Даниилу, молодому депутату парламентской фракции «Скрепка» (официально она именовалась «За борьбу с аморальностью в сфере искусственного интеллекта») было тридцать два года, и сейчас он лежал возле Марины. Родители Даниила развелись, когда ему было пять лет. Отец пролетал в последующем раза три метеором сквозь его детско-подростковую жизнь, последний раз – когда Даниилу было тринадцать лет. Даниил, едва касаясь кожи, поглаживал живот Марины под аккомпанемент своего страстного доклада о том, что уравнивание в правах женщин и животных было большой ошибкой, и что в ближайшее время животным будут законодательно возвращены данные им природой привилегии. Особые преференции закреплялись за гориллами и немецкими догами. Марина томно вздыхала.
– Теперь давай к делу. К тому, зачем пришёл, – сказала она ровно и уверенно, как пишут дрянные авторы – «тоном, не терпящим возражений». – Хотя, Даник, честно, я не понимаю, зачем тебе это… Не понимаю, зачем…
Даниил повернулся на бок к тумбочке, взял тюбик неонового цвета и выдавил на подушечку указательного пальца правой руки горошину искрящейся и переливающейся смазки. Затем он снова повернулся к Марине, легонько развёл в сторону её бёдра и, раздвинув большим и средним пальцами складку её больших половых губ, подвинув капюшон клитора, подобно дирижёру, мягко опустил указательный палец в точку назначения. Марина закрыла глаза. Горошина плавно расплющилась, указательный палец заскользил страстно, но мерно, подобно челноку швейной машинки. Даниил не спускал с Марины глаз. Смазка быстро исчезла, вульва оставалась сухой и мягко-безжизненной. Марина открыла глаза, выдохнула и необратимым движением отстранила руку Даниила.
– Что не так? – взвизгнул молодой человек. – Что-о-о? Не так?
– Прости, я действительно считаю это ненормальным, – произнесла Марина. – Как можно носиться как со сверхидеей с этим твоим намерением довести проститутку до оргазма? Сколько их у тебя было? Сто? Триста?
– Почему у меня не получается? – всхлипывал Даниил. Эрекция его потухла, член боязливо пытался спрятаться в тело мужчины, сам он дрожал.
– Ты очень стараешься, милый, я это чувствую, – голос Марины был мягкий и доброжелательный. – Но тебя со мной нет. – Даниил потрясённо смотрел на неё. – Мы на сцене адского мхата, и за кромкой кровати – полный зрительный зал твоих демонов, с которыми ты ожесточённо сражаешься. Сводишь счёты за всё, что было, со всеми, кто причинял тебе боль. Маленький, маленький мальчик Данилка, чистые слёзки в опухших от плача глазках… Но пока ты используешь женщину как оружие, как снаряд, что должен сокрушить твоё прошлое – тебя со мной нет. Про проституток молчу – они работать не смогут, какой к чёрту оргазм…
Марина осанисто поднялась и подошла к гэдээровской «стенке». На полке в проёме стоял AKAI GX-77 с годами заправленной в нём бобиной. Марина включила магнитофон, из колонок пополз приятный и холодный голос неизвестного исполнителя.
– Но отец – у него всё получалось! – закричал Даниил. – Он рассказывал мне про проституток и про то, как сводил их с ума!
– Сынок… – голос Марины мгновенно стал уставшим. – Отец был гей, а эту историю он всем рассказывал, поверь. Ты появился из эякулята, добытого мной при просмотре им австрийского гей-порно на гастролях в Вене… «Hob net sowos gsaehn», – всё время повторял в нём один из актёров… – Марина погрузилась в воспоминания. – Так забавно…
– Ма-а-а-а-а-а-а-мммм-а-а-а-а!!!!!!!! – вопль Даниила заполнил все до последнего кубометры пространства. Он резко вскочил и, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, скрылся в направлении кухни. Через полминуты оттуда раздался крик раненого зверя, Даниил вбежал в комнату матери и протянул Марине сморщенный окровавленный неровный цилиндр, только что бывший частью его. Женщина с потухшей улыбкой взяла теплую плоть и, разрывая сырое мясо, наспех пережёвывая его, глотала пещеристую ткань и кожу. Даниил осел на колени, истекая кровью.
«Маски, позы, два листа прозы. Так просто сочинять песни…» – пел холодным магическим голосом мужчина в колонках. Марина поправляла вставные челюсти.