За окном тускло светило осеннее солнце. Листья с деревьев опали и украсили землю причудливым пёстрым ковром. Подошло время, и меня поставили в смену. Старшим в ней числился некий Вадим Короленко, молодой, но уже лысеющий парень. Вида он был «квадратно-гнездового», и по словам Гоголя, вольно цитируя: «Господь не особо задумывался над устроением… отрубил топором – вышло лицо, ещё отрубил – вышла рука…». Вадик являл собой образ грубоватого и сероватого «селюка», который любил выпить, мог высморкаться куда-нибудь в угол или вытереть после жирной еды руки об занавеску. Он быстро сошёлся с Андреем Улановым на почве рыбалки. Вместе с Герой Гуриным они часто выезжали за город на стареньком отцовском «Москвиче» Вадика, с ним за рулём. Увлекательно проведя время на природе, обратно всех вёз уже Уланов, с недавнего времени так же являвшийся счастливым обладателем водительских прав. Всё дело в том, что Андрей был абсолютным трезвенником и в рыбалке его интересовала только рыбалка. А когда заходила речь о вредных привычках – Андрей многозначительно поднимал указательный палец вверх и говорил: «Я считаю, что в жизни надо попробовать всё, поэтому я пробовал даже то, что другие не попробуют никогда в своей жизни…». Так это или нет, но во всяком случае, выпившим никто его не видел. Эти трое много общались между собой. Естественно, Вадим быстро сдружился с Настенькой, и та часто заходила к нему «на чай» и задерживалась в гостях очень долго.
Был в его смене второй санитар (надо сказать спасибо Елене Александровне, она сначала поставила меня напарником к опытному человеку, а не кинула одного в омут работы). Звали санитара – Жоржик. Сомнительный тип неопределённого возраста. Отвлекаясь, не могу упомянуть, что с давних времён в нашем отделении действовал «клуб любителей дешёвого портвейна», в котором Жоржик на тот момент являлся председателем.
Придя в очередной раз на смену, я ещё в раздевалке услышал характерный перезвон стеклотары в сумке Жоржика и сразу догадался, что сегодня будет опять какое-нибудь «светопредставление». Было видно, что медицина не особо интересует мужскую половину смены и наши медбрат с санитаром всё утро перемигивались и посылали друг другу тайные знаки.
Начальство с недавних пор было озабочено тем, что санитар в смене Лужина уже месяц не являлся на работу. Это был тот самый знаток тюремной жизни, которого я встретил, впервые придя в отделение. В связи с этим, меня вместе с Вадимом послали к нему домой нарочными за приглашением прогульщика к главврачу. Мы отправились в путь и вскоре пришли по адресу. Дверь нам открыл сам виновник визита. Он был явно в изменённом состоянии сознания, но запаха алкоголя не чувствовалось. После нашего приглашения он радостно поведал о случившейся с ним беде:
– Прикиньте, чуваки, калымили мы тут у коммерса, ремонтировали ему машину. А когда сделали – повезли нас обратно на «УАЗике» и мы тут раз – и кувырнулись. «УАЗик» загорелся, а я еле выбрался из него. Верхняя одежда вся сгорела, мне даже не в чем было на работу выйти…
Нам быстро надоело слушать эти наркоманские басни, и мы пошли обратно. По пути к работе – Вадик попросил меня продолжить путь одному, а сам зашёл в продуктовый магазин, прикупить продуктов питания.
После обеда, потирая руки мой напарник с вернувшимся медбратом уединились в раздевалке с какой-то тайной целью. Я же должен был, не задавая лишних вопросов, работать на коридоре. Что я и делал.
Палата №4 имела статус «элитной». И содержавшиеся там больные отличались спокойным нравом и дисциплиной. Лидером там был некий Олег Комягин, в прошлом – участник одной крупной ОПГ. Увидев в то день меня в одиночестве, он решил в тихий час завести со мной разговор:
– Виталий, в коридоре что-то сегодня грязно. Кто у тебя шнырь?
– Кто-кто? – Спросил я.
– Ну, уборщик, то есть. Ты ведь ни разу не сидел? Это хорошо. Поверь, ничего интересного там нет. А твои коллеги что сейчас делают – бухают что ли? Что-то зачастили они. Помнится, когда Куча затеял большую драку, Щукарь спал вот здесь, под столом и храпел. И когда тот же Куча бил Соснина, нам самим пришлось их разнимать. А вся смена в раздевалке сидела. Мы тогда, вечером, ключи у Щуки взяли и сами всех больных по палатам закрыли, а потом – ключи санитару в карман сунули и свою дверь прикрыли. Ты нас тоже – не закрывай, мы без особой нужды никуда не выйдем.
– А кто такой этот Соснин? Он лежит во второй палате, но на «петуха» не похож. – Поинтересовался я.
– Соснин это – скверный тип. Он с молодости был карточным шулером. И когда сидел в тюрьме, развлекался тем, что играл в карты с молодыми и неопытными ребятами. А на кон всегда ставил задний проход. Проигравшийся ему очередной дурачок быстро оказывался возле параши, будучи «опущенным». Однажды смотрящему надоело это всё, и он подослал в камеру к Соснину шулера покруче. Ну, и теперь – Соснина за проигрыш отымели и возле параши посадили. Пока я здесь нахожусь – он постоянно будет жить в «петушатнике».
– И часто такое в тюрьме бывает? – Снова поинтересовался я.
– Ну, вообще-то, по понятиям, это запрещено. Но бывает всякое. Вот например – Огурец. Он, когда сидел в своей камере, попался на «крысятничестве» и его тоже – опустили за это. Такое всё равно – бывает.
Олег Комягин когда-то учился на хирурга, но не успел закончить институт – сел за ограбление. Он был очень начитанным, немолодым уже мужчиной, у которого на воле была своя семья и взрослая дочь. Он любил, иногда поговорить и был хорошим собеседником, почти не употреблял бранных слов и часто помогал нам наводить порядок в среде больных.
Тем временем в раздевалке становилось шумно. Под аккомпанемент невесть откуда взявшегося радиоприёмника Вадик вертел ногами твист, а Жоржик отплясывал рядом «присядку». Когда же наступил вечер, и друзья решили не дожидаясь конца смены продолжить банкет у Жоржика дома.
– А жена как, не заругает? – Решил уточнить Вадик.
– Кто?! Жена?! Да кто такая жена?! Я же её к ногтю тут же прижму, к ногтю!!! – Уверял Жорж, складывая остатки трапезы в свою сумку.
Вадик пошёл налегке, захватив с собой лишь бидон со столовской кашей для своей дворовой собаки. Дальнейшие события описывались участниками так. Попутно зайдя в магазин, наши герои без особого труда добрались до квартиры Жоржика. После нескольких неудачных попыток открыть дверь, последняя отомкнулась изнутри и на пороге стояла крупная и очень злая жена Жоржика. Она взяла за шиворот супруга и швырнула его в коридор. При этом её муж сильно ударился головой об угол и тихо застонал. Дальше она проделала то же самое и с Вадимом, только Вадик полетел не в квартиру, а вниз по лестнице. Вслед за ним вдогонку полетел бидон с кашей и ударился о затылок медбрата, вывалив своё содержимое на лестничный пролёт.
– Посидели, бл***! – Пробормотал Вадик, выходя из подъезда и почёсывая затылок. Судя по всему, дворовая собака дома Короленко осталась в тот вечер голодная.
На следующий день, как ни в чём не бывало, наши друзья пришли на ночную смену. Штатно отработав до полуночи все разбрелись по местам. Я с Жоржиком дежурил в коридоре. Около часу ночи раздался шум в раздевалке. И через какое-то время до меня дошло, что к нам приехала Настенька, в гости. Моя смена сразу же вскочила со своих мест, кто где был, и принялась встречать гостью. Кто-то побежал в магазин. Благо, тогда были круглосуточные точки продаж всего нужного. Кто-то принялся накрывать на стол. Мне же – снова посчастливилось уклониться от мероприятия, обо мне попросту забыли, и я смог спокойно продолжать свой сон прямо в коридоре. Во сколько импровизированный банкет закончился – я не знаю. Утром из смены остались лишь Жорж и кто-то из медсестёр. Вместо чая на завтрак мой напарник утолял жажду оставшимся портвейном и, кое-как, покормив больных и сдав дежурство пришедшему Уланову, все стали расходиться по домам. Санитар некоторое время ещё рассказывал Андрею содержание очень давно прочитанной книги, внезапно заинтересовавшей моего бывшего сокурсника. Задержавшись на полчаса, санитар, наконец направился к выходу. У ворот больницы Жоржика уже поджидали суровые стражи порядка. Взяв его за рукава, они повели его в милицейскую «буханку», припаркованную неподалёку. Проходившие мимо прохожие сочувственно провожали арестанта взглядом, прекрасно понимая, что ближайшее время нашему санитару предстоит провести в вытрезвителе.
Санитару-наркоману повезло ещё меньше. Его всё-таки рассчитали; не в тот день, чуть позже. Бывало – что увольнение становилось известно всем, а бывало – наоборот. Человек пропадал из поля зрения и, спохватившись через большое время, ты начинал выяснять – что да как. А сотрудника уже нет несколько месяцев. То же относилось и к больным. Если человек остался для тебя незаметен и в переводе ты не принимал никакого участия – ничего удивительного, если через довольно долгое время получалась «пропажа». Особенно – после отпуска.