Лицо Гринева напряглось, он хотел было что‑то сказать, но Чернов встал из‑за стола, заходил по кабинету и снова заговорил – быстро, энергично, словно и не он пять минут назад сидел этакой полусонной мумией.
– Я похож на муляж?! А ты? На кого похож ты, Медведь? Я привожу барашков, с которых ты лениво стрижешь зеленую шерсть! Ты в порядке, у тебя есть деньги, у тебя есть досуг пофилософствовать, прицениться и оценить – свою жизнь, мою – с точки зрения вечности! Хар‑о‑ошая позиция! – Чернов хохотнул нервно:
– Я похож на муляж? Ты преувеличиваешь, сынок. До музея восковых фигур мне расти и расти. Я – так, подставка для муляжа. А ты – вообще вешалка. Крючок.
Чернов застыл посреди кабинета, направил на Гринева указательный палец, словно ствол пистолета:
– Ты наркоман! Ты приходишь сюда за дозой! Как в «Пиковой даме»? «Его состояние не позволяло ему рисковать необходимым в надежде приобрести излишнее, – а между тем он целые ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры». Ты как бруклинский бездомный бродяга, забредший случаем в китайский опиумный театр: сидишь, смотришь, а решиться никак не можешь! Вот и пребываешь – в трепете и страхе! Ты хочешь грез, ты хочешь власти... – Чернов перестал ходить, остановился, подошел к столу Гринева, присел на краешек:
– Не так?
– Да не в этом дело, Борис! От этих толстопузых дядечек и истеричных тетечек меня уже мутит! Мне надоело заниматься мелочевкой. Полета хочу.
– Да? А сгореть не боишься?
– Я не мотылек.
– Ты думаешь, что умеешь летать, Медведь?
– Всегда стоит попробовать.
– У тебя есть идея?
– Есть. – Гринев помолчал. – Но нужны серьезные деньги.
Чернов помедлил, произнес тихо:
– Деньги будут... Что за идея?
– Заводы. Второй эшелон.
Чернов скривился:
– На этом никто не играет.
– Именно потому, если вложить реальные деньги, и подъем будет реальный.
Какая сумма будет в нашем распоряжении?
– Сто миллионов долларов. Если ты предложишь клиенту хорошие условия.
На лице Гринева если и мелькнула растерянность, то лишь на долю секунды.
– Я готов предложить пятьдесят процентов в течение трех месяцев. И даже раньше.
– Излагай свою идею. По‑дро‑бно.
Олег помолчал с полминуты, собрался, заговорил уверенно и четко:
– Средние предприятия. Их тысячи. И стоят они миллиарды. И – не стоят ничего. Потому что загружены на четверть или на треть мощностей. Оборудование ржавеет или разворовывается, квалифицированные рабочие...
– ...Спиваются. Лежалый товар. Туфта. Никому не нужен прошлогодний снег.
– Они заработают, Борис! Если руки приложить...
– Вот только давай без рукоприкладства!
– Я образно.
– Образно ты будешь клиента разводить. А мне – лучше конкретно. Как ты собираешься сделать полтинник подъема на ржавеющем секонд‑хенде? Акции их стоят копейки.
– Пусть не стоят ничего. – Гринев вынул из папки лист бумаги, нарисовал график‑чарт, подвинул к Чернову:
– Смотри! У меня все просчитано. Сначала мы слегка продавим рынок, здесь и здесь, потом – поведем вверх, подтянутся «быки», акции пойдут вверх, их начнут лопать большие киты, начнутся инвестиции, заводы заработают. Все логично.
– Инвестиции, говоришь? Выглядит заманчиво. Сколько получим мы?
– Триста процентов минимум.
Брови Чернова поползли вверх, на губах застыла саркастическая улыбка, но взгляд остался внимателен и серьезен.
– Ты сказал глупость, Медвежонок. Таких подъемов не было ни у кого со времен последнего кризиса.
– Если кризиса нет, его нужно создать. Управляемый кризис.
– Управляемый биржевой кризис? Ха. Проще развязать управляемую ядерную войну.
– Борис, я работаю над этим три года. У меня на руках все расчеты. Сейчас – самое время.
– Время... бремя... темя... стремя...
– Мы обернемся в два конца, Борис! Посмотри...
Поверх первого графика Гринев начертил еще несколько кривых и проставил цифры.
– Это приблизительная прикидка. Когда встреча с клиентом?
– Завтра. Ты готов будешь завтра изложить это клиенту?
– Да.
– Аргументированно? Убедительно? С реальными цифрами?
– Да. К утру я просчитаю все точно.
Чернов склонился над чартом, прошептал шелестяще, словно боясь спугнуть возможный фарт:
– А ведь на двести процентов вытянем.
– На триста, Борис.
Чернов затянул узел галстука, закаменел лицом:
– Клиенту предложишь двадцать пять процентов. На крайний случай – тридцать. Пятьдесят для него слишком густо.
– У меня есть условие.
– Да?
– Я хочу равного партнерства.
– И как ты себе это представляешь?
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Не зарывайся, Медведь. – Губы Чернова скривились. – То, что я имею, я нарабатывал годами. Клиенты мои, разводняки мои, и ты хочешь пятьдесят процентов? Ты хочешь половину!
– Это особый случай, Борис, и ты это знаешь.
– Триста процентов? В пополаме? – Губы его сложились в складку, живые глаза замерли. – Я подумаю.
– И деньги – в офшор. На корпоративный счет.
– Это тоже решим завтра. Но... разводить клиента будешь сам. Свои «веселые картинки» ему тоже продемонстрируй. Поручи девочкам, пусть сделают графики, кривые, изогнутые, пируэты и прочую мутотень. В цвете, в объеме, в перспективе.
Господин Борзов – человек яркий. А потому любит все цветное и блестящее.
Гринев ушел. Чернов некоторое время сидел недвижно, с остановившимся взглядом. Прошептал одними губами:
– Триста процентов... От соточки... Бред, конечно, но... Снял трубку, набрал номер:
– Валериан? Это Чернов. Я хочу, чтобы ты подумал вот над чем... Второй эшелон. Акции. – Чернов замолчал, терпеливо слушая собеседника. Перебил:
– Ты не понял, Валериан. Я хочу знать об этом все. Жду тебя, – Чернов бросил взгляд на часы, – в шесть тридцать. Сегодня. – Борис Михайлович усмехнулся, видимо услышав очередные возражения консультанта, произнес жестко, по складам:
– Се‑го‑дня, Валериан. В этом мире завтра наступает не для всех.
Окна кабинета зашторены портьерами так плотно, что здесь никогда не наступает утро.
– Ну и как наши дела?
– Неспешно. В делах финансовых суета только вредит. Вы же знаете, на все нужно время. А время пока терпит.
– Оно терпит не всех. – Хозяин кабинета упер тяжелый немигающий взгляд в собеседника. – Я хочу, чтобы вы не забывали об этом.