В окошко раздался требовательный стук. Олег вскинулся, не вполне узнавая окружающее.
– Гринев? Ну ты и место себе для сна разыскал! Ты что, напился? Как ты залез в такую рухлядь? А я ищу тебя по всем телефонам!
От этой женщины, как от тайфуна, – никуда.
– Эвелина?
– Не знаю, кого ты видел во сне, но я – наяву. Уразумел? Может, распахнешь для дамы дверь?
Олег огляделся. В нескольких метрах впереди застыл ослепительно белый «пассат», за рулем его угадывалась фигура чернокудрого мужчины.
– А твой мачо не заревнует?
– Тебя это заботит?
Дверь Эвелина открыла сама, Олегу пришлось передвинуться на водительское место, иначе бывшая жена запросто плюхнулась бы ему на колени.
– Гринев, у тебя нездоровый вид. Все так и живешь? Ешь по всяким закусочным что попало, спишь с кем придется... Горбатого могила исправит.
– А по мне – я красивый.
– Твой горб – в душе. А это еще уродливее.
Олег только вздохнул: и какой леший дернул его жениться на девице с именем Эвелина? Есть в этом что‑то от барокко, а он всегда предпочитал ампир. М‑да, странные дела случаются порой с мужчинами.
– Тебе, Гринев, ничего, ничего не дорого! Ни отношения, ни участие, ни‑че‑го! Только биржа, биржа, биржа... Люди живут нормальной жизнью, а ты...
– Что для кого нормально.
– Прекрати! Для всех нормально то, что естественно.
– Скажем, содержать двух мачо и третьего – на десерт.
– Раз это тебя задевает, значит, я тебе небезразлична.
Гринев только вздохнул. Если бы она могла представить, до какой степени...
– Я, кстати, ехала к тебе на родительскую квартиру. На твоей холостяцкой я уже была. Поскольку тебя нигде нет, решила, что ты затворничаешь. Гринев, а знаешь... Может, ты по жизни – монах? Так шел бы в монастырь и читал бы эти, как их, псалмы... – Эвелина расхохоталась. – Я представила тебя с бородой и в клобуке. Пожалуй, это было бы оч‑ч‑чень сексуально.
– Лина... Глаза Эвелины затуманились недолгой печалью.
– Гринев, признаюсь, ты был хорош как мужчина, но притом никогда не мог понять желания женщины.
– Виноват, исправлюсь.
– Прекрати кривляться! Я потратила на тебя лучшие годы жизни...
– Всего два. Обычно говорят – угробила молодость.
– «Всего два». Подумай, как я могла бы устроиться, если бы не ты!
– Разве ты не устроилась?
– На что ты намекаешь? На ту жалкую квартирку у черта на куличках, куда ты запер меня при разводе? На старую рухлядь, на которой я езжу?
Олег оглядел белоснежную красавицу впереди с курчавым мальчиком за рулем.
Мальчик по‑хозяйски выставил локоток в окно и покуривал тонкую ароматизированную сигарету. Запах ментола был слышен даже здесь.
– Не такая уж и рухлядь.
– Ты не представляешь, сколько она жрет денег!
– Представляю. Страховку, если мне не изменяет память, продолжаю оплачивать тоже я.
– Ты хочешь, чтобы я платила за все?! И это при том, что я... что ты... ты просто жлоб.
– Может быть.
– Так оно и есть! Знаешь, что в тебе самое непереносимое, Гринев? Ты мог бы сидеть на мешке с ассигнациями и не потратить на себя ни цента. Знаешь, почему? Тебя это совершенно не интересует! Тебя не интересуют деньги, тебя не интересуют удовольствия, тебя ничего не интересует, кроме финансов! А что такое финансы? Ничто, фикция!
– Слушай, Лина, твой мальчик трет задницей очень даже не фиктивное сиденье и курит вполне респектабельные сигареты.
– А что он должен курить? «Беломор»? – искренне удивилась Эвелина.
– Да хоть кедровые шишки! Почему?! Почему я должен сидеть и слушать всю эту ахинею, Лина?! Ты хочешь жить, как ты хочешь?! Так живи! Флаг в руки, барабан на шею, пилотку на голову!
– Легко сказать – как хочешь! Ты решил от меня избавиться и засунул в ту жалкую конторку пахать за жалкие гроши!
– Сидеть куклой перед компьютером – ты называешь «пахать»? А штуку зелени в месяц за это сидение – грошами?
– Я все‑таки закончила колледж культуры и могла бы...
– Блистать на сцене. Я помню: ты знаешь ноты.
– Ты злой, бессердечный эгоист. – Эвелина краешком платочка, осторожно, чтобы не задеть макияж, промокнула сухие глазки. – Ты хоть понимаешь, почему я тогда ушла? Твой распрекрасный Валерий Игоревич приставал ко мне самым недвусмысленным образом! Ты нарочно меня туда устроил, подстелил под приятеля!
Только я не из таких!
– Лина... – Олег поморщился так, будто съел лимон – Ты уж на Валерика не наговаривай! Господин Стеклов – убежденный и законченный гей. И твоя ультракороткая юбка пугала его больше, чем Колчака бронепоезд «Вся власть Советам».
– Вот именно! Думаешь, приятно было работать среди гомиков?
– Что тебе нужно? – выдохнул Олег, чувствуя, как голову заполняет тяжелая волна.
– Общения. Только общения. Но ты никогда не понимал женщин. А незаурядные женщины – вообще не для тебя. Тебе милее потаскухи.
– Что тебе от меня нужно сейчас? – раздельно, по складам, выделяя каждое слово, повторил Олег.
– Ты знаешь, я снова временно не работаю, но вынуждена париться в Москве, как какая‑то лимитчица.
– Зачем же париться? Съезди к родителям, под Пензу... Дорога туда, обратно, и там... – Олег поднял глаза к потолку:
– На все про все – семь тысяч.
– Долларов! – быстро подсказала Эвелина.
– Рубле‑е‑ей, – развел руками Олег.
– Ты... ты... ты еще издеваешься?! – На этот раз слезы на ее глазах были непритворными. – У меня... у меня даже денег на бензин нет!
– Понимаю. Нищета.
– Скотина!
– Эвелина, ты зарвалась. Встречаться с Золотницким и не иметь денег на бензин?
– Золотницкий – свинья и скряга. Я его бросила, работу летом в Москве – не найти.
– Еще ее не найти зимой, весной и особенно осенью. У тебя от головы что‑нибудь есть?
– Ты все пьешь эти таблетки? Когда‑нибудь ты. загонишь ими себя в могилу.
– Эвелина открыла сумочку. – Вот. Хороший американский аспирин. Прими сразу две, и тебе станет легче.
– Угу, – кивнул Олег, забросил таблетки в рот и проглотил.
Эвелина вздохнула:
– Порой ты похож на животное. Но я тебя все равно жалею.
– Да? – Олег вынул из внутреннего кармана портмоне, вытряхнул из него долларов четыреста на колени Эвелине, выдохнул:
– Все, что есть.
– Вот только подачек мне не нужно. – Эвелина быстро собрала деньги и спрятала в сумочку. – Уж сколько ты там со своим Черновым загребаешь на доверчивых лохах – я догадываюсь. Но, заметь, никогда не требовала от тебя ничего лишнего.
– Я помню.
– А знаешь что? Говорят, если мужчина к твоим годам не обрел твердое положение, то он неудачник.
– Так говорят?
– Это общеизвестно. Что тебе остается? Только сожалеть о прошлом. Ты сожалеешь?
– Да, – сокрушенно и искренне кивнул Олег. – Сожалею.
Лицо Эвелины расцвело счастливой улыбкой.
– Такую, как я, тебе не найти. Ты хоть понимаешь это?
– Таких больше нет.
– Ты искренен? – подозрительно глянула Эвелина, сморщив лобик.
– Абсолютно.
– Ну ладно. Пока. – Она приложилась напомаженными губками к его щеке, оглядела себя в зеркальце, вышла довольная и буквально поплыла к машине, перемещаясь в пространстве неземным видением, облаком, миражом. Олег какое‑то время очумело смотрел ей вслед, потом закрыл лицо руками, плечи его затряслись.
Эвелина обернулась, наклонилась к курчавому молодому человеку за рулем «пассата»:
– Бывший муж. Никак не может меня забыть. Ты видишь? Он рыдает!
На самодовольном лице юноши расцвела белозубая улыбка абсолютного, вселенского превосходства.
Эвелина обошла автомобиль, удобно устроилась на сиденье, произнесла величаво:
– Поехали.
Бросила взгляд в зеркальце заднего вида, поджала великолепно очерченные губы, повторила удовлетворенно:
– Рыдает.
«Пассат» плавно тронул и через минуту скрылся из вида. Олег убрал ладони от лица и мешком завалился на соседнее сиденье. Он хохотал.