От соленого ветра с Ла-Манша саднили губы. Я стояла на пристани в Портсмуте, проделав по суше неблизкий путь из Каудрея. На той стороне, в нескольких сотнях миль отсюда, лежал северный берег Франции. Король Генрих IV мог с легкостью преодолеть это расстояние, чтобы встретиться со мной. Я передала ему недвусмысленное – на мой взгляд – приглашение. Один правитель может только пригласить другого, но не приказать ему. Однако же в его интересах было принять мое приглашение. Я была уверена, что он его примет.
Не приходило никаких вестей о том, как обстоят дела у моей армии. Эссексу и его людям было дано распоряжение ждать в Дьепе и присоединиться к королю Генриху, когда тот будет отбивать у испанцев Руан. Дыхание Господне, если французскому королю дорога его корона, он должен мчаться сюда на всех парусах!
– Мадам, давайте воздадим должное гостеприимству мэра, – подал голос Роберт Сесил, стоявший рядом.
Я кивнула, и он глазами показал, что понял. Мы оба знали, что стоит на кону. Роберт был столь же проницателен, как и его отец, но более склонен проворачивать дела тайным или – пожалуй, точнее было бы сказать – келейным образом. Мы должны были делать вид, что прибыли сюда исключительно ради того, чтобы в очередной раз прослушать торжественные речи в честь годовщины разгрома армады и стать зрителями в инсценировке битвы, которая разыгралась совсем недалеко от Портсмута, при острове Уайт.
Мэр подготовил праздничное представление в честь того славного летнего дня, когда состоялась третья битва за время вторжения армады. Испанцы попытались высадиться на остров Уайт, чтобы обеспечить себе надежную базу всего в двух милях от берега.
На воде перед причалом появились небольшие лодки; на мачтах одних развевались английские флаги, в то время как на других – испанские. Они должны были продемонстрировать некоторые элементы тактики морского боя, использованные в этой битве.
Для почетных зрителей принесли бархатные кресла, и мы уселись, ожидая начала представления.
На воде лодки с длинными стягами, символизирующими отведенные им роли, разыгрывали ход битвы. На борту «испанского» корабля «Дукеса Санта-Ана» актер принялся охапками вышвыривать за борт пергаментные свитки с криками:
– Булла! Булла! Его святейшество прислал полный трюм булл!
Да, кстати, злокозненный папа Сикст годом ранее отправился в мир иной и сейчас, наверное, наслаждался нашим маленьким представлением, глядя на нас сверху… Или, может, снизу? Не стану делать вид, что мне известно, где человек оказывается после смерти. Мир праху его.
Мимо проплыл еще один «испанский» корабль. Этот олицетворял собой флагман верховного командующего Медины-Сидонии собственной персоной, «Сан-Мартин». По палубе важно расхаживали туда-сюда люди в шляпах, увенчанных раскрашенными в кричащие цвета перьями, которые полоскались и хлопали на ветру.
– Скоро мы пройдемся парадом по Лондону! – кричали они.
Мы все смеялись до колик. Самоуверенный герцог Пармский, как утверждали злые языки, заказал для триумфального въезда в Лондон несколько бархатных костюмов. Теперь, если эти костюмы вообще уцелели, они, должно быть, висели где-нибудь в его дворце, напоминая хозяину о его необоснованной гордыне. Но скорее всего, их попросту разорвали на бинты для перевязки ран.
Во время настоящей битвы ветер – со временем мы стали называть его «английским ветром» – окреп и начал благоприятствовать нам. Эту часть истории все знали наизусть. Наши корабли больше не зависели от баркасов, тянувших их за собой, а могли маневрировать самостоятельно. «Триумф» Фробишера, самый большой корабль нашего флота, оказался в ловушке, но сумел поднять паруса, и, хотя «Сан-Хуан де Португал», самый быстрый галеон испанцев, пустился за ним в погоню, в сравнении с «Триумфом» он еле шевелился. С другой стороны адмирал Говард с Дрейком атаковали дальнее от берега крыло, тесня испанцев в направлении коварной подводной банки Оуэрс – цепи скалистых отмелей, которые тянулись в направлении входа в Ла-Манш до самого острова Уайт и далее, к Портсмуту и Саутгемптону. Если бы только их удалось туда заманить! В инсценировке, которую мы смотрели, «испанские» корабли сели на мель и затонули, в жизни же они вовремя заметили опасность и ушли в сторону, однако за всеми этими маневрами проскочили мимо планируемого места высадки. Теперь встать на якорь им было негде, и они вынуждены были дальше идти вдоль Ла-Манша.
– Мы не смыкали глаз всю ночь, пытаясь различить плеск весел, который означал бы, что испанцы высаживаются на остров, – сказал Джордж Кэри. – Ни одному зрелищу в своей жизни я не радовался так, как виду их позолоченных ютов, удаляющихся прочь в лучах послеполуденного солнца!
– Удаляющихся прочь в направлении Лондона, – напомнила я ему.
Оборонительную цепь, которую натянули поперек Темзы, смыло первым же высоким приливом, а фортификационные сооружения на подступах к городу не были достроены. А это означало, что, когда в холмах запылали костры, призванные предупредить нас о приближении армады, Лондон оказался практически беззащитен.
– «Спасайтесь за деревянными стенами», как некогда сказал Дельфийский оракул афинянам. И в их случае, и в нашем это были корабли, – произнес Джордж.
Представление закончилось, и лодки, отсалютовав нам веслами, двинулись к берегу. Они дали великолепный спектакль, и я помахала им платком.
К нам, широко улыбаясь, подошел мэр.
– Вы славно нас потешили, – сказала я.
– Это еще не все. Я привел вам два живых напоминания об этом героическом сражении.
За спиной у него взревели трубы.
– Первое из них – это человек, который оповестил нас всех о вторжении. – Он сделал сутулому оборванцу знак выйти вперед и подвел его ко мне. – Это отшельник, который живет на развалинах церкви Святого Михаила на косе Рейм-Хед, в окрестностях Плимута. Он первым зажег сигнальный огонь.
– Это так?
Я наклонилась вперед, чтобы получше разглядеть его. Грязные всклокоченные волосы, рваный плащ, пыльные босые ноги. Кто он? Бывший монах, упрямо остававшийся на развалинах своей прежней обители после того, как монастыри запретили? Или просто полоумный старик?
– Воистину так, – отозвался тот дребезжащим голосом. – Я несу дозор круглый год. Но когда я увидел на горизонте эти корабли, такие черные и пузатые, плывшие огромным полумесяцем, я сразу понял, что это враг. Я поспешил развести костер.
Он не был полоумным, этот старик, разве что повредился в уме от долгого одиночества.
– Ты отлично справился, – заверила я.
Потом, повинуясь какому-то порыву, я порылась в кошельке и извлекла оттуда реликвию, символ нашей победы – квадратик ткани, вырезанный из одного из захваченных на кораблях армады знамен. Им поклонялись едва ли не как мощам святых.
– Это с одного из этих гордых кораблей. Теперь вся их гордость покоится вместе с ними на дне Ла-Манша!
– Тогда я с гордостью буду носить его на плече! – произнес старик.
Его растрескавшиеся губы дрогнули в улыбке, обнажая пожелтевшие зубы.
– А это еще один наш доблестный защитник! – провозгласил мэр. – Сэр Джордж Бистон, отважный капитан «Неустрашимого» и участник великой битвы, инсценировку которой вы только что видели.
Он сделал знак высокому мужчине, который стоял рядом с трубачами. Его плащ величественно развевался на ветру, а сам он держался как человек, не привыкший склоняться под ударами судьбы. Лишь когда он приблизился, я обратила внимание на то, что борода у него совершенно белая, а обветренное лицо все в морщинах, как поношенный кошель.
Древний старик! Он встал на одно колено – я отметила, что движения его вовсе не были по-стариковски скованными, – и произнес:
– Ваш благородный супруг, миледи, – он устремил взгляд на Кэтрин, – произвел меня в рыцари на палубе корабля сразу же после битвы. Это меня-то, в мои восемьдесят девять лет.
Меня очень сложно растрогать, но тут я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Благодаря этому старику, вставшему на защиту нашей страны, я испытала такую гордость за то, что я королева англичан, какой не испытывала никогда прежде.
– Мы слышали о вас, сэр. Позвольте преподнести вам кое-что в знак признания ваших заслуг в той битве. – Я отколола от лифа брошь: мой миниатюрный портрет с изображенными на фоне кораблями армады в обрамлении жемчужин. – Ваша правительница благодарна за таких подданных.
Многие другие на его месте начали бы скромничать или картинно отнекиваться, но сэр Бистон принял дар и произнес лишь:
– Я буду как зеницу ока хранить это сокровище, полученное из ваших рук.
Он не стал задерживаться, заискивающе глядя на меня, как мог бы поступить мужчина помоложе, но проворно поднялся и откланялся, отчего мне немедленно захотелось, чтобы он вернулся. Ну почему то, что доставляет больше всего удовольствия, так быстро исчезает?
На следующее утро я проснулась, не очень понимая, где нахожусь – вернее, в каком времени. Вчерашнее представление настолько правдоподобно перенесло меня в прошлое, что потрясением было осознать: война с Испанией идет до сих пор.
А ведь я приехала в Портсмут вовсе не ради того, чтобы предаваться сладостным воспоминаниям о давней победе, а чтобы определить наше место в новой конфронтации. Король Генрих IV просто обязан прибыть на встречу со мной. Нам совершенно необходимо поговорить лично. Он, как человек умный, не мог этого не понимать. Я достаточно долго финансировала его, чтобы он не отдавал себе отчета в том, насколько важно для него показаться при моем дворе.
Роберт Сесил прекрасно понимал всю важность этого и превзошел самого себя, составляя письма с намеками, которые посылал французскому королю. Я просто не представляла, что бы делала без него, без его уверенности и здравого смысла. Отец вырастил себе достойную смену.
Миновало уже две недели с тех пор, как Генрих получил наш завуалированный призыв. Он знал даты нашего пребывания в Портсмуте. Его корабль вот-вот должен был показаться на горизонте. Я знала, что это случится сегодня.
С самого утра я не отходила от окна.
– Есть одна старая поговорка, – покачал головой Сесил, глядя на это. – Если следить за горшком, он никогда не закипит.
– А если следить за горизонтом, на нем никогда никто не появится, – подхватила я, рассмеявшись. – Это чистая правда.
И все равно мне казалось, что я силой мысли заставлю его возникнуть из ниоткуда.
Прошло четыре дня, дольше ждать было невозможно. Делать в Портсмуте было нечего, и, задержись мы тут еще на день, стало бы совершенно очевидно, что мы чего-то ждем. Я была до глубины души благодарна за морское представление и очень надеялась, что в достаточной мере выразила свою признательность, однако все время, пока мэр вел прощальную церемонию, простояла, c надеждой глядя на море. Я чувствовала себя покинутой неверным возлюбленным.
Вскоре мне стало известно, что происходило во Франции. Неудивительно, что король не захотел предстать передо мной. Распорядиться с толком войсками, которые я послала ему, он не сумел, так что жизни солдат и мои деньги были растрачены попусту. Из четырех тысяч человек, отправленных на континент под началом Эссекса, в живых осталось от силы полторы. Остальные две с половиной скосили самые разнообразные болезни, пока они тщетно ожидали встречи с неуловимыми французами. Легковерный Эссекс водил их туда-сюда по горам и долам Франции без какой-либо цели, просто потому, что ему нравилось щеголять в своем роскошном мундире и командовать войсками. В награду за эту глупость он произвел в рыцари двадцать четыре человека – ни за что. Я была в бешенстве. Я отозвала Эссекса и опубликовала призыв – жирным шрифтом, чтобы даже французский король в состоянии был его прочесть, – вернуть войска домой.