Комната для совещаний в гостинице “Ибис” оказалась занята, и Йона ждал в маленькой столовой, пока прокурор договаривалась со встревоженным служащим насчет помещения, где можно провести допрос. Под потолком, на металлическом кронштейне мерцал телевизор.
Йона позвонил Анье и оставил ей сообщение; он просил узнать, есть ли в Сундсвалле хороший патологоанатом.
Новости по телевизору начались сюжетом об убийствах в Бригиттагордене и дальнейших драматических событиях. На экране возникло изображение полицейского ограждения, красные домики и вывеска “Интернат для подростков, помещенных под особый медицинский надзор”. Бегство подозреваемой было отмечено на карте; репортер, стоя посреди восемьдесят шестого шоссе, рассказывал о похищении мальчика и провалившейся попытке полиции задержать похитителя.
Йона поднялся и подошел поближе: диктор объявил, что сейчас к похитителю обратится мать мальчика.
На экране возникла Пиа Абрахамссон. Она сидела с умоляющим лицом за кухонным столом, держа в руке листок бумаги.
– Если сейчас ты слушаешь меня… – начала она. – Я понимаю, что ты пострадала от несправедливости, но Данте тут совсем ни при чем… – Пиа моргнула, глядя прямо в камеру, и прошептала: – Верни его. – У нее задрожал подбородок. – Я не сомневаюсь в твоей доброте. Данте всего четыре года, я знаю, как ему страшно… он такой… – Пиа глянула в бумажку, по ее щекам потекли слезы. – Не обижай его, не бей моего малыша…
Пиа зарыдала и отвернулась – телевизионщики не сразу успели снова включить стокгольмскую студию.
В студии сидящий за высоким столом судебный психиатр из больницы Сэтера объяснял телеведущему, насколько опасно положение:
– Поскольку у меня нет доступа к личному делу девочки, я не хочу, не имея никаких данных, рассуждать о том, виновна ли она в этих убийствах, но, учитывая, что ее поместили именно в этот интернат, весьма вероятно, что она психически нестабильна…
– А в чем именно состоит опасность? – спросил ведущий.
– Она может не заботиться о мальчике. Совершенно забыть о нем на какое-то время… Ему всего четыре года, если он вдруг начнет плакать или звать маму, похитительница, естественно, разозлится и может стать опасной…
Сусанна Эст зашла в столовую, сдержанно улыбнувшись, предложила комиссару чашку кофе и печенье. Он сказал “спасибо”; вместе они пошли к лифту, поднялись на верхний этаж и вошли в унылый сьют для новобрачных, с запертым мини-баром и джакузи на облезлых позолоченных лапах.
Туула валялась на широкой кровати с высокими столбиками и смотрела канал “Дисней”. Опекун из Службы помощи жертвам преступлений кивнул вошедшим. Сусанна закрыла дверь; Йона подвинул к себе стул с розовым плюшевым сиденьем и уселся.
– Почему ты сказала мне, что Викки встречалась с кем-то по имени Деннис? – начал он.
Туула села, прижав к животу подушку в форме сердечка, и коротко ответила:
– Я так думала.
– Откуда такие мысли?
Туула пожала плечами и перевела взгляд на экран телевизора.
– Она говорила о ком-нибудь по имени Деннис?
– Нет, – улыбнулась девочка.
– Туула, мне очень, очень нужно отыскать Викки. Туула спихнула на пол покрывало и розовое шелковое одеяло и снова уставилась в телевизор.
– Мне что, весь день тут сидеть? – спросила она.
– Нет. Если хочешь, можешь вернуться в свою комнату, – сказал опекун.
– Sinä olet vain pieni lapsi, – произнес Йона. – Ты просто маленькая девочка.
– Ei[6], – тихо ответила она и посмотрела комиссару в глаза.
– Ты могла бы жить не только в детдоме или интернате.
– Мне и там неплохо, – почти беззвучно ответила она.
– Тебе не случалось влипнуть в историю?
Шея у Туулы покрылась красными пятнами, девочка захлопала белесыми ресницами, но коротко сказала:
– Нет.
– Миранда вчера побила тебя.
– Вот именно, – буркнула Туула и стала мять подушку-сердечко.
– Почему она так разозлилась?
– Она решила, что я рылась у нее в комнате.
– А ты не рылась?
Туула лизнула подушку.
– Рылась. Но я ничего не взяла.
– А зачем ты рылась у нее в комнате?
– Я у всех роюсь.
– Зачем?
– А прикольно.
– Но Миранда решила, что ты что-то у нее взяла.
– Да. И немножко рассердилась…
– Она решила, что ты у нее взяла – что?
– Она не сказала, – улыбнулась Туула.
– А как по-твоему?
– Не знаю, девчонки вечно трясутся над своими лекарствами… Лю Шу столкнула меня с лестницы, когда решила, что я взяла ее идиотский рофинол.
– А если не лекарство, то что, по ее мнению, ты взяла?
– Понятия не имею, – вздохнула Туула. – Косметику, сережки…
Она снова уселась на краю кровати, откинулась и прошептала что-то про подвеску со стразами.
– А Викки? – спросил Йона. – Викки тоже дралась?
– Нет, – снова улыбнулась Туула.
– А что она тогда делала?
– Не скажу, потому что я ее не знаю. По-моему, она мне и слова не сказала, но…
Девочка замолчала и пожала плечами.
– Почему?
– Не знаю.
– Но ты же когда-нибудь видела, как она злится?
– Она порезала себя, так что можете… – Туула замолчала, покачала головой.
– Что ты хотела сказать?
– Что вы можете забыть о ней… Она скоро покончит с собой, и тогда одной проблемой у вас станет меньше. – Туула избегала смотреть комиссару в глаза.
Она вдруг уставилась на собственные пальцы, буркнула что-то себе под нос, вскочила и вышла из комнаты.