Что очень хорошо было в моей работе – так это график, он мне сразу понравился. Ещё отпуск в два месяца, но до него было ещё далеко. Выходные окончились 5 июня. Дневная смена начиналась в 9 часов утра, но прийти нужно было на полчаса раньше, принять смену. У входа меня встретил Лужин, курящий папиросу. В его нагрудном кармане халата лежала свежая пачка «Беломора». Мы поздоровались. Я вошёл в раздевалку, одел халат и обнаружил: оставленный мной халат в общем шкафу кто-то одевал. И носил очень неаккуратно. Новый халат был грязный, будто в нём работали на стройке. Мне стало неприятно, и я решил халаты носить всё время с собой, пока у меня не будет индивидуального ящичка на замке. Но сейчас деваться было некуда – пришлось ходить в том, что есть. Дальше необходимо было прочитать журнал сдачи и проверить наличие и количество учётных препаратов, лежащих в небольшом сейфе. После чего все начали собираться в столовой на пятиминутку. Она прошла, как и в прошлый раз. Только теперь я не беспокоился о её длительности, мне было всё равно.
После пятиминутки дневная смена вместе с начальниками отправились в обход. Нашей задачей было сопровождать врачей со старшей сестрой и делать записи в специальной тетради. Больные предъявляли жалобы на скованность и плохое самочувствие, просили ослабить им лечение, многие желали личных бесед. Кто-то просился в другую палату. Дмитрий Ильич всё это внимательно слушал и почти никогда не отказывал. Он говорил так, что прямого согласия и не было, но каждый понимал его как хотел. Обход длился, как и пятиминутка, и закончился в районе половины одиннадцатого. По его ходу некоторые участники уходили по своим, видимо, важнейшим делам. В конце остались только я, Полушкин и санитар Гоша. Сопровождавший нас милиционер-охранник дремал на кушетке в коридоре. По завершении, заведующий выслушал последнего пациента и тоже – ушёл в свой кабинет. Я попил чайку и вернулся в отделение. Меня обступили больные, идущие на прогулку в зарешёченный дворик, они стали назойливо просить то, что как они посчитали-пообещал им Полушкин. В довесок – пришёл больной Галушка и театрально изобразил сильные боли в желудке. Я спросил: «Что у тебя болит», и он, видя, что на него обратили внимание – закатил глаза и съехал вниз по стене изображая не то обморок, не то предсмертные судороги. Подошедший санитар взял его за шиворот, слегка приподнял и спросил:
– Ты гулять пойдёшь или дальше кривляться тут будешь?
Галушка очнулся и что-то залепетал неразборчиво. В его речи были понятны только однотипные матерные слова на букву «Б». Затем, как ни в чём не бывало встал и пошёл гулять. Я же открыл процедурку, и увидел там процедурную медсестру, высокую стройную белокурую женщину с правильными и слегка грубыми чертами лица, которая набирала в одноразовые шприцы лекарства. Откуда-то издалека раздался голос:
– Аллу Григорьевну к телефону!
Алла Григорьевна Правдина (так звали этого сотрудника) бросила шприцы с ампулами в лоток и быстро вышла из кабинета. Стационарный телефон стоял в комнате охраны, рядом со входом в отделение. Дежурившие там сотрудники ОВО (их было трое) часто отвлекались от партии в «дурака» на телефонные звонки. Из всех отделов милиции они были самыми беззаботными. Весь день могли просидеть за картами и, если не надо было никого сопровождать или досматривать, отвлекались только на еду, да на такие вот звонки. При этом всячески проклинали свою работу, уверяя, что они тут чуть ли не сосланы за какие-то свои милицейские провинности. Иногда происходила ротация, появлялись новые лица, но это ничего принципиально не меняло.
Не понимая – что сейчас мне нужно делать, я решил выбраться наружу, где осуществляла прогулку больных почти вся моя смена. Возле выхода в отделение, там, где был туалет больных, мой путь преградили несколько пациентов, они стали настойчиво просить меня сводить их к сестре-хозяйке, к которой у них имеются неотложные дела. Дверь туалета открылась и оттуда вместе с густыми клубами табачного дыма вышел ещё один деловой человек. Туалет служил, кроме всего прочего, и местом для курения, где в часы-пик плотность атмосферы была как на Юпитере. На моё счастье пришёл Гоша, командным голосом он прикрикнул:
– А вам, что у решётки надо? А ну марш на прогулку или в палату, нечего здесь ошиваться!
– Виталий меня сейчас сводит к Ирине Филипповне, очень важное дело.
– И меня тоже! – Повторяли другие.
Санитар взглянул на мое растерянное лицо и быстро освободил проход, принудительно отправляя навязчивых клиентов по своим местам. Я, наконец, вышел на улицу. В ближайшей беседке сидели санитарки вместе с Михаил Иванычем и о чём-то разговаривали. Возле решётки прогулочного дворика стоял Полушкин. По другую сторону, похожие на обезьян в клетке, его обступили больные и тоже – оживлённо беседовали. Подойдя ближе, я разобрал все те же просьбы, что предъявляли они на обходе. А Дмитрий Ильич стоял с виноватым видом и пытался что-то объяснять. Мой напарник увидел меня и направился в отделение. Проходя мимо, он бросил:
– Я пойду сейчас сейф списывать, а ты посиди во дворе.
Прогулка длилась часа полтора и где-то после полудня санитар загнал всех больных обратно, в палаты. Затем, через полчаса мужская часть смены вместе с буфетчицей и одним из охранников пошли на кухню за обедом. На раздатку мы принесли четыре полные ведра с супом, большой бачок с шукрутом и ведро компота. Михаил Иванович снова взялся накрывать на столы, а меня отослал выдавать таблетки. Приём пищи осуществлялся в две очереди, по три палаты за раз. Столовая набивалась народом и если бы все ели за столами – то мест бы не хватило. Некоторые брали свои продукты питания, которые им выдавала специальная санитарка «приёмного покоя», хранимые в стальных шкафах и стеллажах, запираемых на замок. Всё это хозяйство, вместе с холодильником было расположено во врачебном коридоре, выходившем так же из столовой. Продукты относились в палаты и там съедались, конечно, не всегда, и поэтому – место жительства пациентов местами напоминало бомжатник. Санитарное состояние мало контролировалось, все жили и работали, что называется, «на расслабоне».
Примерно, в половине второго настала наша очередь. Когда я зашёл в раздевалку – на столе уже стояло неполное ведро с супом из столовой, кастрюлька с шукрутом и нарезанные ломтики чёрного хлеба. Охрану тоже снабдили столовским провиантом. Чайник был наполнен компотом.
Сотрудники деловито черпали половником гущу со дна ведра и когда подошла моя очередь – в ёмкости был практически один только жиденький бульончик. На вкус он напоминал мне советский общепит из детства. Положение спасали химические кубики, раскрошив небольшую часть, бульон становился вполне съедобным. Второе было вполне сносно и его я с аппетитом съел. Все прекрасно знали, что еда эта предназначалась только для больных, но происходящее руководство вполне устраивало. Времена были нелёгкие и к скромной зарплате прибавка в виде «халявного харча» была весьма кстати. Остатки и отходы ещё сливали для домашних животных.
После обеда был «тихий час». На коридор пришла пожилая женщина. Это был парикмахер и цирюльник. Санитар выводил ей больных, и она кого брила, кого стригла. Многие брились сами. Бритвенные принадлежности женщина носила с собой. Кроме того, на «приёмном покое» хранились индивидуальные станки, которые мы выдавали больным под присмотром. В четыре часа опять началась прогулка и одновременно уборка опустевших палат. С пола сметали всякий сор, но сильно не углублялись. В углах было по-прежнему грязно. Убирались всегда больные. Каждая смена, в лице санитарки, договаривалась с кем-то из больных (одним или двумя) и те работали за какую-то оплату. Кроме овощей с огорода, могли заплатить чем угодно. В ход шли чай, старая одежда и обувь, сигареты, какие-то бытовые вещи. При этом-работа младшего персонала распределялась: мужчины ходили с ключами и смотрели за порядком, а женщины ведали уборкой. Поскольку уборку можно было только контролировать по результату, выдав оплату, то женщинам работалось менее напряжно. Можно было большую часть дневной смены на коридоре и не показываться. Хорошим тоном считалось подмена санитара на обед, но было это не всегда. Бывало, санитар договаривался с больными, чтоб они не стучали минут 15-20 и, закрыв все двери, уходил обедать оставив коридор пустым. Всякие санитарки попадались.
Летом почти весь вечер можно было проводить на прогулке. Оставляли только время на ужин и вечернюю уборку. Ужин был около шести вечера и длился в районе получаса. Больничную кашу давали и персоналу, но её ели уже не все. Всё равно – скоро домой. Только если из экономии или когда давали что-то очень вкусное. Между делом – средний медперсонал заполнял всякие журналы и документы. Самый главный журнал – «наблюдательный». В нём кратко описывалось поведение пяти-шести (иногда больше) пациентов. Это мало кто хотел делать и обычно работу чередовали: кто-то писал «наблюдалку», кто-то «сдачу». В довесок к журналу сдачи, этим же человеком списывались учётные препараты (тоже – в специальном журнале). Дело это-ответственное, нельзя было ошибаться и делать исправления, но наблюдалку, почему-то, не любили больше. Я, вначале, когда описывал больных, особо не вникал – переписывал предыдущие записи, если они были актуальны. Впоследствии – понял конструкцию предложений и стал комбинировать фразы, со временем, применяя некоторую креативность. «Настроение такое-то, поведение такое-то, жалобы такие-то, сон, аппетит, реакция на замечания, высказывания…». Всё получалось довольно просто. Трудно было только когда случалось что-то неординарное и написание журнала напоминало школьное сочинение.
Первый день подходил к концу, и мы все ждали ночных сменщиков для сдачи дежурства. Меняли по-разному. Могли сменить в восемь-тридцать, а могли и в десятом часу. Но в любом случае – все освобождались от работы и расходились по домам, или кому куда надо.