С собственными детьми у Фёдора как-то не складывалось. Нет, внешне всё было как будто как надо. Летом – морские круизы или Мальдивы, зимой – Доминикана или лыжи, север Италии. Отказа Фёкла с Арсением тоже ни в чём не знали. При всём при этом Фёдор где-то глубоко мог признаться себе в том, что отец из него не очень. Непонятно было, из чего это чувство происходило. Фёдор его очень стыдился и по возможности избегал. Но бывали моменты, когда убежать от него было невозможно, и тем невыносимее оно, это чувство, было. Это случалось в те моменты, когда сын с дочерью радостно набрасывались на него, обуреваемые радостью и восторгом, в благодарность за что-либо, что он сделал для них. Последний раз так было с собакой, которую дети ждали не меньше года. Когда они обнимали его и душили его в объятиях и когда он чувствовал на своих щеках их горячие слёзы признательности и бесконечной любви. В эти секунды он готов был провалиться от стыда за тот обман, который он совершал с ними, выдавая осуществление их желаний за свою любовь.
Фёкла с Арсением пропали два дня назад. Ушли в лес рядом с коттеджным посёлком, где жила семья, и не вернулись. Сначала было не очень понятно, что дети исчезли. Они довольно часто уходили погулять в ближний лес и, казалось, знали его достаточно хорошо. Это обстоятельство не внушало надежды на благополучный исход. Поисковые мероприятия продолжались вот уже тридцать часов, но результатов не давали. Сотни волонтёров, жители посёлка и знакомые семьи прочёсывали лес взад и вперёд, стараясь найти хоть какие-нибудь следы проходивших здесь детей.
– Я не знаю, как мы будем дальше жить, если с ними случилось самое страшное, – лицо жены Фёдора, Марии, с момента исчезновения детей посерело и осунулось. Голос её был глухим и замогильным, зрачки подёрнулись селёдочным блеском. Она давно уже не плакала и смотрела только перед собой. – Я не смогу поверить, что их не будет больше с нами.
Фёдор обнял жену за плечи сзади, склонился над ней и шептал её в ухо:
– Но ведь всё будет хорошо? Правда, Машенька? Ты же знаешь, что всё будет хорошо?
– Откуда же я могу знать, Федя, как оно будет? – отвечала Маша. – Я вообще не знаю, что и как с нами после всего этого будет. И никто не знает. Даже Он.
– Это такая утрата, что я… – голос Фёдора задрожал.
– Рано про утрату, Федя. Что же ты так рано сдаёшься? – Мария впервые за долгое время посмотрела на него. – Я ведь всё понимаю, Феденька. Насквозь тебя вижу.
Фёдор молчал.
– Ошибки молодости, да, Федя? Жилибнетужили, возможности, возможности – и вечная молодость? Так, Феденька? Да? Молодые тела, деньги, нет границ, весь мир наш… А знаешь, Федя, я бы и сама… Помнишь, как мы тогда? Ласки в прыжке с парашютом, секс в ложе Большого… Молодость уходит, да, Федь? И чем они старше – тем ближе наша с тобой смерть, милый.
– Я… – Фёдор сглотнул. – Я не должен всего этого говорить или соглашаться с тобой. Есть то, что есть. Так устроена жизнь, Машунечка. Если они не найдутся, то я… я не знаю, что сделаю.
– Но без них лучше? – Маша пристально смотрела на Фёдора.
– Лучше, любимая, лучше. А-а-а-а… Нет, неужели я сказал это? Лучше, милая, конечно, лучше! Но… Я такой дерьмовый отец, любимая! Мне так перед ними стыдно!
– Да и я-то мать хреновая, Федюша, если бы ты только знал. Я всё прячу-прячу, это у тебя только всё на лице написано. Не знаю даже, где им сейчас лучше – там, где они сейчас, или вот с такими, как мы с тобой, родителями. Не хочется умирать, правда, Феденька?
– Не хочется, любимая! – Фёдор мягко повалил жену на полу и также мягко, но неотвратимо, стал стягивать с неё одежду. Мария с силой оттолкнула мужа и, поправив одежду, села за стол.
– Все мы умрём, Феденька. Все, понимаешь? И ты, и я, и Фёклушка, и Сеня.
Фёдор зарыдал и отел броситься к жене, но та резким жестом остановила его. Мария подошла к входной двери дома и отворила её. В дом тихо вошли Фёкла и Арсений.