Сентябрь 1999 годя был у нас на редкость тёплым и солнечным. Путь на работу был очень приятным, не хотелось заходить внутрь больницы. С августа к нам пришёл другой медбрат, вместо Лужина теперь работал – Константин Хоменко. В меру упитанный мужчина, похожий на Карлсона, только нос, как у Гоголя. «По наследству» от Лужина ему досталась медсестра Ирина и после работы их вдвоём можно было видеть в местных учреждениях общепита за совместной трапезой за счёт Константина. Не знаю – чего хотел холостой, проживающий с мамой – Константин от Ирины, но последней это определённо нравилось. Людмилу по какой-то причине перевели в другую смену. В остальном, трудились, как и прежде, с разной степенью трезвости.
На отделение пришли новые сотрудники. Пожилая санитарка Клава привела свою дочь, тоже – санитарку, весьма недурную собой. Женская часть персонала встретила её прохладно, и сидя на раздатке, она мало с кем общалась и большую часть времени читала дешёвые бульварные романы. Ещё к нам пришла та самая симпатичная медсестра с приёмного покоя, с которой я повстречался на практике. Надо сказать, что насколько она была красива, настолько и мало было от неё толку. Звали её – Света Лакеева. Света редко появлялась на рабочем месте и при необходимости искать её надо было в комнате охраны. Правда, особо интересной никто её там не считал и при первой возможности – выпроваживали восвояси. Когда Света была навеселе, её навязчивость переходила в откровенное домогательство и тогда сотрудникам охраны приходилось силком вышвыривать надоедливую девку. После такого она обычно надув губы и разобидевшись на весь мир одиноко сидела где-нибудь в углу. Мне тогда это казалось странным: навязывать себя тем, кому ты совершенно не нужна и тотально игнорировать тех, кому нравишься.
Ночи были уже холодные и сквозило на коридоре «будь здоров»! Я дежурил, одевшись в фуфайку, недавно выстиранную в местной прачечной от высохших выделений носоглотки Вадика Короленко. Надо было пользоваться, пока чистая. В одну из дверей постучали и мне пришлось выпустить больного в туалет. Проходя по коридору, я заметил, что в соседней палате возле окошка стоит ещё один. Когда первый оказался в туалете, второй также – постучал.
Тут надо сделать остановку и немного рассказать об этом втором. Дима Петушков, так его звали, являл собой имбецила, который всё своё детство провёл в интернатах и домах инвалидов. Невысокого роста, худощавый, с очень впалыми и близко посаженными глазами, седловидным носом, без передних зубов и выступающей вперёд нижней челюстью. Несмотря на очень молодой возраст, 19 лет окружающий мир его интересовал только с точки зрения удовлетворения низших потребностей. Впрочем, для имбецилов из интернатов это норма. Начиная с раннего школьного возраста, ребята в подобных местах иногда растлеваются более старшими. Именно за это, то есть-растление малолетних мальчиков, вкупе с многочисленными кражами и был задержан Петушков. Разумеется, такой преступник быстро оказался в нашей больнице на принудительном психиатрическом лечении. Диму такой поворот событий нисколько не расстроил и будучи помещённым во вторую палату он оказался в родной стихии. Так же, быстро нашёл общий язык с заведующим и регулярно ходил к нему на беседы. Все знали, что для начальства у Димы Петушкова нет никаких тайн, абсолютно.
После того, как я открыл дверь второй палаты больной Петушков быстро засеменил по направлению к уборной, такой походкой – будто зажал между ягодицами крупную монету. Я не особо придал значение этому выходу и задремал на диванчике. Через какое-то время мне пришла в голову мысль, что больные находятся в туалете слишком долго. Наверное, уже с полчаса. Я встал с диванчика и решил посмотреть, что происходит в туалете. Подойдя к его двери, я сходу не увидел никого через имеющееся в ней круглое отверстие. Распахнув дверь, в правом углу сразу обнаружилась и пропажа. Петушков, стоя на коленях, так увлечённо и самозабвенно делал минет, что заметил меня не сразу. Я на секунду замешкался. Наконец, меня услышали и Петушков оторвавшись на секунду от своего дела повернулся ко мне лицом, которое источало олигофренское счастье. Его губы были отёкшими и сильно покраснели от напряжённой работы, а из уголков рта стекала слизь. Петушков посмотрел на меня, хмыкнул и повернулся дальше заниматься любимым делом. Я был несколько шокирован и выйдя из сортира не понимал: что нужно делать? Наконец, вскоре процесс результативно завершился и два содомита спокойно, безо всякого смущения вернулись в свои палаты и легли спать.
Я ушёл на выходные и совсем забыл об этом случае. Придя, как положено на работу выяснилось, что Дима Петушков находится в хирургии и кому-то нужно идти на пост. Дело в том, что когда я был на выходных, Диминого случайного партнёра приревновал другой больной, который состоял с ним в постоянной гомосексуальной связи. Имена этих голубков давно канули в лету и вспомнить их вряд ли кто сможет. Так вот, этот ревнивец решил отстоять честь своих отношений и отвесил последнему звонкую пощёчину. Петушков был ярым сторонником открытых связей и откровенно не понял такого жестокого обращения с собой. В знак протеста он проглотил небольшой шуруп, который вывернул из задней стенке своей тумбочки, о чём торжественно объявил на ближайшем обходе. Полушкин оказался полностью солидарен со своим информатором и обидчику немедленно прописал курс аминазина, а Петушкова направил в хирургическое отделение местной ЦРБ для оперативного извлечения постороннего предмета из его внутренностей. В хирургии, после обследования, решили операции не делать и подождать, пока шуруп не выйдет сам. Но в больнице оставили: «а то мало ли чего? Вдруг нашему сокровищу поплохеет и некому будет посвящать детишек в «европейские ценности»! Страна не переживёт такой утраты!»
На пост в хирургию никто добровольно идти не хотел. Возникла некоторая заминка и решили бросить жребий, который пал на Оксану Шерстнёву. Она заплакала и наотрез отказалась покидать отделение. Все, как-то сразу, обратили внимание на меня, и я понял, что отвертеться мне никак не удастся. Пришлось собираться в дорогу. Я взял сменную обувь, посуду и два сухих куска чёрного хлеба, которые нашёл в раздевалке на столе.
В хирургическое отделение ЦРБ моё пришествие вышло с некоторым опозданием, чем вызвал недовольство ночного санитара. Ворча что-то, он быстро удалился. Дима лежал в общей палате, где кроме него лечились ещё человек десять. Наш подопечный лежал на койку в углу и жевал куриный окорочок. На тумбочке, возле него, лежала целая куча съестных припасов. Было много свежих фруктов, шоколада и мясных деликатесов. Для меня, рядом со спинкой кровати, стояла табуретка. На посту я был один. Предыдущий санитар умышленно отставил её чуть дальше потому, что от давно не мытых ног Петушкова сильно воняло. Я сел и от безделья начал считать мух на окне, которые грелись в последних тёплых лучах осеннего солнца. Закончив с курицей, мой подопечный вытер руки о свой пододеяльник и осмотрел свою снедь: что бы ещё покушать. В это время в палату вошла женщина лет 40 с кистью винограда. Она положила ягоды на тумбочку и нежно посмотрела на Петушкова.
– Принеси лимонада или соку, я пить хочу. – Требовательно повелел психбольной.
– Димочка, может ещё что-нибудь? – Вопрошала добрая женщина.
– Курить, если есть.
– У меня нет сигарет, но я поспрашиваю для тебя…
Оказывается, местные женщины разных возрастов как-то сразу прониклись жалостью и сочувствием к нашему больному, и каждая бабёнка считала своим долгом скрасить всякими вкусняшками пребывание нашего пациента в стационаре. Бутылка газированного лимонада была принесена. Затем пришла другая баба, а потом – ещё одна. И так всё утро. Петушков лежал с довольным видом. Периодически он ходил в туалет оправится и на перекур. Мне каждый раз надо было сопровождать его.
К обеду я основательно проголодался и ждал возможности попросить у местного персонала какой-нибудь еды. Но раздающая обед санитарка грубо сказала мне, что еды мало, она только для больных и вообще «ей за то не платят, чтобы кормить посторонних». Я жадно съел принесённый хлеб и смотрел как Петушков, немного поковыряв ложкой в больничной тарелке, принялся уплетать пожертвованные ему яства.
Так прошёл день. Под вечер у меня стало темнеть в глазах от голода, но приходящие к моему больному дамочки – будто меня не замечали и только вздыхали, глядя на него с умилением. Петушков в очередной раз проинформировал меня, что желает сходить покурить. Он поднял свою подушку, под которой лежали несколько окурков. Взяв с грязной простыни один из них, он направился к уборной. Проходя по коридору с торчащим в беззубом рту «бычком», нам повстречалась одна из тех добрых дамочек. Она всплеснула руками и воскликнула: «Димочка, даты что – куришь?!». Я опешил от такого возгласа и машинально, на ходу, успел сказать в ответ за Петушкова, громко и слегка обиженным голосом: «Он не только курит, он ещё и х** сосёт!!!».
Меня сменили вовремя, и я поспешил домой, не обращая внимание на красочное «бабье лето». Ведь поесть (не считая двух хлебных корок) на посту так и не получилось, а дома меня ждал ужин.
Ночную смену я отработал в родных пенатах, на пост послали кого-то другого. Чему был несказанно рад.
Наступил выходной день и около полудня, точно в то время, когда я сел обедать, раздался звонок. Я недовольно отвлёкся от еды и открыл дверь. На пороге стояла Савенкова, а чуть далее, возле встречной квартиры красовалась её беременная дочь, которая притворно и тошнотно мне улыбалась. Люся попросила меня выйти из квартиры для разговора. Я вышел и получилось так, что, общаясь с матерью, мне пришлось повернуться к Люсе лицом, при этом девушка оказалась от меня по левую руку. Людмила начала просить меня отработать за неё завтрашнюю смену на посту. За деньги – 25 рублей, которые она отдала бы мне в следующий подсчёт, недели через три. Идея мне сразу не зашла, и я про себе подумал: «А беременную Оксану свою она зачем сюда притащила? Чтоб от её наигранной улыбки у меня крышу снесло, и я бы согласился на любую просьбу?» Пока я формулировал отказ, подсадная особа перестала скалить зубы и с гордым обиженным видом пошла прочь. Сделка не состоялась и обед был продолжен в спокойной обстановке.
Петушкова из хирургии вскоре выписали. Операции не потребовалось, шуруп благополучно вышел сам, что и подтвердил рентгеновский снимок. Полушкин окружил Диму заботой и всячески оберегал ранимую психику ценного больного.
Через некоторое время Петушков занозил указательный палец, и на нём вскочил какой-то чирей. Заведующим было принято решение срочно показать больного травматологу. Машину завхоз выделить отказался. Пришлось вызывать карету скорой помощи для перевозки. Скорая приехала быстро, и Дмитрий Петухов оказался в поликлинике. Сопровождал его я и охранник. К травматологу поздней осенью обычно приходит на приём много народу. Так было и сейчас. Простоявши два с лишним часа в очереди, медсестра на приёме сжалилась над нами и велела зайти в кабинет. Под злые взгляды впереди сидящих больных мы вошли. Взглянув на нас, врач задал вопрос:
– Вы что с этой ерундой явились? Вы не видите – тут у меня пациенты с серьёзными травмами сидят? А у вас что?..
Медсестра не стала дожидаться моего ответа и сказала сама:
– А вы посмотрите: откуда они приехали? Это же психбольница, они там все дураки!
Надо признать, что доля правды в её словах таки была. Врач-травматолог взял мою историю болезни и сделал в ней короткую запись, после чего мы направились к выходу.
Никакой машины для нас не стояло. Пришлось искать телефон и вновь вызывать для перевозки скорую. Мне ни в чём не отказали, но ждать пришлось часа три. За нами так никто и не приехал. Было принято решение возвращаться в психушку пешком. Холодало, и мы были без верхней одежды. Да и охране на дальние расстояния можно было сопровождать только на транспорте. Но другого выхода не было. За час как-то дошли…
Эта осень была для Людмилы Савенковой неудачной. Вначале я ей отказал, а вскоре ей и отказала её лучшая подруга Настя Алексеева. Когда Оксана получила диплом ей предложили у нас только должность санитарки, или же – медсестры на любом другом отделении. Разобидевшись на всю вселенную, Оксана время до родов просидела дома, а когда родила – устроилась гардеробщицей в детскую поликлинику.
Каждый раз, когда я встречал Людмилу на работе, она обязательно упрекала меня примерно так:
– Вот, Виталик, ты Уланова не ценишь, а он сразу согласился пойти за меня на пост. Вот, он – молодец! Не то что ты! Я тогда хотела тебя с дочкой своей познакомить, чтобы потом женить тебя на ней вместо Ромы, а ты – придурок, даже не взглянул на неё…
А что мне надо было делать? Чего она ждала? Что я с эрегированным членом буду бегать за ней по площадке? Мне было не по себе от мысли, что меня держат за полного идиота. Да, повторюсь, медсестра у травматолога невольно проговорила правду, которую другие деликатно умалчивали.