ГЛАВА IX. Цвета и ливрея Гаргантюа

Цвета Гаргантюа были белый и голубой, как вы могли прочесть выше, и этим отец его хотел дать понять, что сын был для него небесной радостью, так как белый цвет означал для него радость, удовольствие, усладу и веселье, а голубой – нечто небесное. Я хорошо понимаю, что, читая эти слова, вы смеетесь над старым пьяницей и находите такое толкование цветов чересчур грубым и нелепым, и говорите, что белый цвет означает веру, а голубой – твердость. Однако ответьте мне, если вам будет угодно, без волнения, раздражения и горячки, а равно без извращения правды (время теперь опасное!). Никакого принуждения я не употреблю ни по отношению к вам, ни к кому бы то ни было другому; только скажу вам словечко о бутылке.

Кто так волнует вас? Кто вас колет? Кто вам сказал, что белый означает веру, а голубой – твердость? Некая, скажете, мхом поросшая книга, у офеней и бродячих торговцев продающаяся под названием «Гербовник цветов». Кто ее сочинил? Кто бы он ни был, но он поступил осторожно, не поставив своего имени. Впрочем, я не знаю, чему больше в нем дивиться: самомнению его или глупости. Самомнению, потому что он, без всякого основания и причины, своим личным авторитетом, осмелился предписывать, что обозначается цветами; таков обычай тиранов, которые желают, чтобы их произвол заменял рассудок, а не мудрых и ученых, которые удовлетворяют читателей убедительными доводами.

Его глупости, потому что он воображает, что без всяких доказательств и достаточных оснований люди будут располагать цвет своих девизов по его вздорным предписаниям.

Действительно (как говорит пословица: «навоз недалеко от того, кого слабит»), он нашел кое-кого из оставшихся простаков от времен высоких колпаков, что верят его писаниям, и по ним накроили изречений, сентенций и разукрасили сбруи своих ослов, одели пажей, сшили разноцветные штаны, вышили перчатки, сделали бахрому вокруг постелей, разрисовали свои гербы, сочинили песни и (что хуже) возвели исподтишка немало подлой клеветы на целомудренных матрон.

В таких же потемках совсем заблудились и придворные хвастуны и пустословы. Желая взять в качестве девиза надежду, они велят начертать одежду; разбитая банка идет вместо краха банка[17], и так далее.

Все это такие неудачные, избитые, грубые и плоские омонимы, что надо бы пришивать лисий хвост к воротнику и надевать из коровьего золота маску на всякого, кто впредь будет пользоваться ими во Франции, после восстановления изящной литературы.

Совсем иначе поступали некогда египетские мудрецы, пользовавшиеся письменами, называвшимися «гиероглифы». Знаков этих никто не понимал, кому недоступны были свойства, особенности и природа вещей, изображавшихся ими. Об этом Горус Аполлон написал по-гречески две книги, а Полифил еще более пространное сочинение – «О любовных сновидениях»[18]. Во Франции вы имеете подобный отрывок в девизе г-на Адмирала, впервые принадлежавшем Октавиану Августу.

Но пусть парус мой не несет судна моего дальше между таких опасных стремнин и мелей: я возвращаюсь, чтобы войти в гавань, из которой вышел. Надеюсь, когда-нибудь пространней написать об этом и доказать как философическими доводами, так и путем ссылок на испытанные авторитеты, полученные от древности, какие есть в природе цвета, и сколько их, и что можно обозначать каждым из них, если только бог сохранит мою колодку для колпака, то есть горшок для вина, как называла моя бабушка.

Загрузка...