Признаться, он меня удивил. Кто мог ожидать от этого перманентно самодовольного, нахального, безудержно жизнерадостного типа, сибарита по призванию, этакого воплощенного Стивы Облонского… так кто, спрашивается, мог ожидать от него столь сильной любви к кому бы то ни было? Каюсь, я не мог. Но в эту минуту я ему полностью поверил.
Волнистый же наполнил себе новый бокал, зажег следующую сигарету и продолжил изливать свои восторги по поводу жены:
– Понимаешь, я до сих пор не могу поверить, что она – моя, что она всегда рядом. Что у меня дома, вместе со мной, и только со мной, есть такое чудо. Это неописуемое чувство – я даже не подозревал, что такое возможно. Я каждый день осыпаю ее цветами и комплиментами – и, кажется, никогда уже не смогу остановиться. «Ты – восьмое чудо света!» – так я ей и говорю. Или вот давеча чего сформулировал: «Если, говорю, завтра неоспоримо докажут, что существует бог, на меня это не произведет никакого впечатления. Потому что я навек впечатлен тем фактом, что есть ты. А поразительнее этого ничего быть не может!..» И все это, заметь, тоже совершенно искренне. Я действительно так думаю. – Волнистый настаивал так, словно я ему не верил. А я почему-то очень понимал его и продолжал верить каждому слову, даром что всегда считал его болтуном и хвастуном. И потом я ничего не знал о его жене, но тоже сразу уверовал, что она – какая-то особенная. Слишком уж непривычно красноречивым был сейчас Волнистый.
Мне показалось, что надо хоть что-нибудь ответить на эту пламенную речь, но я сумел выдавить лишь:
– М-да, не знаю, что и сказать…
– Когда увидишь ее, сам все поймешь, – подмигнул мне Волнистый. – Так, значит, актрисы у тебя нет?
– Нет, нет…
– Ну так посмотри Варю! В смысле – пробы сделай.
Я усмехнулся:
– Валера, слушай, да все, что у меня пока есть, – это сценарий. Его на студии только читали, а в Госкино еще ничего и не слыхивали. Пока одобрят, пока запущусь, пока то да се… Это я не знаю, сколько еще времени пройдет…
– Так что ж ты не шевелишься? – недоумевал Волнистый. – Сходи уже в Госкино… А директор чего сказал?
– Сурин-то? Да он тоже не читал еще…
– Ну так если ты будешь таким настойчивым, то, конечно, как раз через десять лет и запустишься… Ладно уж, – Волнистый тяжко вздохнул, – я, если что, замолвлю за тебя словцо. Не боись – всё одобрят.
И опять он меня поразил.
– Ты серьезно? – кинул я на него подозрительный взгляд. – Ты же сам хочешь это ставить! И при этом будешь содействовать, чтобы мне разрешили?
– А чего такого-то? – пожал плечами Волнистый. – Я ж не собака на сене, чтоб и ни себе, и ни другим… Раз уж ты такой единоличник, ставь сам, конечно. Ты автор, ты хозяин-барин. А я тебе, безусловно, помогу, но при одном условии. («Эге! – мысленно воскликнул я. – Так я и думал, а то откуда же такое бескорыстие?») Чтоб ты в обеих главных ролях снял Варю. Я, впрочем, мог бы и не выдвигать тебе тут никаких ультиматумов. Я знаю, что ты не сможешь ее не снять. Она идеально подходит на эту роль… на две то есть роли – и лучше ее ты в целом мире не найдешь!
Здесь я все-таки позволил себе некоторый скепсис:
– Так уж и в целом мире? Что – даже с Одри Хепбёрн твою Варю не сравнить?
– Какая там Хепбёрн! – отмахнулся Волнистый. – И рядом она не валялась. Сам скоро убедишься!
Что ж, ему по-настоящему удалось разжечь мое любопытство. Теперь я не успокоюсь, пока не увижу эту самую Варю… как там ее?
– Как, говоришь, фамилия-то? – наморщил я лоб. – Варвара…
– Волнистая, – вновь просиял, как медный пятак, Волнистый.