместе с сиянием ламп дневного света, производил гнетущее впечатление. Дверца морозильной секции зашипела, и двое мужчин выкатили оттуда поддон.
– Прошу прощения, – сказал Йона.
Тощий мужчина в белом халате обернулся. Блеснули очки-“пилоты” с белыми дужками. Главный патологоанатом Нильс Олен из Стокгольма, старинный приятель Йоны, которого все звали Нолен. Рядом с Ноленом стоял его юный ученик Фриппе; крашенные в черный цвет длинные волосы лежали прядями на белом халате.
– Как вы здесь оказались? – обрадовался комиссар.
– Мне позвонила какая-то женщина из уголовной полиции. Она мне угрожала, – сообщил Нолен.
– Анья.
– Я так испугался… Она зашипела: “Йона же не может доехать до самого Умео, только чтобы поговорить с судебным медиком”.
– И раз уж мы здесь, то воспользуемся случаем и съездим на Нордфест, – поделился Фриппе.
– В клубе “Дестройер” играют The Haunted, – сдержанно улыбнулся Нолен.
– Решающий аргумент, – согласился комиссар.
Фриппе рассмеялся; Йона разглядел под его белым халатом вытертые кожаные штаны, а под голубыми бахилами – ковбойские сапоги.
– Мы закончили с этой… Элисабет Грим, – сказал Нолен. – Единственная примечательная деталь – раны на руках.
– От того, что она пыталась защищаться? – уточнил Йона.
– Только не с той стороны, – сказал Фриппе.
– Можешь взглянуть на них, – предложил Нолен. – Но сначала уделим немного внимания Миранде Эриксдоттер.
– Можете сказать, когда они погибли?
– Температура падает, как тебе известно…
– Algor mortis[8], – закончил Йона.
– Да, охлаждение идет волнообразно… и выравнивается, когда температура опускается до комнатной…
– Он и так знает, – сказал Фриппе.
– Значит… принимая во внимание состояние трупных пятен и окоченение, можно сказать, что девочка и женщина умерли примерно в одно время, не позднее прошлой пятницы.
Йона смотрел, как патологоанатомы подкатывают поддон к столу, считают до трех и поднимают легкое тело в запломбированном транспортировочном мешке. Когда Фриппе расстегнул мешок, по помещению распространился затхлый запах сырого солодового хлеба и застарелой крови.
Девочка лежала на прозекторском столе в той же позе, в какой ее нашли, – прижав руки к лицу и скрестив лодыжки.
Трупное окоченение происходит из-за того, что в неподвижных мышцах возрастает содержание кальция и связываются белки двух разных видов. Окоченение почти всегда начинается с сердца и диафрагмы. Через полчаса его можно наблюдать в челюстных мышцах, а через два часа – в шее.
Йона понимал: чтобы отнять руки Миранды от ее лица, понадобится немалая сила.
Ему в голову вдруг полезли странные мысли. Под прижатыми к щекам ладонями скрывается лицо не Миранды; лицо искажено, на нем повреждены или выколоты глаза.
– Запроса о проведении экспертизы пока не было, – сказал Нолен. – Почему у нее руки прижаты к лицу?
– Не знаю, – тихо ответил Йона.
Фриппе фотографировал тело, стараясь ничего не упустить.
– Полагаю, речь идет о судебно-медицинском вскрытии и о том, что вам понадобится справка для предъявления суду, – официальным тоном объявил Нолен.
– Верно.
– Хорошо бы в расследовании убийств соблюдать большую секретность, – буркнул патологоанатом, обходя стол с телом.
– Опять ты заныл, – улыбнулся Фриппе.
– Да, я заныл, прошу прощения. – Нолен ненадолго задержался у головы Миранды и пошел дальше.
Йоне вспомнилось: “Трудно быть мертвым… Но живые не правы в своих резких границах различий. Ведь и Ангелы часто не ведают, с кем они – с мертвыми или живыми”[9]. Рильке.
– Трупные пятна указывают на то, что жертва лежала неподвижно, – пробормотал Нолен.
– А я думаю, что Миранду сразу после убийства перенесли в другое место, – заметил Йона. – По рисунку крови я сужу, что ее тело еще не окоченело, когда его положили на кровать.
Фриппе кивнул, подтверждая слова комиссара:
– Если ее перенесли сразу, то и пятна тогда еще не успели образоваться.
Йона заставил себя остаться у стола, пока врачи производили подробный осмотр. Комиссар смотрел на них и думал, что его собственная дочь ненамного моложе этой чужой девочки, неподвижно лежащей перед ним.
Желтая сеть сосудов уже просвечивала сквозь белую кожу. Вокруг шеи и на бедрах девочки артерии казались бледными реками. Плоский живот слегка округлился и немного потемнел.
Йона наблюдал за тем, что происходит в секционной, что и как делают судебные медики, смотрел, как деловито Нолен режет белые трусики и запечатывает их в пакет для последующего анализа, слушал рассуждения и выводы патологоанатомов – но в то же время мысленно находился на месте преступления.
Нолен констатировал полное отсутствие ран, которые указывали бы на сопротивление, и Йона слушал, как они с Фриппе обсуждают отсутствие повреждений на мягких тканях.
Ничто не указывало на борьбу или побои.
Миранда ждала удара по голове. Она не пыталась убежать, не оказывала сопротивления.
Йона думал о холодном изоляторе, где девочка провела свои последние часы, одновременно наблюдая, как врачи вырывают волоски вместе с луковицами для сравнительного анализа и наполняют кровью пробирки с составом, позволяющим крови не свертываться.
Нолен поковырял у девочки под ногтями, повернулся к Йоне и слабо кашлянул:
– Застрявших частиц кожи нет… Она никак не защищалась.
– Я знаю.
Когда врачи принялись изучать раны на голове, комиссар подошел ближе и встал так, чтобы видеть все.
– Сильный удар тупым предметом по голове, безусловно, есть непосредственная причина смерти, – объявил Нолен, заметив, как внимательно Йона наблюдает за обследованием.
– Удар нанесен спереди?
– Да, спереди и чуть наискосок. – Нолен указал на окровавленные волосы. – Височная кость сломана… Мы сделаем компьютерную томографию, но я полагаю, что с внутренней стороны черепа разорвался большой кровеносный сосуд и что осколки кости вошли в мозг.
– Совсем как у Элисабет Грим. Так что тут тоже окажется травма коры большого мозга, – заметил Фриппе.
– В волосах миелин, – указал Нолен, а Фриппе продолжил:
– В черепной полости Элисабет лопнул сосуд, кровь и спинномозговая жидкость стекли в носовую полость.
– Значит, вы хотите сказать, что время их смерти примерно одно и то же, – подытожил комиссар.
– Промежуток очень короткий, – кивнул Фриппе.
– Обеим наносили удары спереди, у обеих одна и та же причина смерти, – продолжал комиссар. – Одно и то же орудие убийства и…
– Нет, – перебил Нолен. – Орудия убийства разные.
– Но молоток?.. – почти беззвучно сказал Йона.
– Да, Элисабет раздробили череп молотком. Но Миранду убили камнем.
Комиссар не отрываясь смотрел на Нолена.
– Ее убили камнем?