Вернувшись домой, Катя застает там Грейс, которая вообще не в курсе произошедшего. Ну, про избиение понятно, Катя сама не хотела ей рассказывать, но и про грядущий развод тоже не в курсе. Грейс постоянно интересуется, когда приедет Коннор, не понимает, почему он не с Катей.
– Как не позвоню ему, он все время занят. С тобой такое произошло, а он даже в больницу не приходил особо, и домой не едет. Что происходит? – Возмущается она.
«Сволочь!» – Думает Катя. Мало того, что все это устроил, еще и ее поставил в такую ситуацию, что она должна постоянно находить для него оправдания, почему он домой не едет. Сам, похоже, решил вообще абстрагироваться, пока она тут умирает от обиды и токсикоза, обороняясь от атакующих ее бесконечно адвокатов.
Так хреново ей еще никогда не было, чтобы одновременно и морально и физически. Она и раньше-то не ела особо, а сейчас от одной мысли о еде делается плохо. Килограммы, которых и так было по пальцам пересчитать, стремительно тают, но в клинику она обращаться боится, здесь врачи могут не оказаться такими законопослушными, как в Лондоне, и сольют информацию о том, на чем она сидела последние несколько недель, прямиком Коннору, и тогда точно будет повод для развода, только теперь на его условиях. Она упорно делает вид, что с ней все в порядке, на самом деле, еле таская ноги и каждое утро мечтая умереть, сидя на полу ванной в обнимку с унитазом. Вконец обеспокоенная Грейс сама звонит в клинику, чтобы записать Катю на прием, но получает потрясающий по своей нелепости ответ, что, к сожалению, обслуживать данную пациентку они больше не могут, ее страховка аннулирована. Обескураженная Грейс переспрашивает десять раз, понимая, что это какая-то путаница произошла, просит соединить с руководством клиники, ей обещают перезвонить. Сложив два плюс два, Грейс, наконец, смекает, что что-то здесь не так. Не добившись ничего от Кати, которая прикидывается дурочкой, и не дозвонившись до сына, она припоминает, что на днях приносили толстый конверт, и курьер отказывался отдавать, пока Катя сама лично не распишется. Грейс, наплевав на правила приличия, перерывает Катину спальню и находит документы по разводу.
– Что ты сделала? Говори! – Требует она, тыча пачку листов Кате в лицо. – Если он хочет развестись!
Катя только закрывает лицо руками и мотает головой. Почему та вообще решила, что это Катя что-то натворила? А не сынок ее любимый?
– Ничего я не делала, это все недоразумение. – Бормочет она, моля про себя, чтобы это прекратилось, она просто не перенесет еще один скандал, сил совсем не осталось.
– Недоразумение? – Потрясает Грейс бумагами. – Тут документы о разводе! Я так и знала, ты что-то натворила!
– Позвоните сыну и спросите. – Советует Катя, готовясь заплакать.
– Звонила, он не хочет говорить со мной, видимо, не хочет, чтобы я умерла со стыда! Поэтому он не приезжает, не желает тебя видеть.
– Боже, нет, все не так! – Мучительно стонет ее невестка.
– А как? Развод! Аааааа! – Ахает Грейс, внезапно все поняв, как ей кажется. – Чей это ребенок? Очевидно, что не его, он к тебе и не подошел ни разу с тех пор, как узнал.
– Грейс! – Умоляет Катя.
– Я немедленно уезжаю и видеть тебя больше не хочу!
Спустя непродолжительное время Катя, так и сидящая уткнувшись в ладони, слышит, как внизу хлопает тяжелая входная дверь, заводится двигатель машины, шины шуршат по гравию.
Коннор сидит на встрече, мысли его далеки. Катя, которая засыпала его сообщениями, перестала выходить на связь. Мама – единственный оставшийся источник информации о том, что происходит в Дублине, уехала, сказав: «Этого ребенка не хочет сам бог!», чем повергла сына в шок. Он не слышит половины выступающих. Вечером торжественный ужин по поводу сделки. Русские расстарались – Шакира, Джей Ло на сцене, столы ломятся от икры, опять нагнали этих пластиковых девиц. Он не хочет быть здесь. Его мысли далеко, на другом острове. После их последней тяжелейшей встречи прошёл месяц. Он до сих пор видит перед собой это отчаявшееся лицо. Почему она так себя повела? Видимо, просто не пришла в себя плюс головой ударилась, ведь понятно, что женщины такие вещи не прощают. Может быть, сейчас они уже могли бы поговорить нормально. Ему кажется, что он наказал себя по полной программе: без любимой женщины, без своих девочек, особенно без Мушки (по Лили он скучает намного меньше), ему совсем тоскливо. Он хочет домой, отчаянно хочет. В том, что Катя перестала писать, он видит хороший знак, видимо, поток проклятий иссяк. Он и не открыл ни одно сообщение, предполагая, что ничего хорошего для него там не содержится. Он и сам казнит себя каждую секунду, еще не хватало от нее выслушивать, какой он козел. Резко поднявшись из-за стола, он выходит, не попрощавшись ни с кем, и садится в машину: «Скажите самолёту готовиться, летим в Дублин». Охрана впускает его в дом в три часа ночи. На цыпочках он проходит в спальню, волнуясь, как бы не напугать Катю, может, лучше заночевать в гостевой и встретиться с ней утром, но решает взглянуть хоть одним глазком, даже не столько взглянуть, а втянуть носом аромат ее духов, пропитавший всю их спальню. На их кровати следующая картина – Катя в позе эмбриона, и спящий, развалившись, Патрик! Свет зажигать не пришлось, он приглушенный, но достаточно яркий от прикроватных ламп. Коннор просто швыряет первую же попавшуюся под руку вазу или статуэтку на пол. Патрик вскакивает, Катя слабо поднимает голову:
– Что случилось? – бормочет она.
– Ты точно дура, хоть бы развода подождала! – Орет он. Сбегает вниз и мечется по первому этажу с одной мыслью лишь бы не убить. Патрик спускается вслед за ним по лестнице. Коннор было бросается на него, но Джеймс, прибежавший на грохот, растаскивает их. Он намного здоровее, и даже ярость Коннора, придающая ему сил, не может справиться с тушей Джеймса.
– Так, давайте все успокоимся. – Джеймс все еще удерживает своего босса. Через несколько минут все втроём сидят в маленькой гостиной, в доме по-прежнему тихо, только Галина – русская няня, неслышно вышла из своей спальни, спустилась по лестнице, и стоит под дверью, подслушивая разговор. Английский она уже начала прекрасно понимать, и хотя слышит тихую речь через слово, но чувствует, что накал страстей пошёл вниз. «Наверное, приехал и увидел Патрика в спальне, так он давно там ночует, иначе как?» – Пожимает плечами она. Пойти бы им все объяснить, но словарный запас еще не позволяет. Патрик справится, она уверена: мальчик умный и деликатный. Она идет, проверяет Катю, та, вроде спит, Галина вздыхает, гладя ее по голове. Господи, волосенки-то как повылезли, отмечает она, надо ей хоть маску завтра сделать. Совсем плохая, совсем, снова вздыхает она.
Этажом ниже Джеймс берет на себя функции модератора разговора.
– Патрик, что происходит? Почему ты был в спальне Кати?
– Может, потому, что больше некому? – Спрашивает тот обиженно в ответ.
– Говори по делу, пока тебя не убили, и я приложусь пару раз, не сомневайся. – Голос Джеймса становится угрожающим.
– По делу? – Все еще вызывающе откликается Патрик. – Окей. Кате очень плохо, тяжёлая беременность. Ее постоянно тошнит, она встать не может, я не помню, когда она смогла последний раз поесть. Она худеет на глазах, хотя должна набирать. Я всегда рядом с ней, потому что иногда у неё даже сил нет подняться, она помирает, честно, мне страшно. У мамы ее закончилась виза. Катино приглашение, которое раньше устраивало посольство, в этот раз не прокатило. Она подала на туристическую, ей отказали, потому что это мошенничество. Мошенничество! Навестить дочь. Ваша мать уехала. – Кивает он на Коннора. – Кто будет за ней ухаживать? На кровати я спал на покрывале, на не расстеленной части, обычно я сплю на диване рядом. Сегодня просто устал, Лили не спала, по ощущениям, ни минуты за предыдущую ночь, упал, где был, виноват, это недопустимо. Я был полностью одет, и, конечно, никаких отношений у нас нет, если вы такого мнения о своей жене, то это просто оскорбительно по отношению к ней. – Джеймс предостерегающе тычет пальцем ему в лицо. – Если меня сейчас уволят, – продолжает Патрик, – что, видимо, и произойдёт, я не знаю, как она будет справляться, ей нужна постоянная сиделка и нормальный врач. Все ее счета и даже медстраховка заблокированы. Врач в клинике предложил капельницы, потом извинился, мол, они не покрываются страховкой, ну это было вежливо, потом мы выяснили, что страховка аннулирована. За наличный расчет очередь нужно ждать несколько недель. Ее бывший муж оплатил страховку, они отклонили платеж из России, как подозрительный. Оплатила подруга с английского счета, они начали чинить бюрократические препоны, запрашивают без конца документы, как будто не знают, кто Катя такая.
– Как такое могло произойти? – шипит Коннор. – Как? Суки, я убью этих адвокатов!
– Она хотела улететь в Москву, потому что, очевидно, здесь ей помощь не окажут, у Лили стоит запрет на выезд из страны. Двух хороших нянь, которых дети любили, уволили – зачем? Прислали новую, не нянька, а надсмотрщик, только и пытается сделать все, чтобы выжить Галину. Заявила, что не правильно растим ребёнка. – Слух Коннора режет это «растим». – Не по тому расписанию она ест, спит. Оставляет в кроватке плачущего младенца и не позволяет подходить, мол, должна научиться сама засыпать. Приучили, мол, ее к рукам, избаловали.
У Лили, действительно, очень плохо со сном. Иногда часами приходится ее укачивать, каждые 15 минут она просыпается. Коннор как-то спросил у Кати, была ли Агата такой же. Нет, никогда не плакала, положили в кроватку – спит. Почему-то он и не сомневался. Катя даже распорядилась перенести комнату Лили подальше от их спальни, потому что поняла, что каждую ночь слушать эти младенческие мяуканья его просто достало, но сам он попросить о таком не решался. Катя же часто так и засыпает на диване в детской, не в силах уже дойти до постели через весь этаж. Сменяют друг друга – то она, то няня, теперь, похоже, и Патрик туда пролез.
– Фашистка какая-то. – Видно, что Патрику очень сложно сдерживать свои эмоции. – Я ее просто выставил из детской, она написала заявление в полицию за рукоприкладство, не знаю, чем там дело кончится. Зато у нее есть доверенность, она единственная, с кем Лили может остаться, если Катя уедет. Конечно, она скорее умрет, чем оставит малышку с этим человеком. Тут есть пара горничных, которые только пыль вытирают, повара тоже уволили, кстати. И мы – два человека с Галиной, которые пытаемся помочь. Галина разрывается между детьми, Катей и кухней. Приходили из отдела депортации, напугали ее до смерти. По счастью, все документы оказались в порядке, но я уверен, придумают что-то, чтобы у нее рабочую визу отнять. Продолжать? – Он уже совершенно спокойно смотрит на них, понимая, что оба – и Коннор, и Джеймс, просто прибиваются к полу фактами, которые он озвучивает. – Агату отчислили из школы за неуплату. Родной отец с той же фамилией не имеет права оплатить, потому что должен доказать их родство. Апостиль на русские документы нотариус делает которую неделю. Он просто приехал и забрал ее. Это, если вкратце. Катя уже сказала своему юристу, что готова все подписать, ни цента ей не нужно, если только им с Лили дадут уехать. Ей нужно ребенка спасать. Но, видимо, не удалось договориться.
Коннора будто окатили ледяной водой. Почему он ничего не знал? Он вопросительно смотрит на Джеймса, на том на самом лица нет. Алекс увез Агату. Его девочку. Мушку. Позор какой! Что подумал Алекс? Он взял на себя ответственность за его дочку. Мог бы ему позвонить, они в нормальных отношениях. Значит, не посчитал нужным. Просто приехал и забрал. И правильно сделал. Поступил, как мужчина, как отец. И развестись тогда смог мирно, и хорошие отношения с Катей сохранить, и на ребенка никогда не претендовал, хотя дочь очень любит, но отпустил. Тяжело ему, наверное, было лишиться всего в один момент. Но вел себя благородно. Поэтому Катя к нему и обращается за помощью. И нынешний муж. Почувствуйте разницу. Вышвырнули из школы, надо же. Из школы, которой Коннор владеет. Увидит он ее еще когда-нибудь? Теперь и Катя уедет, и не останется у него вообще ничего. Господи, что же он натворил?
– Мало того, как она себя чувствует, ещё вот это вся нервотрёпка каждый день. Вы меня извините, – Патрик поднимается, – я могу вернуться в спальню ВАШЕЙ БЫВШЕЙ ЖЕНЫ? С ней постоянно должен кто-то быть.
Коннор отправляет его к себе. «Иди поспи, я с ней посижу. Никто тебя увольнять не собирается, не волнуйся, но надо было Джеймса поставить в известность, что тут такое происходит». Патрик тут же парирует, что Катя все сообщала Коннору напрямую, но ответа так ни разу не дождалась. «Уйди!» – Орет Коннор. Утром Катя открывает глаза и чувствует на себе обнимающую руку. Она совершенно не помнит, что было ночью, и удивляется, что это Патрик себе такое позволяет, хотя это приятно, когда кто-то обнимает. С усилием она приподнимается и долго сидит, не в силах встать.
– Патрик, не поможешь?
– Нет здесь твоего Патрика. – Слышит она любимый голос.
– О, милый! – Медленно, чтобы не заштормило, оглядывается она, и первая ее реакция радостная. – А где твой адвокат? – Катя с преувеличенным вниманием осматривает их спальню. – Я думала, ты без него не ходишь.
– А он мне нужен? – Уныло произносит Коннор, который хочет сказать совершенно другое.
– Ты зачем приехал?
– Соскучился.
– Боюсь, я тебя не развлеку, прости. И вообще, хоть бы предупредил, я, наверное, на смерть похожа.
Катя, действительно, очень осунулась, и не просто бледная, а с оттенком синевы. Коннору тяжело видеть свою красивую женщину в таком виде, он, сам того не желая, отводит взгляд. Она, замечая это, отворачивается от него, поджав губы. Жалость – это вообще не то чувство, которое она хочет вызывать в нем.
– Ты правду сказала? – Коннор лежит на кровати, заложив руки за голову, вставать он не торопится. И смотреть на нее еще раз не торопится. – Тогда, на последней встрече.
– Хочешь сейчас отношения выяснить? – Слабо произносит она. – Извини, мне, правда, не до этого. Можешь Патрика позвать?
– А почему я не могу тебе помочь?
– Я не знаю, почему ТЫ не можешь мне помочь! Видимо, потому, что ты все решил! Позови его, быстрее.
Коннор не двигается с места. Катю мутит так! Она прикладывает все усилия, чтобы не стошнило на ковёр. Понимает, что помощи ждать неоткуда, прикидывает сколько шагов до ванной, рассчитывает свой путь: к сожалению, спальня огромная, минимум пятнадцать шагов по прямой, там можно будет взяться за косяк и потихонечку уже, держась, доползти до раковины. Может, надо кровать в ванной поставить? Места достаточно. Или переехать в спальню поменьше. Надо подумать об этом. Собрав все силы, она поднимется, делает шаг, другой, потом наступает темнота. Приходит в себя, лёжа на кровати, Коннор озабоченно смотрит на неё.
– Милая, что случилось? Ты меня напугала.
Катя только успевает свесить голову с кровати, ее рвёт. Коннор всё-таки вынужден позвать Галину. Та отводит Катю в ванную, потом помогает лечь обратно, даёт попить, на лоб кладёт компресс, убирает в комнате, Катя просит открыть окна, ей постоянно нечем дышать, хотя в доме не жарко. Коннор смотрит на все это озадаченно, с недоумением.
– Это бывает часто? – Он пытается подобрать русские слова, так как не уверен, понимает ли Галина английский.
– Постоянно. – Отвечает та очень холодно по-английски. – Ей нужен доктор.
«Как чужой здесь. Вообще ничего не знаю про людей, которые живут в моем же доме», – с раздражением думает он. Катя опять впадает в какую-то полудрему. Он перебирает бумаги на ее прикроватном столике. Документы по разводу – кидает в корзину. Результаты анализов. Каждый столбец либо обведен красным маркером, либо помечен восклицательным знаком. Внизу жирным шрифтом набрано «Показана срочная госпитализация». А что, правда, у них в стране могут отказать в помощи беременной женщине, даже если ей предписана госпитализация? Это в клинике, где Катю все знают, где она всего несколько месяцев назад родила Лили. Интересно, как они ей в глаза смотрели. Чем им пригрозили? Лишить финансирования? Он основной спонсор всего, что есть на этом острове. Судебным разбирательством каким-нибудь? Отзывом лицензии? Да запросто найти какое-нибудь нарушение, уж для его юристов точно не составит труда к стенке припереть любого. Не зря едят свой хлеб.
Следующая бумага – письмо из школы. «С огорчением вынуждены сообщить….» От бешенства он прикусывает губу аж до крови. «Блядские адвокаты!» Решили, что это только Катина дочка, к нему не имеет отношения, отрезали ее от всех финансовых потоков. И страховку тоже, наверняка, аннулировали. А она, между прочим, болезненная. Поджелудочная плохо работает – нужно постоянно наблюдаться, лекарства принимать, диету соблюдать, но все равно гарантий нет, что резкого выброса желчи в организм не произойдет. В прошлом году отек Квинке на ровном месте. Как он тогда напугался, когда он сначала за одну минуту покрылась вся красными пятнами, а потом пухнуть начала на глазах. Хорошо, Катя не утратила, в отличие от него, способность соображать, просто подхватила ее на руки и побежала к машине, по дороге позвонила врачу, чтобы их готовы были встречать, через несколько минут они уже были в больнице, ей сразу вкололи лекарство, прям на входе, не тратя времени на путь в палату, и все прошло, как не было. Это были самые страшные минуты в его жизни. И пока он размышлял, не умереть ли ему от инфаркта, Катя уже начала показывать, как опухают губы, щеки, язык, глаза становятся навыкате. «Мы думали, ты в шарик превратишься и взлетишь». Другая бы обиделась на такие черные шуточки, но Агата в этом смысле вся в маму, никогда нет причины не посмеяться, и над собой, в том числе. Пять минут назад была при смерти, а теперь они заразительно хохочут, кривляясь, на потеху всему приемному отделению, кто смешнее изобразит задыхающегося человека.
Интересно, тоже бы не стали помощь оказывать? Стояли бы и смотрели, как она умирает? Острая боль в сердце пронзает. Боль за своего любимого ребенка. И это он ее обидел, он сам. Понимает она, что произошло? Вряд ли, ей всего шесть. А что чувствует Катя? У нее ещё одна дочка, которую он взял в заложники, она не может ее увезти и оставить не может. Как она должна решать, кто важнее? Будущий в животе или Лили, которая, кроме нее, больше оказалась никому не нужна? Даже мама его уехала, черт бы ее побрал. Что ей в голову взбрело? Но юристы молодцы, конечно. Такой атаке со всех сторон сложно противостоять. Просто напалм. И добились же своего – она готова все подписать, если он согласится их отпустить. Ни цента ей не нужно. Конечно, он и не сомневался, что деньги ее меньше всего интересуют. Он чувствует себя настоящим мафиози. Надо же, и с консульством договорились, и с нотариусом. Винить юристов тут не за что – беспощадные люди, такая работа у них. А виноват во всем только он сам. Что позволил им такое творить и с ним не согласовывать. Не хотел ничего знать и слышать. Катины сообщения стирал. Потом она перестала писать.
В самом низу Агатин рисунок с Катиной подписью «У нас будет малыш». Коннор резко поднимется и идет в детскую. Пытается играть с маленькой, но толком не знает, чем с ней заниматься, старается ее рассмешить, пощекотать, она разражается плачем, переходящим в истерику. Галина практически вырывает ребенка у него из рук.
Он пробует поговорить с Катей, но она сначала просто молчит, потом просит оставить ее в покое. Еще этот Патрик постоянно ошивается около нее. Чувствует себя, как хозяин. Знает, что надо делать, что подать, о чем спросить. Галина приносит Лили к маме, та первым делом радостно забирается на руки к Патрику, который с явным удовольствием возится с ней. Тискает ее, целует ручки, ножки! Да что он себе позволяет вообще? Лили улыбается ему во все свои четыре зуба и хохочет, аж заливается, от каких-то дурацких игр. Даже Катя начинает слабо улыбаться, глядя на них. Коннор, в итоге, запирается в кабинете. Звонит адвокату, с остервенением высказывает все, что он думает по вопросу лишения его семьи средств к существованию. Тот пытается объясниться – стояла задача заставить ее согласиться на развод. «Вы же сами сказали: любой ценой!» – цитирует он Коннора. «Я имел в виду дать ей все, что она попросит, а не заставить силой!» – орет тот. Срочно оплачивают школу и страховку. Сам отвозит Катю в больницу, ее сразу госпитализируют. Разговор у них совсем не клеится. Она или молчит или огрызается.
– Ты не сказал, зачем ты приехал. – Первый раз грубо спросила она, когда ее утомило, что он сидит в палате битый час, просто пялясь на нее или в пол.
– Узнать, как ты.
– Узнал? – Язвительно интересуется она.
– Извини, я не думал, что все настолько плохо, думал, мама преувеличивает, чтобы меня разжалобить.
– Тебя разжалобишь, пожалуй. – Фыркает она. – Я спать хочу.
На этом разговор закончен. И так все несколько дней, пока он остается в Дублине, но скоро приходится лететь по делам. Уяснив, теперь несомненно, что Катя с ним разговаривать не собирается, а прощать тем более, он всё-таки решается объясниться с ней до конца, чтобы она не переживала, что вновь может повториться что-то подобное.
– Тебя, вроде, обещали домой выписать. – Предварительно откашлявшись, сообщает он. Катю бесит, как все врачи сбегаются, стоит ему появиться, и начинают отчитываться перед ним, а он выслушивает их с умным видом, давая свои рекомендации, хотя он вообще никакой не врач, а они кивают на все, что он скажет. – Ты оставайся там, сколько нужно. – Добавляет он. – Персонал весь наняли обратно.
Катя поднимает на него изумленный взгляд. Он обращает внимание, что сегодня она опять аккуратно подкрашена и причесана. В таком виде, как он ее увидел по приезду, она больше показываться себя не позволяла.
– Чегоооо? – Непонимающе тянет она. – Оставайся, сколько нужно? Это что значит? Ты меня из дома, что ли, выгоняешь? Ждешь, что я съеду?
– Нет, нет, конечно, – начинает путаться он, понимая, что прозвучало неоднозначно. – Наоборот, чтобы ты не думала, что я тебя тороплю и все такое.
Катины глаза становятся еще шире. Он что, правда решил довести все до конца? Она-то все ждала, пока он начнет у нее в ногах валяться и прощения просить, и вид у него, действительно был такой, словно хочет попросить, но это, получается, просто было чувство вины? Он что, правда, решил довести все до конца? Он что, не видит, в каком она состоянии, не понимает, что особая жестокость оставить ее сейчас? Она-то уже уверена была, что он передумал. Да не может быть такого!
– Я не хочу никуда съезжать. – Говорит она, беззащитно глядя на него. – Почему я должна съезжать?
Коннор задумывается. – Ты хочешь этот дом? – Неуверенно спрашивает он. – Я, я просто думал, ты там оставаться не захочешь, это же мой дом, в смысле, что ты захочешь другое что-то. – Он не понимает, как интерпретировать ее взгляд. – Я понимаю, сейчас время не самое подходящее для переезда. – Уже окончательно теряется он, понимая, что все звучит совсем не так, как он хочет, чтобы звучало. – Но, конечно, если хочешь, то ради бога. Вообще, забирай все, что хочешь. Ты, может, думаешь, я о тебе плохо позабочусь, ты не думай так, ты себе сможешь любой дом позволить, но, если хочешь этот, то пожалуйста, просто там же конюшня, гольфполя, все такое, тебе это никогда не интересно было, вроде. Но я оставлю, не вопрос, вообще все оставлю, ты с адвокатом обсуди, что ты хочешь, список составьте, но тебе, в любом случае, такая сумма причитается, что сможешь себе все позволить, но, если хочешь этот дом, то конечно, так даже лучше будет, может быть. – Бормочет он, глядя, как ее глаза наполняются слезами.
– Почему? Просто скажи почему. – Жалобным голосом произносит Катя. – Я об одном прошу, скажи честно, можешь меня не жалеть, я хочу знать, что за причина. Это должна быть весомая причина, если ты решил меня бросить сейчас.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. – Искренне признается он.
– Неужели я даже этого не заслуживаю? – Вся трясется она, и он опасается, что из нее все иголки капельниц вылетят. – Что за спешка? Почему это надо делать так срочно? Когда я в больнице?
– Я просто хочу, чтобы ты знала, что у тебя все в порядке. – Оправдывается он.
– Да, конечно, где-то я уже это слышала, что все мои интересы будут соблюдены, в итоге побираться пришлось, даже мои личные счета умудрились заблокировать. – Сквозь слезы высказывает она. – Я не могла решить, что моему ребенку есть, когда спать и какая температура воды должна быть при купании. Надеюсь, это женщину от Лили убрали? – Она прекрасно знает, что убрали, но не может не попрекнуть его лишний раз.
Он закрывает лицо руками. – Это ужасно, извини, я не понимал, что происходит. Больше такого не будет, клянусь.
– То есть, ты мне не скажешь? – Требует она.
– Не скажу что?
– Почему мы разводимся.
Он уже абсолютно теряет нить разговора. – Почему мы разводимся. – Повторяет он. – Действительно, почему? Может, потому что я мудак, и наворотил такого, что ты меня не простишь никогда в жизни?
– Разве я когда-нибудь такое говорила? – Всхлипывает она. – Зачем это передергивание? Скажи еще, что это я инициатор, да, конечно! Давай свои документы, я все подпишу, стану уже, наконец, самой богатой и самой несчастной женщиной, только ровно после того, как ты мне назовешь причину, а не будешь увиливать бесконечно.
– Не плачь, пожалуйста. – Он уже сам готов заплакать, в первую очередь, от бессилия понять, чего от него хотят. – Я не понимаю, что ты хочешь услышать.
– У меня впечатление, что мы оба не понимаем друг друга. Нам нужен переводчик. – Катя пытается взять себя в руки. Да он просто издевается над ней! – Давай начнем сначала. Я не хочу с тобой разводиться, и не хотела никогда. Я пытаюсь понять, почему этого хочешь ты. Я ясно выражаюсь?
– А чего ты хочешь? – Он обескураженно смотрит на нее.
– Чтобы все было, как раньше.
– Кто же этого не хочет? – Вздыхает он. – Но это же невозможно. Невозможно!
– Почемуууу? Что поменялось? Объясни мне! Я тебя люблю. Люблю. Не бросай меня, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты уходил. Мне и так плохо сейчас. Ты мне нужен. Я не хочуууу… – Ревет она. Плевать, нет у нее сил изображать гордость, будет унижаться, сколько надо, будет внушать ему чувство вины, она не даст ему уйти, просто не даст. – Я очень страшная сейчас, я знаю, я поправлюсь, я нормально буду выглядеть. Я знаю, я задолбала своими беременностями бесконечными, не понимаю, как так получилось. Но ведь у тебя будет сын, мальчик! Ты же не хочешь, чтобы он рос без тебя? Бросать беременную – это самый подлый поступок! Если у тебя кто-то есть, я просто не хочу об этом знать. Делай, что хочешь, только не уходи совсеееееем.
Коннор пытается ее остановить несколько раз, она не дает ему и слово вставить, бормоча что-то все более бессвязное. Он хватает ее за руки, за лицо:
– Посмотри на меня, посмотри. – Просит он, но она отворачивается, представляя свою зареванную опухшую рожу. – Успокойся. Никуда я не ухожу. – Он обхватывает ее руками, укладывается рядом с ней на кровати, опасливо обойдя все трубочки, тянущиеся к ней. – Тихо, тихо. – Шепчет он. Постепенно она затихает, только периодически всхлипывая. Прижимается к нему сильно-сильно. Никому она его не отдаст.
– Детка, я тоже тебя люблю. Я так скучал, – он целует ее в губы, Катя в ответ впивается в него таким страстным поцелуем – откуда только силы взялись. Господи, никогда он не понимал, что на уме у этой женщины. Ведь чуть не неделю давала понять, что видеть его не хочет. Такого признания от нее он ждал в последнюю очередь, но какое же это облегчение! Коннор только надеется, что это не воздействие лекарств, и завтра она не изменит свое решение.
Катя же думает, что бывают же такие идиоты, и чуть не поломал им всю жизнь из-за своих загонов.